Мастерская продолжает жить
— Нина Владимировна, над кнопкой звонка до сих пор фамилия вашего мужа…
— Еще при жизни Александр Михайлович просил меня держать эту мастерскую, сколько я смогу. Сегодня это очень дорогое удовольствие, но я кое-как справляюсь. Здесь ведь прошла большая часть творческой жизни мужа, это почти дом его. Он ведь уходил рано, приходил поздно, субботу и воскресенье проводил здесь. Здесь были встречи с друзьями, праздники. Я много помогала ему в мастерской. А когда родился сын, мы приносили сюда ему обеды.
Мастерская продолжает жить. Сюда приходят люди. Многие отмечают хорошую энергетику. Иногда даже говорят: зашел с больной головой, а ухожу со здоровой. Его картины лечат.
Все наследие КИЩЕНКО Нина Владимировна собрала в один альбом— Нина Владимировна, а где, кроме мастерской, сегодня можно увидеть работы Кищенко?
— В Национальном художественном музее постоянно выставляются одна-две картины. Но считаю, что этого недостаточно. Художникам такого уровня должны предоставляться целые залы. Мне посчастливилось бывать в Испании в музее Прадо, и я была поражена, как они ценят своих. Зал Гойя, зал Веласкеса, зал Эль Греко и т.д. Глядя на большое количество работ, сразу складывается какое-то впечатление о художнике. А что можно сказать, если видишь только одну картину?
Директор НХМ Владимир Иванович Прокопцов обещал мне в следующем году сделать выставку Александра Михайловича. Кищенко ведь — отражение своего времени. Именно по искусству мы можем судить о той или иной эпохе. Муж сделал много портретов известных личностей: Короткевича, Глебова, Образцовой, но он писал и простых людей. Всегда говорил: «Не важно, чей портрет ты пишешь — это всегда лицо нашей нации, нашего человека».
— Музей сейчас расширяется, создается целый квартал. Есть ли надежда, что там найдется место «Гобелену века»? Какие вообще шансы в ближайшее время представить это полотно массовому зрителю?
— Единственный шанс — снова просить Банк развития выставить его в своем здании, как это было четыре года назад. Но для них это тоже большая проблема, к тому же это закрытое помещение, любой желающий зайти туда не может. Однако я не теряю надежду, что когда-нибудь он все же обретет постоянную прописку в каком-нибудь здании или музее. Очень обидно, что произведение, признанное историко-культурной ценностью, двадцать пять лет находится вдалеке от людских глаз в свернутом состоянии. Сейчас он хранится в Борисове на комбинате декоративно-прикладного искусства имени А.Кищенко, где некогда и был изготовлен.
Гобелен повредили умышленно
— Чем больше времени проходит с момента смерти художника, тем сложнее организовать его выставку. Все меньше остается работ…
— Десять лет назад я уже делала выставку памяти Александра Михайловича, тогда к ней был очень большой интерес. Сразу несколько ребят захотели купить у меня работы мужа. Они пообещали, что за границу не вывезут и в любое время готовы на своих машинах привезти их на выставку. В этом плане проблем нет, я уверена, что будет достойная выставка.
Мне очень бы хотелось выставить еще одну его работу «Звездопад», которая была посвящена простому народу: там свадьба, веселье, дети, молодежь, старики. Ее приобрел могилевский музей. Эта картина, размер которой 7,5 на 3,5 метра, очень редко выставляется. А мне хочется показать именно большие работы, чтобы взбудоражить молодежь, познакомить ее с настоящим монументальным искусством.
Есть у меня еще одна мечта, которая пока не осуществилась. Александр Михайлович был доверчивым человеком. Как-то его позвали на выставку в Германию, он взял пять холстов и два куска гобелена. Дело в том, что когда его ткали, произошел неприятный момент — вырезали большую часть. Позже нашли и вора. Правда, этот кусок уже был разрезан на две части. Оказалось, что на это дело молодого человека отправил какой-то бизнесмен. Но важно, что эти фрагменты все же нашли. Ткачихи обработали их, и Александр Михайлович повез их в Германию. А вскоре мужа не стало. Я пыталась искать, но безрезультатно. История странная. Удивительно, что это был какой-то центр культуры Беларуси в Германии. Фамилия их — Ровдо. Это супруги, которые приглашали к себе различных художников, знаю, что и «Песняры» туда ездили. Но проблема в том, что Александр Михайлович даже не составил с ними договор. Меня это смущало, я сказала ему об этом, на что муж ответил: «Нина, это такие люди хорошие, они не обманут». Я и успокоилась, ведь никто не знал, что он скоро уйдет из жизни. Но я верю в лучшее.
Для меня огромной радостью было, когда узнала, что недавно в страну вернулись несколько работ Александра Кищенко, которые находились в коллекции Хаценкова, который живет во Франции. Это был настоящий праздник. Просто я хорошо помню, как муж пришел домой и говорит: «У меня был человек, который приобрел несколько работ прямо с холста». Там была и картина, которую он рисовал с меня. Эти работы очень нравились ему самому. Кроме того, они оказались практически последними. Он ведь уходя как-то сказал: «Так не хочу умирать. Я ведь только сейчас стал понимать, как хочу рисовать: как положить каждый мазок…» Поэтому я счастлива, что коллекционер подарил эти работы нашему Национальному художественному музею.
Такое выдержит не каждая
— Нина Владимировна, было сложно быть женой такого уникального человека?
— Наверное, если бы я не была художником, думаю, было бы сложно. Я окончила Абрамцевское художественное училище. У нас был очень творческий коллектив, мы постоянно ездили на выставки в различные галереи. Хорошо помню выставку белорусских художников в Москве: Громыко, Ващенко и Кищенко. Александр Михайлович представлял портрет Тамары Киршиной. Помню, стояла перед ним толпа пожилых людей, русской интеллигенции и обсуждали психологическую глубину произведения.
А с Тамарой мы были знакомы: она оканчивала училище, когда я только поступила. А в Минске мы поступали в институт в один год. Она же меня и познакомила с Александром Михайловичем. Как-то пришла и говорит: Кищенко ищет натуру, ему нужен светлый славянский образ. Нина, ты так подходишь, пошли!» Она меня долго уговаривала, я согласилась показаться в надежде, что не подойду. Подошла, более того мой первый портрет в исполнении Александра Михайловича купила «Третьяковка». Именно тогда Кищенко оценили как великого портретиста.
Так мы и познакомились. А потом были сложные десять лет, на протяжении которых он постоянно меня просил, чтобы я не выходила замуж, обещал жениться. Такое выдержит не каждая женщина. Только та, которая понимает эту работу, ценит человека. Была такая общность душ, что мы не могли расстаться. Мне не было с ним тяжело, я все понимала. Такая моя судьба.
— Вам пришлось бросить свое творчество ради мужа?
— Я много помогала мужу в исполнительских моментах. Изначально я была мастером росписи по фарфору, занималась керамикой. Мои работы украшали различные гостиницы, серьезные организации. Некоторые сохранились до сих пор, но, к сожалению, они уже в плачевном состоянии — такое искусство сейчас не ценится, никто его реставрацией не хочет заниматься. Потом все эти заводы у нас прекратили работу, заказов не было. Но Александр Михайлович никогда не требовал, чтобы я сидела дома. Он очень много помогал мне. Более того, постоянно говорил, что у меня хорошо получается живопись, и после его смерти я взяла в руки кисть. Муж мечтал построить дом, где у нас будет две мастерские: его и моя. Не суждено. К счастью, у меня осталось это помещение.
— Причиной раннего ухода из жизни стали стрессы?
— Думаю, к смерти привело неправильное отношение к себе. Не буду скрывать, по молодости он выпивал. При мне, правда, этого уже не было. Это случается со многими творческими личностями, которые постоянно находятся в поиске. У него все бурлило. После этого он перенес сложную операцию на поджелудочной. Когда мы познакомились, после операции прошло года три-четыре. Он тогда очень растерялся, ведь мог уйти из жизни, ничего не сделав, и завязал с выпивкой. Но с головой ушел в работу. И конечно, этот труд без остановки тоже сказывался. Помню, его положили в лечкомиссию, но он и недели не выдержал там, ушел даже без выписки — и сразу в мастерскую. Он уже начал серьезно болеть, я с маленьким Максимом на руках тряслась над ним, а он, дескать, не мешай, мне надо работать. Вот такое отношение было к себе.
И, конечно, «Гобелен века» очень сильно подорвал его здоровье. Это гигантский труд. Ежедневный труд. Переживания. Это ведь была огромная ответственность. Не каждый художник отважился бы взяться за такую работу. В 1995-м состоялась презентация гобелена. Это был такой счастливый год для нас. Я понимала, что мы наконец выкарабкались из этой проблемы. Он говорил: «Нина, у меня такие планы! Мы будем делать новый гобелен, посвященный Беларуси». У меня даже сохранились эскизы. На следующий год его прооперировали, а в 1997-м его не стало. Помню, когда в очередной раз его отказались оперировать, он сказал: «Оборвали крылья на самом лету...» И это действительно так было. Ведь мог еще столько сделать.
stepuro@sb.by
