— Не знаю, где твои глаза были?! — сокрушалась-спрашивала Анна Ивановна своего сына. — Мы же с отцом предупреждали, не для тебя она. Красота? Вот теперь за карие глазки расплачиваешься, родного сына отняли.
Владимир не мог слушать рыдания матери и вышел на улицу. В густом сером тумане деревья стояли как истуканы. Под ногами похрустывал снег, а в голове черным вороньем кружились воспоминания.
Надя была не просто красивой девушкой. Володе нравилась в ней какая-то детская наивность, беззащитность. Ухаживал за ней, помогал в чем-то, старался дарить ей радость, хотел сделать ее счастливой. Родители предупреждали сына, говорили, что такая “вертихвостка” может принести много огорчений, но Владимир не слушал. Карие, словно спелые вишни, глаза, черные, густые брови, детский смех завораживали его. Ее улыбке могли позавидовать красавицы с глянцевых обложек. Эта смуглянка вскружила ему голову.
Владимир вспоминает тот день, когда увидел девушку впервые: “Был жаркий летний полдень. Я пришел на рынок и обратил внимание на лоток с фруктами, возле которого собралась очередь. “Персики, бананы! Самые вкусные, сладкие, сочные!” — призывала покупателей девушка. Я купил у нее пару килограммов фруктов. Так и познакомились. Стали встречаться. Как оказалось, она родом из России. Родители ее рано умерли, и она приехала сюда жить к своим давним знакомым. Всякие подозрения, которые вселяли в меня мои родители, рассеивались, когда Надя открыто рассказывала о своем прошлом. Меня не останавливала ее бедность. Наоборот, мне нравилось помогать ей. Она, слабая и беззащитная, протягивала ко мне свои озябшие руки, и я согревал их. День нашего бракосочетания я воспринимал как начало новой жизни. А когда у нас родился сынишка Владик, мне казалось, что могу перевернуть мир, только бы моя жена и сын были счастливы”.
Но после рождения сына Володя и Надя престали понимать друг друга. Молодая мама отказывалась кормить ребенка грудным молоком. Для того чтобы искусственно прекратить лактацию, покупала дорогие средства. На вопрос, почему она так делает, отвечала, что хочет сохранить свою красоту. Надя вскоре стала оставлять сына одного дома и гулять с подругами. “Посиделки” иногда затягивались до позднего вечера. Владимир поначалу сдержанно относился к происходящему, пытался поговорить с женой, но она не хотела ни перед кем оправдываться. Предел терпению наступил, когда Надя пришла после очередной встречи с друзьями домой под утро в нетрезвом виде. Она не стеснялась устраивать пьянки и прямо на лестничной площадке. Своим поведением шокировала не только родителей мужа, но и соседей.
Розовая пелена перед глазами Владимира рассеялась, когда врачи констатировали у маленького Владика развитие рахита, нарушение обмена веществ. Он понял: нужно что-то менять. Но Надя честно ему призналась, что семейная жизнь не для нее и ей хочется еще побыть молодой. Она заявила, что уходит из семьи.
“За три года приехала лишь однажды, — с горечью вспоминает Владимир. — И явилась не для того, чтобы повидаться с сыном. Мать рассказала мне потом, как все было. Она оставила Надю с внуком в комнате, а сама занялась своими домашними делами. Невестка, уходя, попросила мою мать не заходить в комнату Владика, чтобы не разбудить его. Когда через час она вошла к нему, то увидела внука, лежащим нагишом у открытого окна... Это было зимой, в десятиградусный мороз. Надя напичкала его какими-то таблетками. Врачи чудом спасли мальчика. Верно, Бог помог нам. А она на следующий день позвонила соседям, чтобы узнать, не случилось ли чего с ее сыном... Она желала ему смерти”.
После этого случая кареглазая смуглянка не появлялась в доме Володи почти пять лет. У нее хватило стыда заявлять в суде о том, что она заботливая и любящая мать. Хотя сама преследовала одну цель — получить право на воспитание ребенка и “тянуть” от бывшего мужа алименты. Квартира, в которой она жила со своим новым гражданским мужем, не была приспособлена к тому, чтобы в ней мог расти шестилетний ребенок. Ни детской кровати, ни одежды, ни игрушек там не было. Да и где им взяться, если Надя нигде не работала. Из торгового ларька ее выгнали за кражу. А в суд она представляла “липовые” справки с работы, трудовые характеристики. Привела такого же липового свидетеля... Ходатайства адвоката Владимиру не помогли: шестилетний Владик был передан на воспитание матери.
Владимир не мог смириться с несправедливостью. Сердце сжималось, когда он думал, не голоден ли его сыночек, тепло ли одет... И он решил не сдаваться! Обратился в объединение “Защита прав отцов и детей”, где его беду приняли, как свою, и стали бороться за ребенка вместе.
Отыскал Владимир свою бывшую жену в деревне, куда они часто приезжали отдыхать с друзьями. С ребенком поселилась она у какой-то старухи-пьяницы. Увидев сына, не мог поверить, что можно довести мальчика до такого состояния. В чужой, грязной одежде, с ссадинами на всем теле Владик тихо плакал в темном углу. А “хозяйкам” дома не было до этого никакого дела. Они в пьяном бреду не слышали даже, что в дом кто-то вошел. Самым страшным было то, что Владик не мог говорить, не мог вспомнить даже своего имени. Как объяснили детские психологи, это последствие сильного стресса. Представители органов опеки и попечительства зафиксировали этот случай. Владимир забрал сына к себе домой. Это можно было назвать новым рождением Владика.
Отцовской радости не было предела, когда ему после долгих судебных разбирательств все-таки удалось отстоять свое родительское право. Владик теперь растет в семье, где нет времени для ссор. Его папа женился на другой женщине. И Владику Инна очень нравится. Они вместе ходят в школу, ведь его новая мама работает там учительницей. Вечером вместе готовят домашние задания. Владик любит, когда Инна читает ему на ночь сказки. Он никогда не вспоминает больше о той тете, которая отвезла его в старый деревенский дом. Владимир считает себя счастливым человеком и сам теперь может давать жизненные советы: “Чтобы достигнуть счастья, нужно для начала разбить на мелкие осколки свои розовые очки, никого не винить в своих неудачах, воспринимать неприятность, как жизненный урок. Франц Кафка когда-то сказал: “Обратись к добру, и ты уже спасен от прошлого и даже от будущего”. На Надю я зла не держу, а говорю ей “спасибо” за сына”.
