(Продолжение. Начало в номерах за 6-е и 13 декабря) — Извините, Марат Сергеевич, — начала Вероника, едва усевшись в автомобиль рядом со мной, — но сегодня на ужин пригласить не могу. Дашенька приболела, но, поскольку за ней присматривает тетя Соня, у меня часок свободный найдется. — Вот я вас и покормлю, — улыбнулся я и рукой нащупал свой бумажник. С удовлетворением подумал, что денег моих с излишком хватит поужинать в самом шикарном ресторане. Предложил поехать в отель «Европа», но Ника покачала головой:
— Там слишком солидно, а я в рабочей форме… Давайте выберем что-нибудь попроще.
Мы сидим за столиком в ожидании еды и потягиваем безалкогольный коктейль. Когда сделал комплимент своей спутнице, она резко отмахнулась:
— Не издевайтесь, Марат. После всего пережитого…
Так мы подошли к «теме». И все же, прежде чем задать интересующие меня вопросы, про себя отметил, что даже после всех передряг, выпавших на долю этой женщины, выглядит она весьма мило. Память на мгновение вернула меня в лес, где неподалеку от найденного клада, оставленного ее отцом перед гибелью, она по-женски отблагодарила меня за все хлопоты. Совсем неплохо было бы повторить… Я отогнал шальную мысль и спросил:
— Вероника, если не секрет, как вы все-таки поделили те триста тысяч долларов?
— Не секрет. Мне, маме и Максиму по суду досталось поровну, минус налоги — и вышло, считай, по восемьдесят тысяч. Для меня это очень большие деньги, но что-то совсем не радуют. Скорее угнетают. Особенно неспокойно стало на душе после смерти Макса.
— Смерть брата не имеет к вам никакого отношения, — успокоил я Нику. — Живите спокойно.
— Какое спокойствие! О чем вы говорите? — воскликнула Ника. — Сейчас вот мама заболела серьезно. Тетя Тома смотрит за ней, конечно, но у меня на душе все равно кошки скребут.
Я попросил Шмелёву рассказать о том, что происходило в их семье в последние месяцы, особенно после раздела судом денег. Ничего особенного Вероника не рассказала, но некоторые факты я отложил себе в уме. Максим, по словам Ники, пытался выцыганить у матери ее долю, но решительно воспротивилась этому Тамара Адамовна, сестра Шмелёвой-старшей. За две недели до смерти Максим ездил в деревню, как он сказал Нике, навестить мать, но сестра не исключает, что он продолжал требовать у матери ее долю. Сказала Вероника и о том, что за два дня до смерти Максима в столицу из деревни приезжала Тамара Адамовна закупить лекарства для болеющей сестры. Навестила Нику и говорила, что была, кажется, и у Максима.
Последнее обстоятельство меня заинтересовало особо, потому что выходило: Тамара Адамовна, тетушка Максима Шмелёва, была последней из родственников, кто видел его живым. Любопытно и то, что на похороны из деревни никто не приехал. Мать Максима лежала с воспалением легких и температурой под сорок. Тамара Адамовна позвонила Нике и сказала, что не может оставить одну больную сестру. Все хлопоты по похоронам выпадали на Шмелёву-младшую. То есть Нику. Правда, их взяла, как позже выяснилось, на себя редакция, где работал Максим. «Впрочем, что тут любопытного, — подумал я. — Все правильно».
Готовить в наших ресторанах научились неплохо. Даже Ника, говорившая, что не горит аппетитом, съела все, что было принесено официантом. Я отвез ее домой и заехал в офис. Надо было переварить не только съеденное, но и услышанное и принимать дальнейшее решение.
Я включил свет, уселся в кресло и раскурил добротную кубинскую сигару. Итак, Быстров, что мы имеем?..
Во всей этой истории мне не нравились… деньги. Их у Максима Шмелёва в последнее время оказалось немало. Своя доля наследства плюс, возможно, что-то он взял у матери во время поездки в деревню. Говорят, в казино не проигрывал. Наоборот… Тогда где они, эти деньги? Ни на счетах, ни в квартире при убитом их никто не обнаружил. Но если это банальное ограбление, мы рано или поздно все равно выйдем на убийц. А вот что это за признаки странного препарата в тканях покойного? Два следа, совсем разные и пока совершенно невидимые, вели к одной смерти. Удивительное дело. Думай, Быстров.
Я аккуратно уложил остаток сигары в пепельницу и подошел к окну. Декабрь набирал бег. До Рождества еще было пару недель, но даже из моего окна можно было лицезреть две украшенные елки. Одна — на краю парка, другая — за окном небольшого магазинчика. Ничего праздничного и веселого я не ощущал. Скорее наоборот. «Это все тот же депрессняк не хочет отпускать», — подумалось мне. И все же он не должен мешать моей работе. Надо собраться с мыслями еще плотнее. Как говорит мой друг писатель Жуков, надо сгруппироваться. Постояв еще минуту у окна, принял окончательное решение. Завтра же утром выезжаю в деревню к сестрам. По пути домой надо только заправиться у колонки. Дорога должна быть неплохой. Температура пошла в минус, и мимо фонарей стремительно и весело заскользили снежинки.
Утром есть не хочется, но не курить же натощак. Выпил кофе и съел пару печений. Соорудил несколько бутербродов в дорогу, влил кофе в термос и спустился к своей «бээмвушке», ожидавшей под окном.
Наконец-то зима стала похожей на зиму. Может, и ненадолго… Настали другие времена. Это в пору моего детства, — а я еще не старый человек, — улыбнулся я себе, глядя в зеркало, — зима была конкретной. Морозной, снежной, ядреной. На свежем воздухе мы пропадали не меньше, чем летом. Хотя, конечно, осторожным следовало быть всегда. За окном моего автомобиля мелькали белые километры, и почему-то мне вспомнились два одноклассника, ушедшие из жизни зимой… Случилось это уже не со школьниками, а когда все мы могли бы быть и поумнее…
Петька Федорчук поехал в деревню наведать бабушку и днем пошел к знакомой женщине в соседнее село. Возвращался поздно. Лучше бы заночевал. Не хотел, однако, бабушку расстраивать и, прилично выпивший, возвращался в ночь. Устал, наверное, и присел у лесной дороги на пенек передохнуть. Нашли его утром. Замерз. На лице была такая блаженная улыбка, что даже в гроб с ней класть было как-то неловко.
Замерз и Витька Тарасов. Недалеко от нашего райцентра карьер был огромный. Витек возвращался в город навеселе и решил сократить путь. Пошел напрямик через карьер. Упал, видимо… И не поднялся. Занесло песком со снегом. Ночью мороз лютый ударил. Искали Витьку долго, несколько месяцев. Вот вам и зимы…
Отбросил дурные воспоминания и съехал на небольшую стоянку. Подкрепился бутербродом и выпил кофе. Поприседал для разминки. Казалось, что с удовольствием сейчас стал бы на лыжи и отправился в зимний лес, загадочный и живой. Даже здесь, недалеко от дороги, на снегу было множество замысловатых следов: маленьких, средних, больших…
Вывел машину на трассу. Еще ехать и ехать. Вдруг какая-то странная боль защемила сердце и вбросила в мозг картинки воспоминаний.
…Только много позже узнал, почему именно меня тогда откомандировали в Москву, в Главное разведывательное управление. Оказывается, сын моего шефа вовсю уже крутил роман с моей женой. Он тоже служил в военной контрразведке, но больше по тыловой части. Я же, как говорится, был на передовой. У нас все было более-менее тихо, а в России в силовых ведомствах творилось черт знает что. Все группировки были схвачены какими-то «крышами» и работали кто на власть, кто на олигархов, а кто вовсю поставлял сведения, в том числе и весьма секретные, зарубежным разведкам. В основном ЦРУ. И вот ГРУ, куда меня отправляли регулярно и на немалые сроки, пыталось расчистить спецслужбы от многочисленных оборотней. Что-то удавалось, но были и потери. Слишком трудно было работать, не зная, кто дышит тебе в затылок.
Я попытался избавиться от воспоминаний и сосредоточиться на том, чем сейчас предстояло заниматься. Смерть Максима Шмелёва действительно загадочна. И прежде всего тем, что мы имели крайне редкий случай: двойное убийство. Молодой мужчина был отравлен и, по сути, обречен на гибель еще до того, как на него была наброшена удавка. Значит, у двух абсолютно разных убийц или тех, кто стоял за ними, была одна и та же цель. Какая это цель? Только ли ограбить? И кому достались деньги — тем, кто вознамерился его отравить, или тем, кто душил Макса? По логике больше шансов у тех, кто был в тот поздний вечер у него в квартире. Но ведь первыми были другие…
А что, если мотив действительно политический? Пора было заткнуть глотку не в меру прыткому репортеру? И совсем необязательно, чтобы это была только власть. Последние статьи Максима Шмелёва как серпом по одному месту приходились для главарей нескольких весьма влиятельных группировок из числа так называемых лиц кавказской национальности. По некоторым данным, угрозы и сигналы предупреждения уже поступали в адрес журналиста. И все же почему именно двойное убийство? Для верности, для подстраховки? Тогда не надо растекаться мыслью, а плотнее отрабатывать какую-то одну версию. Потом другую. Поочередно. Думай, Быстров, думай. Было ли что-нибудь подобное в твоей практике?
Спустя некоторое время, как слегка заторможенный компьютер, память высветила один из эпизодов работы на российское ГРУ…
…Как-то вечером, к концу рабочего дня, меня и другого майора внешней контрразведки, Александра Белого, вызвал к себе наш куратор генерал Вельяминов. Накануне мы с напарником успешно провели одну операцию по выявлению целой «ячейки» спецов в управлении морского флота, работавших на английскую разведку, и ожидали, что нас вызвали для объявления благодарности. Вельяминов действительно сказал о том, что моему начальству отправлено ходатайство о присвоении мне очередного звания, и объявил благодарность майору Белому. Однако и поставил задачу.
— Есть, бойцы, тревожная информация, — медленно, растягивая фразу, произнес наш шеф. — На генерала Рохлова, занимающегося перевооружением армии, началась охота, причем с двух сторон. Надо как-то уберечь нашего человека и, разумеется, выяснить, что это за «охотники»… Если будет необходимость, действуйте и на поражение, ибо, по некоторым данным, та братва сама никого не щадит. Так что будьте осторожными…
Задание даже на первый взгляд не казалось простым. Мы оба к этому времени уже были тертыми калачами и предчувствовали, в какие жернова попали. Информация, полученная Вельяминовым, оказалась запоздалой. Утром генерала Рохлова обнаружили мертвым на его даче. Все было подано как самоубийство. Сделано все было тонко, умно. По всем параметрам подходила и вторая версия: генерала застрелила его жена. Дескать, выбирайте сами, что вас больше устраивает, но не копайте глубоко. А мы копали, ибо чувствовали, что генерал Рохлов — не последняя, а скорее первая жертва в намеченной цепочке. Тогда и столкнулся я в своей практике впервые с двойным убийством. Экспертиза показала, что за сутки до происшедшего генерал был отравлен. Через два-три дня у него началось бы непонятное недомогание, а затем и быстрый приступ. Препарат этот, в общем-то, был известен. Непонятно было только, кому понадобилось отравлять такого известного в стране человека. Нам с напарником пришлось разделиться. Он возглавил расследование по факту отравления генерала, а я по якобы самоубийству из именного оружия. События стали разворачиваться круто. Стоило мне хорошенько потрясти и припугнуть одного из охранников дачи, как с ним произошел несчастный случай со смертельным исходом. Мне стало ясно, что те, кто убил генерала, находятся слишком близко ко мне. Совсем рядом. Так что выжить и довести расследование до конца шансов было немного. Но отступать мне уже было некуда. И все же мой напарник Александр Белый первым нащупал свою нить… Отравили генерала те, кто должен был «проредить» список людей, знавших, куда ведет след так называемого «золота партии». Тогда и попал Рохлов в число тех, кому следовало раз и навсегда обрубить память. Однако достать исполнителей, а тем более заказчиков здесь Белый не мог. Они были уже за рубежом и под надежной охраной.
Александр стал помогать мне. Мы работали вроде неглупо. Стали нарочито настаивать на виновности супруги Рохлова, уходя якобы от другого следа и, таким образом, от истинных виновников. Но там, видно, уже было принято решение не оставлять нас в покое. А это значит ликвидировать при первой возможности. Наши охотники вошли в азарт. Мы не были новичками в такой работе и потому снимали «жучки», обезвреживали от взрывателей свои автомобили. Приходилось даже отказываться от уже принесенных блюд в ресторане, потому что в официанте удавалось разглядеть «спонсора».
И тогда наш шеф принял неожиданное решение.
— Так они все равно вас достанут, — сказал Вельяминов. — Чуть раньше, чуть позже… Надо их брать за уши и вытаскивать на солнышко. Наши стреляют лучше…
За нами следили, поэтому надо было дать им возможность поохотиться в «чистом поле». Субботним утром мы выехали на пикник. Мой напарник был за рулем своего «мерседеса». На заднем сиденье расположились две молодые сотрудницы из ГРУ. Мы отъехали от Москвы километров сорок, когда нащупали за собой «хвост». Новенькая «ауди» черного цвета не торопилась нас обгонять, хотя у нас на спидометре было не больше восьмидесяти. Мы знали, что за нашими преследователями присматривает «учебный» вертолет, круживший неподалеку, и заляпанная грязью, неприметная, серого цвета «бээмвушка», пристроившаяся за ними. Все происходило быстро. Вертолет вдруг спикировал на черную «ауди» и открыл огонь из пулемета. Прозвучали выстрелы и из задрипанной «бээмвушки». И тут мой напарник допустил ошибку. Надо бы набирать, а он сбросил скорость, и наши преследователи, а их было в машине четверо, оказались совсем близко. Они-то и успели, прежде чем погибнуть, произвести всего один выстрел, но он оказался точным. Пуля угодила Белому в затылок, и нас выбросило на обочину. Эх, Сашка, Сашка…
Я оторвался от воспоминаний своего лихого прошлого и подумал о том, как далеко друг от друга эти два случая, двойные убийства известного генерала и непутевого журналиста. Но вот приходится заниматься…
Летом эти места были неописуемой красоты. Впрочем, и сейчас было чем залюбоваться. Сплошной белый ковер уходил далеко от реки, скованной льдом, куда-то за горизонт. Проблески холодного солнца искрили этот простор причудливыми оттенками, не давая сосредоточиться ни на лиловом, ни на озаренном серебристом цвете. Надо поглядеть вокруг, рядом, а спустя несколько минут перевести взор вдаль — и ты ощутишь какую-то странную праздничность и торжественность бытия в этом белом безмолвии. Потому и не торопился я заходить во двор.
На крыльце в пуховом платке показалась Тамара Адамовна. Похоже, она не сразу узнала меня, а приглядевшись (и это от меня не ускользнуло), не сильно обрадовалась неожиданному гостю. Скорее насторожилась, но все же сказалась, видно, природная интеллигентность, и потому вполне приветливо пригласила в дом.
— Что-нибудь стряслось опять, Марат Сергеевич? — спросила женщина.
— А почему что-то обязательно должно случаться, Тамара Адамовна, в связи с моим приездом? Может, просто заехал навестить, привет передать двум затворницам от Вероники, — попытался пошутить я.
— Перестаньте, голубчик, — махнула рукой хозяйка, уступая место на крыльце, чтобы пропустить меня в хату. — Так просто в такую даль от столицы никто не ездит. Тем более к нам с Полиной. Кому мы нужны? Так что не лукавьте. Раздевайтесь и рассказывайте. Не будем громко говорить, Полина всегда после обеда спит немного. Слабая еще от болезни. А я вам блинчиков с капустой подогрею. Ничего другого у нас сегодня не осталось…
Я огляделся. В хате порядок. Все просто, но аккуратно и чисто. Некая настороженность, где-то на грани неприязни, продолжала владеть Тамарой Адамовной. Это было трудно заметить, но не могла ускользнуть от моего глаза некая ее тревога.
— Привет от Вероники я действительно привез, — сказал я ей, когда спустя некоторое время мы, как говорится, «перешли к делу». — Но я бы хотел знать, что делал здесь и о чем говорил с вами, с матерью Максим, когда три недели назад приезжал сюда?
Мы говорили вполголоса, чтобы не разбудить Полину Адамовну. Я признался, что занимаюсь расследованием по делу о смерти Максима Шмелёва. Чувствовалось, что у моей собеседницы происходит какая-то внутренняя борьба. Но вот она решилась:
— Знаете, о покойниках плохо не говорят, но тут такое дело… Вот вы говорите, что никаких денег в квартире не обнаружили, значит, их забрали, — вздохнула хозяйка. — И его, и то, что он сам у матери выкрал…
— Как выкрал? — насторожился я.
— Очень просто. Он стал просить Полину, чтобы она отдала ему свою долю. Но накануне мы вместе решили, что это будут только наши с ней деньги. Пенсии у обеих маленькие. Раньше Андрей давал ей деньги. А теперь за что жить, лекарства дорогие покупать? Да и памятник мужу она задумала поставить. Так и сказала обо всем этом сыночку любимому. Но он всегда дерьмом, эгоистом был, — Тамара Адамовна перекрестилась. — Он просто ночью выкрал эти деньги и утром уехал…
— Сколько?
— Там было восемьдесят две тысячи долларов. Только две оставил, гадёныш. Вот и загубили его эти деньги. Бог не простил. Хотя я лично ему такого зла не желала. А Полина так вся извелась…
Что-то подсказывало мне, что торопиться не надо. Заметил, что между сестрами, похоже, закралась какая-то неприязнь. С Полиной Шмелёвой позже я тоже беседовал около часа. Обратил внимание на ее странную фразу: «Тамара его терпеть не может, но, когда ездила в столицу за лекарствами, испекла ему его любимую шарлотку — яблочный пирог». Странное противоречие, подумалось мне. Я всегда обращаю внимание на такие нелогичные вещи.
Ночевал я у соседа, дальнего родственника Шмелёвой. Даже засыпая, все мучился мыслью о шарлотке. Может, и выпекла любимый пирог племяннику, чтобы размягчить его душу, уговорить вернуть деньги матери? Ну хотя бы часть их… Я если уж зациклился на чем-то… Из разговора с женщинами ненароком выяснил, с какой сумкой ездила тогда в столицу тетушка. Как только остался на небольшое время один, специальным мини-прибором, который был в кармане, исследовал и собрал для анализа пыль и крошки на дне сумки. Так, на всякий случай.
Полина Адамовна, супруга покойного профессора Шмелёва, явно сдала за прошедшие полгода. Оно и понятно. Гибель мужа, а теперь и сына… А тут еще пневмония подоспела. Как бы болезнь Альцгеймера, признаки которой врачи только обнаружили у женщины, не прорвалась наружу. Мне искренне жаль было эту простую и добрую женщину.
Мне показалось, что Тамара Адамовна обрадовалась моему отъезду. Чем-то все же волновало ее мое присутствие. Однако успела собрать в дорогу бутерброды и кофе налила в мой термос.
Уже почти час шел небольшой снег. Красиво! Зато машина с трудом оторвалась с места и медленно выкатила на сельскую дорогу. Недавно здесь прошел трактор и расчистил путь. Никаких проблем, Быстров. Впереди — четыре часа дороги. Есть о чем поразмышлять. Предчувствие скорой развязки этой странной, полной драматизма истории легкой волной накатило на меня и растворилось в бесконечном белом просторе зимнего дня.
(Продолжение в ближайшем субботнем номере)
