Скоро на ТВ стартует новый сезон детективного сериала «Котейка», где главную женскую роль сыграла Анна Тараторкина. О том, каково ей было играть женскую версию доктора Хауса, а также о главных жизненных уроках своего легендарного отца Георгия Тараторкина Анна рассказала «Знаменке».
– Чем вам сегодня вспоминаются съемки в «Котейке», успело что-то произойти памятного и необычного?
– Эти съемки, вероятно, надолго останутся в моей памяти, так как уже в самом начале случился форс-мажор – я заболела ковидом, а съемки, которые должны были уложиться в июнь, растянулись на три с половиной месяца. Я лежала в больнице, группе пришлось ждать моего выздоровления полтора месяца, поэтому все снимали в сумасшедшем графике. Так что со своей героиней я прожила довольно непростой период.
– До вас роль Катерины играла Мария Машкова. Были ли какие-то опасения, сложно ли вообще входить в киноисторию после другого актера?
– Для меня это было необычно, таких прецедентов в моей творческой биографии раньше не случалось. Это непросто, но во мне это рождало дополнительный интерес и в какой-то степени даже азарт. После того как мне поступило предложение сыграть Катерину, естественно, я посмотрела первую часть. Мы с Машей очень разные, но мне было важно продолжить в первых двух сериях ту смысловую линию, которую она воплотила. Дальше я уже старалась привносить что-то свое, исходя из того, как понимаю и чувствую эту героиню.
– Ваша героиня ветеринар, с острым умом и завидной наблюдательностью, помогает полиции в расследовании преступлений. Тут вы с ней похожи – обладаете хорошей интуицией, любите разгадывать сложные задачи?
– Да, и первое, и второе. Я очень любознательная, мне многое интересно, всегда азартно изучаю все новое, и еще я очень дотошная – это качество роднит нас с Катериной. У меня хорошая интуиция. Однако часто бывало так: интуиция говорила мне одно, а я, разложив ситуацию по полочкам, решала поступить не так, как чувствую. И в итоге оказывалось, что нужно было прислушаться к себе. И потом Катерина все-таки не Шерлок Холмс. Мне кажется, самой близкой аналогией, если абстрагироваться от пола, будет доктор Хаус.
На съемочной площадке детективного сериала «Котейка»
– Представим, что сын Никита решил вас обхитрить и сказал неправду. Сможете это почувствовать?
– Я вижу его насквозь, как рентген, тут ему не повезло!
– Ваша героиня Катя любит животных и потому стала ветеринаром. А вы каких животных любите и есть ли у вас домашние питомцы?
– Я люблю животных, но в фильме «Котейка» очень сложно давались сцены, где, хоть и в перчатках, приходилось брать в руки экзотических лягушек. По сюжету этими ядовитыми лягушками отравили коллекционера, и мне нужно было с ними взаимодействовать в кадре.
У меня есть прекрасные воспоминания о персидском коте Микки, который жил с нами в моем детстве. Это был кот невероятной красоты, с шикарной родословной, с которого мы просто пылинки сдували, но он вел себя просто ужасно. На даче неделями уходил в загулы... Это был кот-катастрофа – он падал в керосин, бензин, выпадал из окон, травился, умел открывать форточки, но тем не менее я его очень любила. Пять лет назад мы с Никитой подобрали на улице несчастного запуганного щенка-подростка дворянских кровей, назвали Гердой. Вообще, я закоренелый кошатник и с удовольствием завела бы кошку, но Герда точно не потерпит такой конкуренции. У нее в роду точно были охотничьи породы: Герда постоянно охотится на мышей, кротов, пробивает снежные насты зимой.
– А много хомячков, кошечек, собачек вы в детстве выпросили у родителей?
– Только одного Микки, после него у всех нас пропало желание заводить кого-либо, потому что от этого кота мы получили по полной, и с возрастом его характер становился все несноснее. Он абсолютно никому не давал житья, но особым объектом преследования выбрал моего брата Филиппа, определив его как самого слабохарактерного, который никак ему не ответит. Каждый день в пять утра Микки «пел», как Паваротти, под дверью его комнаты, Филипп выходил, кот прямо у него на глазах делал лужу на полу и бежал прятаться. Когда жизнь семьи превратилась из-за кота в ад, мы были вынуждены его отдать. Но он попал в прекрасные руки, женщина, которая его взяла, настолько его обожала, что даже развелась из-за него с мужем. Представляете масштаб бедствия? Микки и в новом доме продолжил свои выступления, но ему там позволялось все, даже точить когти об антикварное кресло, на котором чуть ли не Распутин сидел долгие годы.
– Актерские дети в большинстве своем растут очень самостоятельными, ведь их родители не так часто бывают дома. Какие у вас остались воспоминания о детстве?
– У меня было совершенно удивительное детство, наполненное безграничной любовью, ощущением собственной уникальности, чувством защищенности, свободы и невероятной значимости. Не могу сказать, что мы с братом были предоставлены сами себе в плане учебы. В начальной школе родители, конечно, нам помогали. Помню, что я уже с первого класса была так безнадежна в математике, что, делая со мной домашние задания, папа сидел с обреченным видом, пытаясь объяснить мне, почему дважды два будет четыре. А мама смеялась: «Юра, когда ты делаешь с Аней математику, у тебя такое лицо, как будто ты выходишь на поклон после самого тяжелого спектакля». Потом уже и я, и Филипп учились самостоятельно, никто над нами не стоял, за оценки не ругал, но как-то негласно мы понимали, что учиться нужно. Я вообще не помню, чтобы родители вели с нами назидательные беседы на тему того, что такое хорошо и что такое плохо, или устраивали разбор полетов. У нас не было страха, что за плохую оценку дома могут отругать или наказать. У меня были двойки по математике, химии, но родители над этим только смеялись. Никакой катастрофы из этого не делали, понимали, что я гуманитарий. Мне прекрасно давались языки, я писала отличные сочинения, и мама мечтала, чтобы я поступила учиться в иняз или на филолога.
– Неужели вы ни разу не чувствовали, что вам не хватает родительского внимания? Большинство актерских детей об этом с грустью вспоминают.
– Нет, у меня никогда не было в детстве чувства, что мне не хватает общения с родителями. Мы с братом видели, как мама с папой живут, как общаются между собой, как относятся к своему делу, как заботятся друг о друге, все это впитывали, осознавали и, как я сейчас понимаю, это был лучший пример для нас. В прошлом году мы готовили выставку, посвященную 75-летию папы, погружались в его творческую биографию, даже что-то новое узнавали. И я в очередной раз поражалась, как при такой тотальной занятости, когда у него практически каждый день был спектакль, когда он снимался в таком количестве фильмов, у нас с Филиппом было ощущение, что папа всегда был с нами рядом. Все то время, когда он был дома, он полностью уделял нам. Это и мамы касается, которая в то время играла в «Современнике», ездила на всевозможные съезды и конференции по линии Союза писателей, писала повести, очерки, сценарии.
С папой Георгием Тараторкиным и мамой Екатериной Марковой– С ощущением папиной исключительности я росла. Безумно гордилась им с той самой минуты, как себя помню. Мне было страшно приятно, когда на него оглядывались на улице, когда подходили и просили автографы. Папа всегда провожал и встречал меня из школы, до тех пор, пока я не стала самостоятельной, и он ни разу, ни на одну минуту не опоздал. Это было так здорово! Помню, иногда нас отпускали минут на 5–10 раньше, я выбегала, а папа уже стоял, ждал меня. Наверное, благодаря царившей в семье атмосфере, я никогда не кичилась тем, какие у меня родители.
– Какие воспоминания остались о съемках с папой в экранизации Василия Панина «Исчадье ада», когда вам было девять лет? Это был единственный ваш актерский опыт в детстве?
– Да. Папа с мамой всегда старались оградить нас с братом от изнанки актерской профессии. Я не помню никаких разговоров о работе в нашем присутствии. Тем самым родители избегали предопределенности, которая бывает во многих актерских семьях, когда детей с пеленок возят с собой на съемки и репетиции, и они не представляют другой жизни. Нам же с Филиппом подарили право выбора. Помню, в Театре имени Моссовета шел спектакль «Пчелка». Мне было четыре года, и я попросила папу сводить меня на этот спектакль. Но сначала папа сам пошел и посмотрел постановку, чтобы удостовериться, что меня стоит на нее вести. Именно после этого спектакля я впервые почувствовала, что можно плакать и грустить не из-за того, что ты разбила коленку, а потому что плохо и больно другому человеку. Это очень сильное мое детское воспоминание, связанное с театром и актерской профессией, и именно с этого момента мне захотелось в этом всем участвовать. Однажды мама сказала, что девочка, которая играла в этом спектакле пятиминутную сценку, изображая главную героиню в детстве, уже выросла и не могла больше играть эту роль. Я, конечно, загорелась желанием заменить ее, но папа очень жестко сказал: «Нет!», что было совершенно ему не свойственно. А потом, спустя несколько лет, снимаясь в фильме «Исчадье ада», папа вдруг спросил меня, не хотела бы я сняться в эпизоде. Я очень удивилась и сказала: «Конечно!» Признаюсь, сами съемки какого-то восторга и большого интереса во мне не вызвали, ничего особо запоминающегося там не случилось. Мне сказали: «Ты пробежишь, посмотришь на папу, он тебе что-то скажет, ты ему ответишь и убежишь обратно». Мы все это отрепетировали, началась съемка, я подбегаю к папе, поднимаю на него глаза и дальше спотыкаюсь от того, что это… не мой папа! Это был самый яркий момент во всей этой истории. И уже спустя время, в более сознательном возрасте, я смогла сформулировать, что же меня тогда потрясло – на меня смотрели глаза совершенно незнакомого человека. И, видимо, в тот самый момент во мне гвоздем засел вопрос: как же такое возможно? Но опять же, желание попробовать себя в профессии возникло не потому, что мои родители артисты, а родилось как-то изнутри. Родители всегда были уверены, что я свяжу свое будущее с какими-то гуманитарными науками, но буквально в выпускном классе у меня возникла непреодолимая тяга к актерской профессии. И я поняла, что если не попробую, то потом буду жалеть.
– Родители поддержали вас в этом желании?
– Мама сказала: «Аня, а почему ты думаешь, что ты вообще куда-то поступишь? Это лотерея, могут заметить, а могут и не заметить, просто не успеют в тебе что-то разглядеть». Я же в тот момент была полна максимализма, испытывала какой-то нечеловеческий драйв и азарт, мне безумно нравился сам процесс поступления.
– Родители помогали готовиться?
– Да вы что! Они меня умоляли прочитать им хоть строчку, когда я стала везде проходить на конкурс и мне говорили: «Мы тебя берем, приноси документы и никуда больше не ходи». Но я была неумолима к родительским просьбам и изо всех сил отстаивала право на самостоятельность своего пути. Степень моего максимализма зашкаливала: я решила, что если везде дойду до конкурса и поступлю, то буду иметь право пробовать себя в профессии. А если нет, то других попыток не будет. И я действительно везде дошла до конкурса. Родители отреагировали на это без восторга, я бы сказала, нейтрально, просто приняли к сведению. Папа вообще всегда был очень осторожен в каких-либо оценках и высказываниях, боялся, что сказанное им может оказать какое-то давление на нас с Филиппом, сбить с собственного пути. Нотации и наставления – это не про папу, да и вообще не про нашу семью. Но главное жизненное правило папы всегда со мной: быть, а не казаться. По профессии я начала с папой как-то междометийно общаться только к концу четвертого курса, а он, видимо, ждал того момента, когда я дозрею, чтобы вести с ним диалог. Для него было очень важно, чтобы инициатором была я, и вот тогда он отзывался с невероятной готовностью.
– А вы сами хотите, чтобы ваш сын стал продолжателем актерской династии Тараторкиных?
– Честно говоря, я об этом не задумываюсь. У Никиты, безусловно, есть способности, что, наверное, неудивительно, его и учить особо не надо, он сам кого хочешь научит. Никита очень артистичный, музыкальный, но мне бы не хотелось, чтобы он связал свою жизнь именно с этой профессией. Хотя я всегда поддержу абсолютно любой его выбор.
С сыном Никитой– Мне кажется, самое главное – любовь и терпение. Еще часто вспоминаю фразу, когда-то мимоходом оброненную папой: «Нужно уметь соответствовать ребенку»… Никита с трех лет занимается плаванием, уже почти год верховой ездой, ему это очень нравится. Также занимается музыкой, с пяти лет изучает английский с нашим другом-англичанином. Никита очень хваткий и быстро всему учится. Сейчас он в четвертом классе, отличник, хоть математику, как и я, не любит. И еще мы его в шутку называем гением социальной адаптации, потому что Никита общительный товарищ (и я такой же была в детстве), он легко может остановить на улице человека, разговорить его, узнать, как зовут его детей и внуков, есть ли у него домашние питомцы. Часто была свидетелем того, как он находил ключик к сердцам даже самых угрюмых людей и переводил их на позитивную волну.
– Имея столько лет перед глазами пример идеального мужчины и отца, сложно, наверное, найти вторую половину, такого спутника жизни, который бы ему соответствовал?
– Я с детства осознавала папину уникальность и избранность и никаких иллюзий на этот счет не питала. Поэтому никогда и не старалась найти кого-то похожего, хотя бы отдаленно, так как это была бы совершенно неосуществимая задача. Для меня важно, чтобы человек был порядочным и находился со мной на одной волне.
АННА ТАРАТОРКИНАЛика БРАГИНА, (специально для «ЗН»), фото из личного архива Анны Тараторкиной
Родилась: 8 октября 1982 года в Москве в семье актера Георгия Тараторкина и актрисы и писательницы Екатерины Марковой
Образование: ВТУ имени Щепкина
Семья: замужем, сын Никита (10 лет)
Карьера: актриса РАМТа, снялась в 40 фильмах и сериалах, среди которых «Смертельная схватка», «Чужие дети», «Сватьи», «Невезучая», «Штрафник», «Доктор Рихтер», «Любовь со всеми остановками», «Вне игры», «Гадалка» и другие
