Стою в очереди, хочу зарегистрироваться на свой авиарейс. Рядом то же самое делают пассажиры, летящие в Гетеборг. Мы разглядываем друг друга. Ну то есть мы (направляющиеся в Минск) разглядываем друг друга и тех, кто купил билеты на юго–запад Швеции. Им как–то плевать, какие у нас туфли, сумки и дети. Не все ли равно. Нет! Нам не все равно. Мы разглядываем. Мы — это я. А что, дитя своей культуры (бескультурья?).
— Мама, а почему у тети все детки больные? — шепчет мне дочка.
— Тише!
Но я сама уже приметила рыжую растрепанную женщину, подталкивающую одной рукой к стойке регистрации инвалидную коляску, другой она придерживала второго ребенка. У сидевшей в коляске малышки все признаки ДЦП, у той, что по правую руку от мамы, — синдром Дауна.
— Не зря европейцы пускают кровь...
— В смысле?
— Ну, арабов. Вон — вырождаются.
Я хочу спорить. Громко! О вырождении.
На двенадцатой неделе, будучи беременной вторым ребенком, я поехала в РНПЦ «Мать и дитя» делать генетический скрининг — кровь, УЗИ.— Если будут показания, нужно пройти амниоцентез. Не пугайтесь, не такая страшная процедура, как описывают. Риски минимальны.
И врач–генетик тут же рассказала мне про тонкую длинную иглу, которой прокалывают плаценту и берут околоплодные воды, чтобы провести исследование на наличие генетических заболеваний у ребенка. В народе про эту процедуру говорят просто — анализ на уродства. Никто не хочет родить урода. Но и потерять здорового ребенка не хочет никто. Вероятность прерывания беременности в результате неудачного стечения обстоятельств во время анализа 1 на 1.000. Гарантировать, что ты не попадешь в эту единичку после запятой, никто не может. Решай...
— А какие у меня показания?
— Возраст.
Точно. Мне было 38 лет. Возраст. И если результат анализа крови укажет на риски, придется решать. Что я решу? Пока нужно ждать. Несколько недель.
С мокрыми ладошками я иду за результатом.
— Так, в папке с нормальными анализами вас нет... Марья Пална, а где наша папка с «рисками»? А, вот! Ага... И здесь не нахожу. А есть еще папки? А те, которые сегодня пришли, где? Пойду искать.
Врач уходит. Я рассматриваю картинку на ее столе. Живот в разрезе. Там малыш — плод, его пуповина, игла. Так что же я решу? Даже не сейчас — потом. Если сделаю анализ и он окажется «уродом». Смогу ли расстаться с малышом, которого уже люблю? И как потом буду жить? А вдруг это испытание, которое дано мне, чтобы стать тем человеком, которым меня Бог задумал, а я откажусь. И я решаю для себя отказаться. От амниоцентеза и всех возможных прерываний этой беременности. Даже если весь мир будет против. В голове носится другая жизнь. Сложная. Жизнь — крест.
— Так. Вот ваш результат — рисков нет. Но по возрасту я должна предложить вам эту процедуру, в случае отказа подпишите здесь.
Я подписываю. И подписываюсь. Подо всеми своими мыслями. И говорю о том, что никогда не отрекусь от своих детей. Даже если они — плод. И пусть меня рассматривают, жалеют и осуждают, я не буду прятать своих малышей, как бы они ни дискредитировали образ «счастливой жизни». Я попрошу сил пройти испытание.
А вырождение? Оно в другом. В жизни на обложку, в стыде за то, что у тебя не как у всех, в желании избавиться от ребенка–урода. Избежать трудностей судьбы. И вот вопрос, раз уж мы стали рожать после сорока: готовы ли принять все, что дано? Или будем выбирать, как на рынке? Без червоточинки. А медицина нас в этом поддержит и даже настоятельно направит. Готовы? А риски есть. И с возрастом, и так. Так что?
Теперь я думаю, что можно сказать — так у тебя же замечательные здоровые дети, легко рассуждать. Но тогда, ожидая результат анализа, я приняла важное решение. И до сих пор говорю Богу спасибо за то, что позволил мне подумать и понять что–то важное. И поделиться своими мыслями.
Т.С.
sulimovna@rambler.ru
Советская Белоруссия № 210 (24840). Пятница, 30 октября 2015
