Иногда перелистывая архивные подшивки «Сельской газеты», возвращаюсь в прошлое, когда меня окружали не только газетчики-фронтовики, но и талантливая молодежь, которая только-только оставила университетскую скамью. Ну вот, скажем, пожелтевшие полосы, страницы-плакаты, аналитические статьи, написанные совместно с ведущими мастерами слова Анатолием Станюком, Виктором Хлимановым, Абрамом Фрайманом, Павлом Михейкиным…
Сегодня это уже седая старина, а тогда мы просто брали интервью у эпохи той самой истории. Какие-то подробности этого, конечно, забылись, но эмоции, которые тогда вызывали нюансы и детали необыкновенно близких по духу взаимоотношений, часто напоминают о себе. Ведь все мы родом из «сельчанки». И сегодня подумалось: «А не тряхнуть ли той самой «седой стариной»? Не вспомнить ли хотя бы о некоторых атлантах журналистики, на чьих плечах держалась наша газета и несла надежду в послевоенную белорусскую деревню?»
Помню, с Николаем Тимофеевичем Марушкевичем готовили секретарю ЦК КПБ Д. Ф. Филимонову справку о работе нештатного отдела строительства «Сельской газеты» (Дмитрий Фомич курировал промышленность и строительство). Там мы отметили, что в составе отдела ведущие инженеры Госстроя БССР, Главколхозстроя, проектных организаций; что они не только пишут сами, но и организовывают выступления руководителей, специалистов, рабочих межколхозных строительных организаций, дают консультации и ответы на письма читателей, а также рецензии на помещаемые в газете статьи; что отдел, пусть и нештатный, все равно работает строго по утвержденному редколлегией плану. За два года существования отдела мы нашли в газете больше двухсот проблемных и аналитических публикаций, зарисовок о людях, консультаций по проблемам сельского строительства...
Нового ответственного секретаря в «Колхозной правде» тогда признали сразу. Он оказался прекрасным собеседником, невероятно жизнерадостным, с чувством юмора — просто вулкан какой-то. Со своими сверстниками часто вспоминал «про пехоту и родную роту», а вот молодым коллегам терпеливо помогал и подсказывал, был с ними тактичен и на редкость сговорчив. Конечно же, понимал, что им для работы в «сельчанке» надо было еще познать специфику газеты и полюбить деревню. Ведь тут важен не столько диплом, сколько желание ехать туда, где заканчивается асфальт, — на поля и фермы, туда, где растет хлеб, появляется молоко и мясо. Они сначала должны были понять сельский уклад жизни, оценить крестьянский труд, не зажимать нос в свинарнике и не бояться подойти к корове. Своим деревенским происхождением он гордился и никогда не скрывал его.
Николай Марушкевич появился на свет в знаменитой деревне Солоное, что в пяти километрах от Жлобина. Тут археологи в курганном могильнике нашли спрятанный еще в Х веке динарий города Кельна. А вот в летописи Солоное внесли позже, только через веков шесть. Тогда там насчитали около пятидесяти дворов. Когда же рядом построили платформу станции на железнодорожной линии Жлобин — Калинковичи, деревня раза в три стала больше. И немудрено, уж больно места красивые: речка Добосна — приток Днепра, грибной лес, молчаливый и сказочный. Да и деревушка глухой никогда не была. Здесь издавна находились медеплавильня, водяные и ветряные мельницы, хлебозапасный магазин, крахмальный заводик, сукновальня, питейный дом, две деревянные церкви. В самом центре — народное училище с довольно приличной библиотекой. Ну а уже при советской власти организован колхоз «На карауле».
Отец Николая, Тимофей Марушкевич, до революции крестьянствовал, а потом стал рабочим на железной дороге: строил мосты и дома. Только-только маленькому Николаю исполнилось четыре года, семья перебралась в поселок Борки под Жлобин. Ну а лет так через десять уже жила в самом Жлобине. Аккурат после выпускного звонка в железнодорожной средней школе, где учился Николай Марушкевич, на белорусские земли посыпались гитлеровские смертоносные бомбы. В городе еще не успели в это поверить, как по улицам зацокали кованые сапоги фашистов. Немецкая биржа труда заставила Николая, его брата и отца работать чернорабочими на железной дороге.
Еще и семнадцати не было, а он, отважный комсомолец, уже организовал диверсионную группу на крупной узловой станции: там вдруг взрывались паровозы, эшелоны с бензином, центральная водомагистраль, после чего неделями стояла тишина, не было слышно грохота составов. По заданию подпольного райкома комсомола ребята добывали ценные сведения о движении немецких эшелонов, собирали винтовки, патроны. Ну а когда (где-то в июне 1943-го) немецкий дамоклов меч явно стал угрожать жизни, группа подалась в партизанский отряд, входивший в состав бригады имени Железняка. Там Николай Марушкевич чуть больше года считался бесстрашным и неуловимым разведчиком. После встречи с Советской армией рядовым громил врага на Первом Белорусском фронте. В самом конце 1944-го ЦК КПБ отзывает его с фронта и направляет в освобожденную Польшу, где тот становится помощником главного уполномоченного Совета Министров БССР по эвакуации белорусского населения из городов Бельск, Семятичи, Белосток.
Уже в 1947 году Николай Марушкевич возвращается в Жлобин и решает посвятить себя журналистике. Правда, литсотрудником редакции местной газеты «Шлях сацыялізму» числился недолго: сначала депутата городского Совета избирают секретарем исполкома, потом — первым секретарем райкома комсомола. Но журналистика ходит за ним по пятам до самых перевыборов. В Вешняках под Москвой он оканчивает газетное отделение Центральной комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ и в 1952-м в Минске становится заведующим отделом комсомольской жизни, а через год — ответственным секретарем газеты «Чырвоная змена». Еще и четырех лет не проходит, а Николай Марушкевич уже слушатель Минской высшей партийной школы.
Когда же Николай Тимофеевич на последнем курсе переводится в Минский филиал ВПШ при ЦК КПСС, Василий Илларионович Фесько приглашает его ответственным секретарем и членом редколлегии в газету «Колхозная правда». Буквально через год его назначают заместителем главного редактора и одновременно заведующим отделом писем, местной корреспондентской сети и массовой работы. Короче, в сферу влияния Николая Марушкевича входила работа с собкорами, нештатными авторами, селькорами и, конечно же, подписка.
Уже все привыкли, что его утро начинается с просмотра почты. Отбирались письма для регулярных обзоров, а некоторые — для выяснения фактов корреспондентом с выездом на место. Он мог сесть с письмом напротив журналиста и долго объяснять тому, на что обратить особое внимание. Вообще, Николай Тимофеевич был простым и доступным человеком. Все, конечно, знали, что у него немало и боевых, и трудовых орденов, медалей, почетных грамот Верховного Совета БССР, что он депутат нескольких созывов Верховного Совета, заслуженный деятель культуры Белорусской ССР, что он пользовался огромным уважением в ЦК КПБ и ему доверяли возглавлять делегации газетных работников в Польшу, Румынию, ГДР, Чехословакию. А вот он как-то старался не выделяться. Был душой всех редакционных праздничных посиделок, на которые частенько забегала и его спутница жизни Татьяна Макаровна, «начальник тыла», как он ее всегда называл.
Николай Тимофеевич любил писать очерки, а те потом из газетных полос попадали в книги. Одну из них посвятил Герою Советского Союза Василию Ивановичу Козлову, которого хорошо знал. И назвал ее «Смысл его жизни». Конечно, автору было где разгуляться: все-таки видный советский партийный и государственный деятель, о котором у нас знает и стар и млад. Но для Николая Тимофеевича важно другое: показать тонкости превращения простого крестьянского парня в генерала — организатора партизанского движения, народного вожака в суровые годы войны. Страницы книги словно дышат тем временем. Они наполнены деталями довольно сложной жизни этого талантливого человека от сохи, который хорошо осознавал, в чем смысл его жизни. А вот очерк «На стремнине жизни» о председателе колхоза «Коммунист» Кировского района вышел довольно объемной брошюрой. Автор нас убедил, что только твердый характер, сила воли, природный дар руководителя Ивана Васильевича Шпилевского помогли угробленному войной хозяйству встать с колен. Чувствовалось, что автору пришлось с колхозниками прожить в деревне Добосна не один день...
Потом Николай Тимофеевич вдруг взялся за переводы. Рядом с нами работал старейшина редакции Владимир Николаевич Шитик. Он писал научно-фантастические повести на белорусском языке. Так вот Николай Тимофеевич их переводил на русский. В это время страна осваивала космос: запускались один за другим спутники Земли, Юрий Гагарин первым слетал в космос. Тут же белорусский писатель, наш коллега, откликнулся на это: написал повесть «Последняя орбита» о подготовке и полете на Марс и Плутон космического корабля «Набат». Как раз на этих планетах шел поиск внеземного разума. Книга была востребована, потому что все-все тогда верили в очень скорое покорение Советским Союзом космического пространства Солнечной системы. И так хорошо написана, что тут же была опубликована даже на румынском языке.
Николай Тимофеевич подписал справку и, мне показалось, с облегчением вздохнул. А я ему сказал, что окончил строительный институт и намерен поступить на журфак. Тот удивленно вскинул копну волос и спросил: «А зачем это тебе?.. Поверь, там не научат писать лучше, чем ты пишешь сейчас. И потом, ты пишешь о том, что хорошо знаешь, и у тебя достоверные первоисточники. А в журналистике совершенствоваться нужно всю жизнь: просто больше читай, прислушивайся к советам, пиши». Так я журфак и не окончил.
А вскоре наши пути-дороги журналистские разошлись. После того как Николай Тимофеевич Марушкевич двенадцать лет своей жизни посвятил «Сельской газете», партийные органы решили направить его на укрепление Телеграфного агентства Белорусской ССР (БЕЛТА). Там он тоже двенадцать лет работал директором. Только по состоянию здоровья попросился на заслуженный отдых. Но это было потом…
А тогда он мне сказал: «Кстати, Виктора Исидоровича Хлиманова назначили заведующим отделом, так ты поступаешь в его распоряжение…»
Владимир ЛАНДЕР
