В 1535 году с разбитым после смерти любимой жены сердцем, двумя детьми и, очевидно, без состояния покинул Франциск Скорина Вильну и отправился в Прагу — город, который, очевидно, полюбил, город, с которым у него связаны воспоминания о собственной удаче, силе, расцвете, город, в котором он совершил то, благодаря чему мы его помним и сегодня, — издал первую нашу книгу. Нет ничего удивительного, что он выбрал Прагу: один раз сюда никто не ездит — каждый побывавший однажды возвращается.
Королевский сад в Праге
Но до отъезда с ним несколько примечательных историй приключилось. В 1529 году Скорина по приглашению последнего магистра Тевтонского ордена Альбрехта Бранденбургского отправился в Кенигсберг (сегодняшний Калининград). Ровесник Франциска Альбрехт личностью был неоднозначной, хотя по–своему выдающейся: в 1506 году вместе с братом основал университет во Франкфурте–на–Одере, в котором сам же и учился, в 23 года стал архиепископом Магдебургским, в 28 получил сан кардинала. Занимался распространенной в то время практикой — продавал индульгенции, половину дохода отправлял в Рим, где полным ходом шло строительство собора Св. Петра, а вторую половину оставлял себе. Вернее, погашал с ее помощью долги: сан архиепископа, а потом и кардинала в те времена ведь не только за выдающиеся заслуги давался, но и за немалые деньги. Историки уверены: именно практика распространения индульгенций, которую использовал монах Иоганн Тецель, доверенное лицо Альбрехта, дала Мартину Лютеру повод обнародовать свои знаменитые «95 тезисов», которые изменили религиозный мир Европы навсегда. Кстати, в этом году Германия отмечает 500–летие Реформации: годовщину обнародования тех самых тезисов.
Альбрехт Бранденбургский пригласил Франциска Скорину, как принято сейчас считать, для налаживания книгопечатания в новообразованном герцогстве Прусском: Тевтонский орден Альбрехт упразднил, создав (не без поддержки Мартина Лютера, уверены историки) первое в Европе протестантское государство. О Скорине был мнения высочайшего, о чем сам и писал виленскому воеводе и великому литовскому канцлеру Альбрехту Гаштольду: «Не так давно приняли мы прибывшего в наше владение и Прусское княжество славного мужа Франциска Скорину из Полоцка, доктора медицины, почтеннейшего из ваших граждан как нашего подданного, дворянина и любимого нами верного слугу». Но расстались они плохо: уезжая, Скорина прихватил с собой медика и печатника, чем навлек на себя гнев вельможи.
Памятник Франциску Скорине в Праге
Зачем Скорина вывозил этих людей из Кенигсберга? Возможно, мы никогда не узнаем этого точно. Есть мнение, что таким образом он как будто замедлял распространение протестантских идей (вот она, сила печатного слова!), а некоторые самые смелые историки (например, заместитель директора Национальной библиотеки Беларуси по научной работе Алесь Суша) предполагают: а не был ли Скорина шпионом Великого Княжества Литовского? Ведь в то время протестантское герцогство Пруссия находилось в вассальной зависимости от католической Польши, которая была не в восторге от смены веры. В общем, версии возможны. Что стало с вывезенными Скориной из Кенигсберга специалистами, мы не знаем. Но эпизод этот в жизни нашего первопечатника, согласитесь, любопытный. В Калининграде ему установлен памятник.
В 1532 году оказался наш Франциск в тюрьме польского города Познань, о чем я писала в предыдущей части наших «Исторических прогулок» из Вильны. «Не везло ему, нет, не везло», — то и дело вспоминаю я слова профессора венецианского университета Фоскари Александра Наумова. Конец 1520–х — середина 1530–х годов действительно оказались у него богатыми на события. Но — увы, увы! — не всегда они были радостными. Но, кажется, с момента возвращения в Богемию жизнь его вошла в спокойное русло.
К 1535 году, когда Франциск Скорина возвращается в Прагу, ему 45 (или 49) лет, для XVI века цифра уважаемая: средняя продолжительность жизни составляла тогда 33 – 34 года. Ситуация в Богемском королевстве изменилась: вместо погибшего в битве с турками под Мохачем короля Людвика II из рода Ягеллонов на престол взошла его сестра Анна Ягеллонка (как и Людвик, правнучка великого князя литовского и короля польского Ягайло и Софьи Гольшанской). Вернее, на престол взошел ее муж Фердинанд I, король Венгрии, Богемии и Германии, император Священной Римской империи германской нации. Конечно, все эти титулы он приобрел не одновременно, но факт: был сильным и влиятельным монархом обширной империи. Как обычно в истории Франциска нашего Скорины, не будем исключать субъективных моментов и силы личных связей: король Фердинанд принял его на работу.
Многие историки уверены, что Скорина в свой второй пражский период работал при королевском дворе медиком и садовником. Это сейчас нам кажется, что эти две профессии имеют мало общего, но в XVI веке все было по–другому: врачевание и ботаника шли рука об руку. Мне сразу вспоминается, как в Падуе историк медицины, профессор Маурицио Риппа Бонати говорил: «Первая дисциплина, которая стала практической раньше других, как ни иронично это звучит, фармацевтика. Потому что у студентов (прежде всего Падуанского университета, в котором Франциск Скорина защитил ученую степень доктора лекарских наук. — И.П.) была возможность трогать растения, понимать настоящую практическую их пользу для тела. Так что именно фармацевтика стала первой контактной медицинской дисциплиной — еще до хирургии и анатомии».
Пражский орлой (куранты). Франциск Скорина их видел
Этот сад создавали как раз для нужд медицинского факультета: «Тогда студенты изучали греческие, арабские, латинские книги, но картинки в них были неточными, невозможно было узнать растение, — продолжает Барбара Балдан. — И университет решил купить землю, где профессора вместе со студентами могли бы культивировать растения». У Венецианской республики, в состав которой входила в то время Падуя, к этому тоже был свой интерес: она импортировала много специй из Азии, Африки и Америки. В Венеции хотели знать о ввозимых растениях как можно больше. Так родился сад, который и сегодня сохраняется в своем оригинальном виде. «Видите эту стену? — показывает доцент Балдан. Конечно, вижу: она же высокая! — Ее построили через 6 – 7 лет после основания сада, потому что медицинские растения крали». Так что если вы возмущаетесь тем, что наши (и не только наши) люди прихватывают что–то с клумб (недавно нападению таких любителей гербариев подвергся новый парк «Зарядье» в Москве), попробуйте найти слабое утешение в том, что четыре века назад в Италии это тоже было проблемой.
Для строительства стен Фердинанд I пригласил итальянского архитектора Джованни Спацио, а ландшафтным дизайном занимался итальянец Франческо Бонафорде. Пришел ли ему на смену Скорина? Мнения ученых расходятся. Одни говорят: несомненно, наш первопечатник, получивший ученую степень в Италии, возможно, бывавший в Венеции и наверняка знавший принципы устройства ренессансных итальянских садов (а именно на таких принципах построен Королевский сад в Пражском граде), здесь работал. Другие говорят: никакой это не Скорина. Тем не менее на памятнике Франциску Скорине, который установлен в Праге не очень далеко от Королевского сада, написано: «1535 – 1539. У гэтых месцах працаваў каралеўскiм батанiкам выдатны беларускi гуманiст i ўсходнееўрапейскi першадрукар Францiшак Скарына». Такова официально принятая версия. Ее и будем придерживаться.
Чешский историк и филолог российского происхождения Илья Лемешкин говорит об этом эмоционально, почти кипятится: «Ставить под сомнение садоводческую деятельность Франциска Скорины не представляется возможным из–за того, что в нашем распоряжении имеется королевский указ 1552 года, где Скорина назван «нашим садовником». Если бы не было этого документа, сомнения были бы оправданны. Но мы имеем свидетельства высочайшего авторитета. Этот документ готовила пражская королевская канцелярия, которая тоже была грамотной и имела представление обо всем, что происходило в Праге. Этот документ подписан от имени короля, и там присутствует формулировка «наш садовник». Поэтому сомнения необоснованны. Их подогревают некомпетентность и плохое знание источников».
Через Олений ров из Королевского сада открывается вид на Пражский град. Возможно, где–то здесь 2 июня 1541 года Скорина наблюдал за пожаром, в котором погиб его сын Франтишек
И, немного переведя дух, продолжает: «Кроме того, это же не единственное свидетельство, существует еще уйма косвенных доказательств того плана, что Скорина связан с Падуей, которая известна ботанической школой. Это тоже аргумент безумной важности, который поддерживает мысль, что Скорина был ботаником и садоводом. Что сын его занимался садоводчеством, а в то время эти профессии держались в пределах семьи, переходили от отца к сыну, это тоже аргумент в пользу. И, кроме того, в венской канцелярии имя и фамилия первого пражского садовника тоже засвидетельствованы, и это Франческо Цетр. А «цетр» по–латыни это «кожаный щит».
Виноградники и сегодня еще можно встретить почти в центре Праги
— Как вы думаете, он был только садовником или практиковал как врач тоже?
— Быть садовником и практиковать медицину по представлениям людей того времени — занятия родственные, связанные между собой. Потом сын Франциска Скорины служил у Иржи Цетла Нетолицкого, а он известен как автор книги проповедей, и в этой книге проповедей он даже риторически спросил себя: что такое человек? И ответил: это дерево, вверх ногами посаженное. Волосы это корни, ноги, руки, пальцы — ветки и веточки и т.д. Там ботанические метафоры, и человека воспринимали как дерево, дерево воспринимали как человека, только вверх ногами поставленного. Эти доктора занимались садоводством, потому что они выращивали ингредиенты, которыми потом пользовались в медицинских целях. Садовники выращивали фрукты, овощи, но одновременно травы и лечебные растения, некоторые садовники, даже не имея медицинского образования, практиковали медицину, как, наверное, сын Скорины Симеон. Все–таки Франциск Скорина не был садовником в примитивном значении этого слова, он не копал ямы, не прививал растения, не возил навоз в грядки. Для этих нужд он нанимал людей, на оплату труда которых получал отдельные деньги.
С Франциском Скориной как садовником связана и еще одна примечательная история. В центре стола на международной конференции «Франциск Скорина и Прага», которая проходила в Национальной библиотеке Чехии в июне, стояла огромная ваза с цитрусовыми. Не случайно и не для украшения: Скорина первым в Центральной Европе начал выращивать лимоны и апельсины. Так что у нас есть еще один повод для гордости.
— Это версия или уже доказано? — спрашиваю Илью Лемешкина.
— Доказано, документально засвидетельствовано, что первый пражский королевский садовник прославился как раз выращиванием цитрусовых: лимоны, апельсины, кроме того, еще и фиги выращивал в Пражском граде. Это не предположение. Франциск Скорина выращивал здесь эти виды растений даже ранее, чем их начали выращивать в Вене. Так что это тоже некий атрибут Скорины.
Барельеф на дворце в Королевском саду: король Ферди нанд и королева Анна. Специалисты до сих пор спорят, кто кому дарит цветок и что это за цветок. Но для нас важнее то, что этот цветок с высокой долей вероятности выращен Франциском Скориной
В следующий раз имя нашего первопечатника встречается в пражских новостях в июне 1541 года. Я так и вижу, как он стоит 2 июня возле Оленьего рва, беспомощный, с сердцем, которое, кажется, вот–вот вырвется из груди: там, с другой стороны рва, охвачен пламенем Пражский град. Пожар, начавшийся в Малой стране (Малом городе), по сухой траве поднялся к граду, уничтожая на своем пути постройки, сжигая людей. По информации публициста того времени Вацлава Гаека, который оперативно, через две недели, опубликовал брошюру о пожаре, в огне погиб 51 человек. Много и печально. Но особенно печально было нашему Франциску: в огне он потерял сына Франтишека. Вот что об этом пишет Вацлав Гаек (литературный перевод записи выполнен Ильей Лемешкиным): «В доме священника, проповедника Яна из Пухова сгорели: кухарка Магдалена, слуга Франтишек, приходившийся сыном доктору Русу, и еще один молодой слуга». Скорина ничем не мог ему помочь. А казалось, как хорошо он своего 12–летнего мальчика устроил! Ведь Ян из Пухова был не просто священником: в середине XVI века он был одним из самых влиятельных в Богемии людей. Вдобавок к проповеднической и религиозной деятельности он был литератором и книгоиздателем. В 1554 году он издал чешскую версию «Космографии» Себастиана Мюнстера, которая считается выдающимся памятником чешского книгопечатного искусства. Скориноведы обращают внимание, что чешский вариант книги отличается от латинского оригинала хотя бы тем, что Грюнвальдской битве, дорогой сердцу каждого литвина, там посвящено не пару строк, а целый абзац. Есть еще пассаж, посвященный языческим верованиям жителей княжества. Может быть, чешскому издателю рассказал обо всем этом сам Скорина? Исключать этого нельзя, нужно проводить углубленное исследование, сравнивать латинский оригинал с чешским вариантом, считает Илья Лемешкин.
Но мы вернемся к скориновской утрате. Есть горькая ирония судьбы в том, что сын первопечатника Великого Княжества Литовского погиб в доме выдающегося чешского издателя. Мне кажется, сердце Скорины могло в этот момент окаменеть, не выдержав очередной утраты. Да, оставался еще сын Симеон, но сил уже почти не осталось. К моменту пражского пожара Франциску был 51 год (или 55 лет). Он многое в жизни совершил, но устал от того, как много раз приходилось ему начинать все сначала, отказаться от дела, для которого он, казалось, был рожден — книгопечатания.
Чешский историк и филолог российского происхождения Илья Лемешкин
Мы не знаем, чем он занимался и где жил следующие десять лет. Возможно, уехал из Праги, а возможно, прожил здесь до конца своих дней. Некоторые ученые полагают, что его могли пригласить работать садовником чешские аристократы, потому что, сами понимаете, как гордо могло звучать в их устах: «А у меня работает садовником Франциск Скорина (вариант — доктор Рус), доктор медицины, раньше он обустраивал любимый сад нашего короля». Некоторые наши историки полагают, что последние годы жизни надломленный, но не сломленный Франциск прожил в южноморавском городе Чески–Крумлов. Может быть, и так. Мы точно знаем, что его младший сын Симеон Рус работал медиком и садовником в Индржихове Градце, который в то время был одним из самых важных городов в Богемии. В январе 1552 года Симеону была выдана королевская грамота о праве вступления в наследство, что означает, что к этому времени его отец, белорусский, литовский и восточноевропейский первопечатник Франциск Скорина, умер. Именно поэтому ученые называют 1551 год в качестве вероятного года смерти Скорины.
В общей сложности, Франциск Скорина прожил в Праге и Чехии почти 28 лет. «Он реализовал себя здесь как ни в каком другом месте — и как доктор, и как издатель, который, разбираясь в искусстве, содействовал развитию книжной графики, создавал условия для развития чешского искусства, это ведь тоже его заслуга. Здесь он писал, редактировал, работал в качестве ученого ботаника, мастера по садоводству», — подводит итог Илья Лемешкин. Мы не знаем, где он умер и где похоронен. Но точно знаем: Скорина — всемирное, не только белорусское достояние, хотя нам он особенно близок. Он сыграл важную роль в истории белорусской, чешской, украинской, литовской культуры. Спасибо тебе, доктор лекарских наук Франциск Скорина из славного града Полоцка, за то, что ты был первым. Первым навсегда и остался.
В Королевском саду я стою под огромным каштаном, вглядываясь в шумящую ветром крону: ты помнишь Скорину? И вдруг — р–раз! Еле успела отскочить! — сверху падает каштан, колючий его футляр раскалывается и под ноги мне выкатывается блестящее ядро. Поднимая его, тихо улыбаюсь: здесь он, здесь. Это была моя последняя «историческая прогулка» с Франциском Скориной. Спасибо всем, кто гулял по скориновской Европе вместе со мной.
Прага.
sbchina@mail.ru
Фото автора и Михаила ПЕНЬЕВСКОГО.
