Кинооператор Юрий Марухин в воспоминаниях дочери Дарьи

В этот раз особую награду Минского международного кинофестиваля «Лiстапад» — приз имени Юрия Марухина за лучшую операторскую работу — присудили фильму «Сьераневада», претенденту на «Оскар» от Румынии. Три года назад этот приз вместе с «Золотым» и «Серебряным» «Лiстападамi» достался польскому черно–белому фильму «Ида», получившему «Оскара» в прошлом году. В сюжете и стилистике этой картины вполне можно увидеть один из возможных вариантов продолжения «Восточного коридора» — даже сегодня сюрреалистичная притча национальной киностудии о белорусском подполье и Холокосте, созданная на излете оттепели, способна впечатлить предвзятого киномана. И наверняка стала бы событием не одного западного кинофестиваля, только увидеть ее довелось считанным людям — несколько лет «Восточный коридор» пролежал на полке, потом неожиданно был допущен к ограниченному показу, но вскоре изъят из проката навсегда. Рецензии кинокритиков не оставили от фильма камня на камне, обвинив авторов в том, что для советского кинематографа это «чересчур красиво». Сейчас «Восточный коридор» легко найти в свободном интернет–доступе, но знают о нем одни эксперты и честные фанатики кино. О фильме, который мог бы стать лучшим в карьере Юрия Марухина...

По нечаянному совпадению сейчас его дочь занимается с дочерью польского гримера, работавшего над фильмом «Ида». Дарья Марухина — тренер по конному спорту. Киношное детство рядом с отцом не прошло даром — возможно, восторженное отношение к лошадям родилось в ней именно тогда, в съемочных командировках.

— Сначала Татьяна Конюхова и Джемма Фирсова поразили мое пятилетнее воображение своей красотой, — откровенничает Дарья. — А после подарили лошадь.

Обе снимались в фильме «Хроника ночи» — на память о нем у меня долго хранилась «говорящая» белая лошадь в серебряные яблоки с красной гривой. Увидев на рынке в Батуми (там проходили съемки) такое чудо из папье–маше, я тут же в него вцепилась. Но покупать этот кошмар на колесах мой папа–эстет категорически отказался. Подарили ее мне эти две дамы. Позже я получила в подарок от Джеммы Сергеевны кляссер с марками, на которых были изображены кони... Через много лет лошади все же стали моей профессией, хотя смириться с моим выбором до конца родители так и не смогли, несмотря на то, что время от времени папа помогал перевозить зерно и любил гостить у меня в деревне.

Он сам вырос в абсолютно глухой тамбовской деревне, и для меня до сих пор загадка, откуда в нем был этот визуальный ряд, эта божья искра, позволившая добиться так много по советским временам. В военном мальчишке, которого растили овдовевшая мать и дед Василий. По семейному преданию, в войну дед спас всю деревню — ходил на волков, обменивая их шкуры на муку и конфеты–подушечки... Но когда я расспрашивала папу о войне, он говорил: «Нельзя объяснить, как мы жили, как нельзя объяснить, например, запах розы». Однако показать этот «запах» ему удавалось феноменально.

Знакомство с миром, как он сам пишет в своих дневниках, началось для него во ВГИКе (хотя еще до ВГИКа было три года работы на студии документалистики в Волгограде). Сейчас о том времени можно судить только по книгам и текстам в толстых красивых журналах. Но ведь все это было в реальности, рядом — Всемирный фестиваль молодежи и студентов, «шестидесятники», Высоцкий, Вознесенский... Для операторов во ВГИКе тогда устраивали закрытые показы, в том числе трофейной хроники, фильмов Лени Рифеншталь, и, на мой взгляд, в наибольшей степени он унаследовал все–таки традиции немецкой операторской школы. Все эти ломаные линии, изгибы... Какая изысканная ругань была в адрес папы в рецензиях на «Восточный коридор»!

В 1960–е на белорусскую киностудию практически на пустое место пришло новое поколение режиссеров, художников, операторов, получивших шикарное образование. С них началась слава «Беларусьфильма», с ними, по сути, и закончилась. Недавно мне на глаза попалась фраза: «Человека можно назвать хорошим ремесленником, если он, к примеру, расписал восемнадцать километров Сикстинской капеллы». Это о гении Микеланджело. Но и про них тоже.

Если о кошках говорят, что у них 9 жизней, то папа израсходовал все 29. Например, для съемок сцены с гетто в «Восточном коридоре» он придумал систему тросов. К ним прицепили конструкцию вроде качелей, и на этих «качелях» с камерой в руках он «летал» на 4–метровой высоте. Конечно, без страховки. Сейчас так снимают с дронов.

Вообще, он часто снимал с рук... Была история, как с друзьями по рыбалке они остановились на заброшенной заимке в глухой тайге. И в эту заимку пришли беглые зэки. Каким–то образом папа договорился с ними бороться на руках. Кто поборет — тот и останется. Он победил. «Гости» ушли. Хотя история могла обернуться чем угодно — зэки были вооружены. Но папа умел чувствовать тонкую границу не только между светом и тенью.

Заряжаться энергией он ездил на рыбалку в Архангельскую область. Думаю, не случайно — там ближе к звездам. Если перечислить его компаньонов по этим поездкам, мог бы получиться приличный культурный срез: Борис Заборов, Игорь Шкляревский, Евгений Игнатьев, Олег Белоусов...

Как–то раз мне предложили написать статью про дрыгантов — знаете, такие пего–полосатые кони, на которых мчится «дикая охота короля Стаха»? Но в действительности таких коней никогда не существовало! Мне возразили: мол, не мог Короткевич их выдумать, не опираясь на факты. Поверьте, мог и запросто. Короткевича я знала как друга моих родителей, такого же безбашенного, как они. В этих людях не было пресности, нашей сегодняшней осторожности, пуританства, меркантильности. Это было совершенно особенное поколение, щедрое и по–хорошему безумное. Помните, как у Высоцкого: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»? На мой взгляд, отсюда и кризисы в современном кино. Да не только в кино. Ну не может человек быть одновременно творцом и мещанином.

Богемная жизнь 1970–х — это не только присутствие талантливых людей на квадратный метр квартиры. Это фантасмагорический сплав военного детства, голодной юности, советского оптимизма, православных и культурных корней павшей в 1917 году империи, это спрятанные в одном тайнике «Доктор Живаго», Солженицын и Библия... В 4–балльный шторм папа брал меня с собой купаться в море, не раз даже при мне снимал с себя рубашку, потому что кому–то она была нужнее. В голодные 1990–е один очень известный режиссер пригласил его к себе оператором. Проект был уже в запуске, когда режиссер унизил костюмера, немолодую женщину. Папа зачехлил камеру и ушел, отказавшись продолжать сотрудничество. Он любил красивые кадры — и в жизни, и в кино.

Киносценарий Владимира Короткевича «Легенда о бедном дьяволе» лежит в папином архиве до сих пор. Этот сценарий он мечтал реализовать как режиссер и оператор, рассказать историю о перерождении дьявола в человека по–своему, выстроить личную концепцию фильма. Все–таки оператор — профессия подневольная... В принципе, он всегда хотел быть режиссером и снял–таки несколько своих фильмов, хотя это стоило куска души — для режиссера папа был слишком добрым человеком.

Однажды в детстве, прочитав у Конан Дойла, как Холмс в косом освещении разглядел «невидимый» текст, отпечатавшийся на бумаге с верхнего листа, я предложила папе написать таким образом что–нибудь для меня. А позже прочла: «Доброта и любовь к людям есть смысл жизни». Этот афоризм он приписал почему–то Сент–Экзюпери. Позже я нигде не нашла такой фразы у Экзюпери...

cultura@sb.by

Советская Белоруссия № 223 (25105). Суббота, 19 ноября 2016