Она не любит вспоминать о войне и очень любит людей.
В Белорусском союзе женщин, которому она посвятила больше 30 лет своей жизни, о Лидии Яковлевне Самосюк наслышан каждый. “Наш почетный дежурный” — шутливо именуют коллегу нынешние активистки, не раз поражавшиеся способности людей военного поколения сохранять бодрость, энергию и желание трудиться даже на десятом десятке. Даже тогда, когда принято окончательное решение отойти от общественных забот...
“Я не люблю вспоминать о войне! — сразу предупредила меня моложавая (ни за что не скажешь, что в декабре ей исполнится ни много ни мало 94 года!), строго одетая даже дома Лидия Яковлевна. — И неправда, будто время лечит любые раны. Боль от потери самых близких и дорогих людей не становится слабее, просто привыкаешь с ней жить...”
Для уроженки Андижана Узбекской ССР синеокая Беларусь стала домом еще в далеком 1922 году, когда отец пятилетней Лидочки, железнодорожник, решил вернуться на родину. В памяти навсегда остался скромный интерьер квартирки на пересечении Ворошилова и Серпухова в Минске, где ютилась вся семья. Жизнь текла своим чередом: родители работали, девочки — их у Самосюков было пятеро! — взрослели. В 1939 году умер Яков Онуфриевич, Лида тогда только-только стала студенткой политехнического института. Для молодой девушки, любившей отца всем сердцем, это было страшное горе. Но, как оказалось, лишь первое в цепочке дальнейших потерь...
“Когда началась война, мне было 23 года. Весна жизни, первая любовь... Его звали Георгием, мы собирались пожениться. Пробовали вместе поступать в ленинградский институт, и, хотя набрали одинаковое количество баллов, жених прошел, а я нет. Тогда парни имели такие вот преимущества перед девушками! Я вернулась в Минск, Георгий остался в городе на Неве... Почти 70 лет прошло с тех пор, а я так и не знаю, что случилось с ним там, в том блокадном аду...”
Лидия Яковлевна рассказывает, что в страшный день 22 июня 1941 года, когда суровый голос диктора Всесоюзного радио Левитана объявил о начале войны, никакой паники в столице БССР не было.
“Мы с компанией вообще тогда ездили куда-то купаться, загорать. И весть восприняли, как, допустим, вы сейчас воспринимаете вести о каком-то там извержении вулкана. Война? Да мы всех победим и отбросим куда подальше! Страх, настоящий страх появился 27—28 июня, когда немцы взяли Минск и по-хозяйски расположились на родных улицах, в зеленых скверах. Когда во дворах домов рвались снаряды, а маленькие дети погибали в вырытых наспех траншеях...”
Женщин, детей, стариков и инвалидов еще в первые дни войны в спешном порядке эвакуировали в отдаленные города. Две сестры Лиды, которые были на работе, получили приказ отправляться в Узбекистан. Студенток политеха ждала дорога в Куйбышев. Но к тому времени, когда Лида с матерью и двумя младшими сестричками в колонне беженцев двигались по направлению к вокзалу, гитлеровские оккупанты уже входили в город. Пути к поездам были отрезаны. И сотни жителей Минска вернулись в свои полуразрушенные дома. Тем же, у кого жилище сровнялось с землей, пришлось искать пристанища у друзей, а чаще — у совсем незнакомых, но объединенных одним общим горем, а потому вдвойне отзывчивых людей.
“Я была связана и встречалась только со знаменитыми подпольщиками Ольгой Куприяновой и Иваном Горицей, — понемногу Лидия Яковлевна все же включается в беседу, хотя даже не слишком чуткому человеку было бы понятно, с каким трудом даются ей все эти воспоминания”.
С первых дней оккупации Лида Самосюк вместе с друзьями стала активной участницей движения сопротивления. Организатором и руководителем Минского подполья тогда был Федор Спиридонович Кузнецов. Молодая гвардия под его началом наладила прослушивание преемников, записывала передачи и распространяла листовки среди населения. Подпольщики добывали документы о численности и передвижении немецкой армии, топографические карты, схемы железных дорог Минского района, аусвайсы.
“В целях конспирации приходилось несколько раз менять квартиры. Ох, сколько же мы тогда ходили пешком! За день, бывало, 25 километров только в одну сторону, а потом столько же обратно... В марте 1942 года начались аресты. Федор Спиридонович и Оля Куприянова успели уйти в лес к партизанам, а Ваню Горица схватили фашисты... Знаете дивные места за театром Янки Купалы? На товарной станции? Или на Суражском рынке? Гитлеровские изверги любили устраивать там прилюдные казни. Ивана и еще 28 подпольщиков повесили 7 мая 1942 года... Так же казнили и Захара Гало. Я часто гуляю по тем дорожкам. И все прислушиваюсь, о чем шепчет листва майских деревьев...”
После облавы фашистов связь Лиды с подпольщиками прервалась. Только в 1943 году ей удалось прорваться к партизанам и стать связной отряда “Родина” бригады имени Пономаренко, где командиром был Евгений Александрович Фокин. Тогда же, в мае 1943-го, судьба нанесла 27-летней молодой женщине очередной безжалостный удар: от снаряда, попавшего в дом, где проживали Лида с семьей, погибла сестра Валечка. “Вот так бывает. Прятались от бомбежек, рядышком, чуть ли не в обнимку... Валя мертва, а я здоровехонька...”
В день освобождения Минска, 3 июля 1944 года, оставшиеся в живых партизаны отряда “Родина” встретились со своими “однополчанами”. А еще год спустя Лиде довелось свидеться и со своим курсом политехнического института. Радостная это была встреча и вместе с тем тяжелейшая: из трех групп девчат и парней до Победы дожили только 17 человек.
“Я часто перелистываю альбомы с фотографиями, бережно храню все записи, открытки, письма. И думаю: как много всего в жизни успело произойти! Всего и не расскажешь. Но — стараюсь, тренирую память”.
Сегодня Лидия Яковлевна живет одна в небольшой, но аккуратненькой квартирке в самом центре Минска. Выписывает газеты, бережно складирует их на балконе. Читает обожаемого Пушкина, Короткевича, созванивается с родными. Не вернувшийся с войны Георгий так и остался, пожалуй, единственной ее настоящей любовью, изменить которой она не смогла. Зато нашла себя в профессии, в работе с людьми, в многочисленных племянниках и внуках. Вовсю реализовывала свое личное “Я” через общественное. Была заместителем руководителя лаборатории в Институте строительства и архитектуры, возводила Минский тракторный завод, Дворец культуры железнодорожников на улице Чкалова. Избиралась депутатом Советского райсовета, членом президиума Совета женщин, входила во Всесоюзное добровольное общество любителей книги, активно сотрудничала с клубом “Боевые подруги” и с Советом мира БССР (была такая организация)...
“С возрастом начинаешь все сильнее ценить свои воспоминания, — говорит Лидия Яковлевна. — Наверное, потому, что с каждым годом людей, с которыми можно их разделить, становится все меньше. Вот, встретились с моими девочками, с моими боевыми подругами в Доме ветеранов, надо бы еще съездить навестить мою еще довоенную подружку Софью Яковлевну Путан, с которой мы вместе в отряде “Родина” состояли...”
— Лидия Яковлевна, — решаюсь прервать грустный монолог, — вы ведь часто как ветеран перед школьниками выступали. Сначала перед поколением ваших детей, потом — внуков и правнуков. Молодежь понимает войну такой, какая она была на самом деле? Или у каждой новой поросли своя интерпретация прошлого?
— А я никогда ничего и не меняла в своих рассказах, повествованиях, выступлениях. Что тут изменишь? Голод, смерть, разрушения, мысли поутру, что не доживешь до вечера? Я ведь знаю, что сейчас в мире происходит. И про эстонский беспредел слышала. И про так называемую новейшую историю, которую пропагандируют где-то на Западе. Сложно все это. Одно могу сказать точно: только тот, кто пропустил то время сквозь себя, вправе судить, вступать в полемику. Только вот мало нас таких, очень мало... Для меня четыре года войны остались тем, чем они были для всех моих сверстников, для всего советского народа: испытанием на прочность, дорогой к единственной возможной Победе, в которую верили все. И эта вера помогала каждому оставаться Человеком в нечеловеческих условиях.
