Художник, что рисует "Дождь"

Есть спектакли, которые хочется показывать друзьям. Антреприза Белорусского фонда культуры "Больше, чем дождь" - как раз из этой серии. Здесь не звучит ни единого слова, но именно этот спектакль был признан лучшим на последнем республиканском фестивале творческой театральной молодежи. И слух о том, что на столичной сцене появилось "нечто", куда почти не достать билетов, имеет прямое отношение к этому "Дождю", который собирается пройти в Купаловском театре уже в 13-й раз. Поэтому свой разговор с Павлом АДАМЧИКОВЫМ - актером и режиссером столь смелой интерпретации чеховских произведений -я начала с вопроса о суевериях.

- Не страшно играть спектакль под знаком чертовой дюжины?

- Да ничуть. Я никогда не был зациклен ни на нумерологии, ни на астрологии. Так чего бояться?

- Недавно мне на глаза попалась новая афиша Белорусского фонда культуры с лицами актеров "Дождя". "Дядя Ваня" называется. Вы что, всего Чехова собрались перетанцевать?

- Да нет, просто ребята решили восстановить свою дипломную работу, поставленную Александром Гарцуевым. Это только я такой экспериментатор. А "Дядя Ваня" - вполне нормальный спектакль, со словами.

- Почему же для своего эксперимента ты обратился именно к Чехову?

- По мотивам одного из чеховских конфликтов я написал свой сценарий, и получился Чехов моими, современными глазами... Я как-то прочитал у Эфроса, что после его "Вишневого сада" один критик возмущенно написал: "Это не мой Чехов!". Правильно, у Эфроса получился свой Чехов. Классика чем хороша - она актуальна во все времена. Хотя некоторые из актеров, занятых в "Больше, чем дождь", предлагали вычеркнуть имя Чехова из афиши. Но оно там все-таки осталось.

- Как же актеры примирились с этим?

- А это было мое авторское право - оставить имя Чехова в спектакле. Конечно, мы все соавторы. Но все же народ зажег я, деньги на постановку нашел я... Но один бы я ничего не сделал. Каждая роль - авторская работа. Мы много репетировали, в том числе и со стульями. Вообще, там много стульев, стул - символ своего места в мире. Предполагалось, что по ходу действия стулья будут выбрасываться. Мы подолгу обсуждали, как это будет происходить, много разговаривали во время репетиций, хотя в спектакле и не звучит ни слова. Отдельно решали, какими должны быть костюмы - не ретро и не совсем современные платья и пиджаки, хотя многое и покупалось в магазине. Должна была получиться определенная цветовая гамма...

- Интересно, а откуда в тебе такая любовь к танцам?

- Наверное, дело в том, что в детстве я был натуральный свиненыш и всегда восхищался, как другие люди владеют своим телом. В армии серьезно занялся собой, можно сказать, "сбилдинговал" свое "боди", но вскоре понял, что остался "деревом". Уже в академии искусств руководитель нашего курса Лидия Алексеевна Монакова сказала мне и еще двум таким же коренастым парням: "Ребята, у вас нет ни голоса, ни фактуры, вас могут не заметить". Меня это задело - и слава Богу, что задело. Когда все уходили, я вкалывал в танцзале как проклятый. И научился владеть тростью так, что никогда не подумал бы, что так смогу. В "Дожде" я то же самое проделываю со стулом...

- Теперь ощущаешь себя мастером?

- Я не ощущаю себя мастером, хотя и репетирую сейчас "Балаганчик" Блока. Вместе с актерами мы пересмотрели множество видеоматериала, театр Мориса Бежара, Пины Бауш, другие пластические театры... В новом спектакле предполагается много танцев, но и текста там будет достаточно. Правда, я все чаще вспоминаю Михалкова, который говорил: "Не страшно делать первый фильм, страшно делать второй, когда первый удался". "Дождь" много хвалили, в том числе и московские критики, которые видели спектакль. Заверяли, что слово Чехова у нас не оскорбляется... Все потому что я доверился актерам, их уму, чутью. В "Балаганчике" мы тоже многое делаем сообща. Но вдруг скажут, что спектакль не получился?..

- Тем не менее в конце мая вы собираетесь везти свой "Дождь" в Москву...

- Нас пригласили на международный московский телевизионный театральный фестиваль "Молодость века".Пора выбивать из головы свой дурацкий провинционализм.