Игорю Шкляревскому — 70 лет
Однажды он сказал в интервью: «Я прощаюсь с поэзией, начиная с первого своего стихотворения».
Может быть, это оттого, что каждое стихотворение пишется, как будто оно — последнее, самое важное, в котором надлежит сконцентрировать всю мудрость и простоту бытия? Стихи его прозрачны и просты простотой мудрости. Прозрачны и таинственно переливчаты, как крылья стрекоз, которые так часто летают в его стихах. Иногда даже это «стрекозы в пятьдесят карат»!
Он смог сохранить ощущение поэзии, разлитой вокруг, — крупный современный российский поэт, родившийся 70 лет назад в белорусском поселке Белыничи Могилевской области в семье школьного учителя... Игорь Шкляревский — из поколения шестидесятников. Романтиков, идеалистов, способных даже в нашу прозаическую эпоху сказать: «Признание типа я не люблю стихи или я не понимаю стихи — это ведь все равно что сказать: я не понимаю красоты, я не люблю Родину». Государственную премию за книгу «Слушаю небо и землю» Игорь Шкляревский потратил на посадку леса на Припяти.
Табличка так и гласит: «Лес поэта Игоря Шкляревского».
Чернобыльская трагедия черным пеплом упала на душу, вошла в стихотворения: «Я грибник без лесов и рыбак без реки...»
Игорь Шкляревский — автор замечательного перевода поэмы М.Гусовского «Песнь о зубре». Благодаря ему зазвучали на русском языке многие стихотворения Янки Купалы, Максима Богдановича, Максима Танка, Пимена Панченко и других белорусских поэтов. Сам Шкляревский говорил, что «нельзя переводить на коленях», просто повторяя фигуры речи, а важно «передать гул, которым наполнена древняя песня...» Белорусская песня в русском звучании.
Сегодня его поэзию по–прежнему читают и любят — и в России, и в Беларуси. Мы поздравляем Игоря Ивановича с 70–летием и желаем ему еще долгого «прощания с поэзией»... Потому что на самом деле она, единожды явившись, никуда не исчезает, как воздух, вода, земля...
Игорь Шкляревский
* * *
Дай мне все! Я не стану богаче.
Все возьми! Я не стану бедней.
Над болотами чибис заплачет,
Ночью станет песок холодней.
Скоро ивы наклонит ненастье,
Я зароюсь под стог с головой.
И озноб есть в запасе у счастья,
И во мраке летающий вой...
* * *
Вечерами таинственно–синими
Прилетает окно негасимое.
Вижу книги на ветхой стене,
Вижу свет и любимые тени
И знакомая ветка сирени
Расцветает в бездомном окне.
***
Так близко небо грозовое,
такая легкость и тоска,
что вспоминаешь сквозь века
свое присутствие живое,
безликости своей прозрачной
тысячелетнее молчанье
в застывшем отблеске слюды,
лишь запах дождевой воды
витает, как воспоминанье...
* * *
Я грибник без лесов
и рыбак без реки.
На губах моих горечь
полынной тоски.
Уповаю на тайные силы природы,
на текучий песок,
на подземные воды,
может быть, захоронят
зловещую пыль,
затолкают в глубокие щели и норы.
И взойдет на могиле моей чернобыль,
проклиная земные раздоры.
* * *
Я все еще живу, храня
Звучанье чистой русской речи.
И на прощанье у меня
Назначены с грядущим встречи.
Там баркалабовские грозы
Прошли. И мокрые стрекозы
Блестят у брата на спине.
Там детство ловит в быстрине
Форель прохладно–золотую,
И ласточкой в моем окне
Там счастье ставит запятую.
* * *
Затоплены вербы, луга, перелески...
Вот Игорь Шкляревский еще молодой, —
считает ворон, а Валерий Раевский
стоит, перевернутый вниз головой.
Раевский, Шкляревский...
А где же Елена?
Вот здесь вечерами стояла, звала.
Какая немыслимая измена!
Елена с моих фотографий ушла...
* * *
Пока в столовке жадно ест собачник,
к его фургону, развевая мрак,
в рубахе белой подкрадется мальчик,
сорвет засов! И выпустит собак.
Они рванутся в темноту на волю!
Пьянея, с ног спасителя собьют.
Вот, кувыркаясь, по ночному полю
они уже бегут, бегут, бегут...
Река блеснула. Им не надо брода.
Они плывут, и где-то за рекой
соединяет радостно свобода
крик человека и собачий вой.
Их колет рожь! Их радуют проклятья!
Под каждым стогом есть для них приют,
но и во сне, обнявшись, словно братья,
Они бегут, бегут, бегут, бегут...
