Ну кто придумал эту глупость: дескать, если начинаешь частенько вспоминать о прошлом, значит стареешь?! А если ты просто оглядываешься назад, чтобы убедиться в правильности выбранной дороги? А если сверяешь свою жизненную позицию? В конце концов, просто чуть подшевеливаешь свой культурный слой, чтобы тем, кто будет его потом раскапывать, было интереснее.
На воспоминаниях зиждятся наши навыки: руки помнят движения, мозг вспоминает уже выполненные однажды команды... Вспомни, просит мама малыша, какая буква похожа на крышу нашего дачного домика? И ребенок прокручивает в маленькой головке кадры совсем недавнего прошлого: поездку за город, где можно было без опаски бегать по двору и прятаться за ягодными кустами. А биографические романы, которые мы все просто обожаем читать и которые никогда не выбрасываем при очередной чистке собственной библиотеки? Что они, как не воспоминания о чьей-то интересной и значительной жизни!
Нобелевский лауреат Иосиф Бродский, не доверивший никому написание своей биографии и считавший, что люди литературы говорят о себе в своих сочинениях гораздо больше, чем могут сказать о них самые дотошные биографы, свое биографическое эссе назвал “Поклониться тени”. Ибо тени прошлого были дороги ему больше, чем привидения будущего: “... оглядываться — занятие более благодарное, чем смотреть вперед. Попросту говоря, завтра менее привлекательно, чем вчера. Почему-то прошлое не дышит такой чудовищной монотонностью, как будущее”.
О себе скажу, что моя привязанность к прошлому есть не что иное, как тоска по времени, когда деревья были большими, а мы — молодыми. Когда живы и здоровы были все, кого я любила. Когда горизонт был далек и светел, каким он бывает только у моря в солнечный день. Тогда еще мне казалось, что души у всех, как это самое небо — огромные и распахнутые. Это со временем выяснилось, что бывают души и как кошелек, куда все только складывают и складывают и ни с кем ничем не делятся. Но это было потом...
А пока... Пока в Малоречке под Алуштой в Крыму наша большая компания (ребята из Клязьмы, Москвы и Минска) собирается каждое лето. Селимся на частных квартирах, у уже ставших родными хозяев, встречаемся на пляже. Девушек на матрасах буксируют к каменным островкам в море, ребята ныряют и отдирают от этих камней мидий. С сетками, набитыми скользкими раковинами, нас доставляют на берег. Праздник случается вечером, когда мы, налазившись по каким-то жутко узким, с шевелящимися стенами пещерам, накупавшись вдоволь в открывающейся за ними голубой бухте, собираемся на берегу у костра. Чтобы ночь напролет жарить в дырчатом тазу мидий, пить вино из трехлитровой банки, заедая помидорами с хлебом, и читать стихи. Наезжавших некогда в крымский Коктебель классиков. И собственные. Например, о станции Клязьма, на которой я никогда не сходила: “Маленькие дворики и большие псы. / Парикмахер Боренька, бреющий усы. / Почтальонша Женечка, магазины в ряд. / Слюбишься иль женишься — все заговорят. / Электрички шалые, перестук колес. / Уронили песенку — ветерок унес”.
Проехав почти всю Европу, побывав в Китае и Штатах, я так и не удосужилась за жизнь сойти на станции Клязьма в Подмосковье.
А вы устраиваете семейные воспоминания о самых радостных днях вашей жизни?
Встречаемся по субботам.
Поговорим!
