Сегодняшний мир — это мир суровой прозы. К полкам с поэтическими книжками подходят редко, библиотеки все меньше заказывают издателям сборники стихов, соответственно издатели не торопятся издавать поэтов. При том, что меньше их не становится — в любом литературном объединении поэты составляют большинство, а поэтические сайты множатся, как инфузории–туфельки в питательной среде. Если поблуждать по сети, можно встретить и форум на тему «Поэзия не нужна в современном мире», и бодрое высказывание: «Сегодня поэзия — это не просто литература, но и прекрасный досуг», и предложение услуг «профессионала» по написанию стихотворных признаний в любви... «Многим из нас дело поэтов в современном мире начинается казаться безнадежным», — мрачно заявляет известный литератор. «Поэзия — моя единственная надежда на бессмертие!» — уверенно восклицает сетевая пиитка.
Что же происходит с поэзией, нужна ли она, что ее ждет?
Об этом рассуждают поэтесса Раиса БОРОВИКОВА, критик Оксана БЕЗЛЕПКИНА и я, писатель–обозреватель Людмила РУБЛЕВСКАЯ.
О.Безлепкина: Очень мало людей могут отличить хорошую поэзию от плохой. Как–то я предложила студентам упражнение: они вытягивали лист бумаги с двумя стихотворениями, одно — безнадежно графоманское, но пафосное, о маме, о родине, о Георгии Колдуне. Второе — кого–то из талантливых молодых современных поэтов. Студенты рассуждали так: о родине — это поэзия... А если в строке упоминаются кроссовки — уже нет. А бывает, уважаемый литературовед издает сборник стихов и этим перечеркивает всю свою предыдущую деятельность. Потому что, чем вы всю жизнь занимались, если не можете оценить собственные стихи?
Л.Рублевская: Академик А.Волькенштейн считал стихи сложной информационной системой, подобной живому организму. В стихотворении содержится больше, нежели совокупность его составляющих... И чтобы оно было адекватно воспринято, читатель должен обладать нужной подготовкой — и не столько в смысле эрудиции, сколько эмоционально.
Р.Боровикова: Констанция Буйло на какой–то встрече говорила нам: «Я для себя определяю поэзию только по одному: слушаю поэта и если вдруг у меня мурашки по коже — передо мной настоящий талант!»
О.Безлепкина: Так это может быть артистический талант! И все же это звучит несколько высокомерно: что есть люди, которые могут воспринимать поэзию, и те, которые не могут.
Л.Рублевская: И тем не менее это так.
Р.Боровикова: Я думаю, это связано с тем, что наша цивилизация духовно разрушена. Для меня поэзия — великая тайна, которая никогда не будет разгадана. Словом можно человека и вылечить, и сглазить. Стихотворение действует, как заговор — ритмом, аллитерациями...
О.Безлепкина: Алесь Рязанов так свои стихи и читает: словно входит в транс. Но мне кажется, проблема сегодняшнего времени — отнюдь не в отсутствии интереса к поэзии, а в другой системе средств массовой коммуникации. Раньше на вершину популярности попадали лучшие, а сегодня на поверхность информационного моря поднимается много мусора.
Л.Рублевская: Самое интересное, что постмодернистские эксперименты в чем–то сходятся с «прикладной поэзией», анекдотической, эротической. Шоу, эпатаж, завлечение читателя...
О.Безлепкина: В книге польской исследовательницы Катажины Бортновской «Лирика поколения Бум–Бам–Лит» говорится, что большинство из этого поколения останется в тени своих старших коллег. Стеб, игра забавляют. Но ничего не дают душе.
Р.Боровикова: Я веду рубрику в газете «Лiтаратура i мастацтва» «Школа добрых пачуццяў», рассказываю о поэтах прошлого века. И когда перечитываешь книги, очень часто видишь: стихи в них мертвы. Они увяли... Их нельзя назвать плохими. Но умер поэт — и его стихи умерли вместе с ним. Но как об этом сказать? Мы боимся обидеть кого–то, у нас узкий круг. А вспомните Блока: «Мы встречались с тобой на закате. Ты веслом рассекала залив...» Звукопись такая, что не думаешь о смысле.
О.Безлепкина: То есть мы говорим о том, что поэзия идет «мимо мозга», и не важно, что вы написали, ценятся ритм, звуки, харизма поэта? Что ж, все произведения бумбамлитовцев были «заточены» под исполнение. Денис Хвостовский выходил на сцену и читал: «Проста ў хобат узасос ты цалуеш пыласос». Поэт гудел, как пылесос, играл голосом... Но вот Хвостовский умер. Не осталось ни видеозаписей, ни аудио... Вышла книга. И читаю я это стихотворение — и что? Пока он исполнял сам — был эффект «мурашек по коже»...
Л.Рублевская: Но в упомянутой книжке Дениса много прекрасных стихотворений, которые, возможно, не так эффектно звучали на публике... Почему такой бум был на поэзию в 1960–е годы? Не из–за аллитераций же... В стихах был диссидентский, протестный подтекст...
Р.Боровикова: Я убеждена, чтобы понять поэзию так, как должно, нужно хоть однажды услышать ее в исполнении поэта.
О.Безлепкина: Мои студенты часто смотрят в интернете видео, где поэты читают стихи. И часто этого достаточно. Если кто–то хочет быть успешным, нужно играть по правилам времени.
Л.Рублевская: Быть успешным в отрезке времени? А если у поэта установка на вечное, вневременное?
О.Безлепкина: В любом случае нужно, чтобы кто-нибудь обратил внимание на его творчество, начал популяризовать.
Р.Боровикова: Сам процесс создания поэзии — еще не осознан и не проанализирован. Если бы меня сейчас попросили: «Раиса Андреевна, напишите нам стихотворение!» — я бы не смогла. Никогда не умела писать на заказ.
О.Безлепкина: А я бы смогла... Наверное, потому я и не поэт.
Р.Боровикова: Для прихода поэзии нужно состояние души... Когда ты даже специально нарываешься на большую обиду, зная, что после этого придут стихи. У Жени Янищиц есть образ — «вынянчыць верш». Его вынянчиваешь, готовишься, ждешь... И вот тебя прорвало... И тогда для тебя не существует ни дня, ни ночи. Надо отключить телефон, разогнать по углам домашних... Ты в плену у какой–то силы, которая тебя ворочает, поднимает, опускает. Ты вне времени, а потом раз — и все прекратилось... Закрылись какие–то двери. Можно научиться рифмовать и писать много, но это не заменит такие моменты.
О.Безлепкина: Все те эмоции, которые вы сейчас описали, может пережить и человек, который не имеет поэтического таланта. Душа у него работает как надо, «двери» открываются и закрываются, вот только стихи рождаются графоманские. На одном вдохновении сегодня не станешь поэтом, над талантом нужно работать.
Р.Боровикова: Это так. У нас дома стоит зеленый обитый железом сундук... В нем лежит рисунок тигра, очень красивый, и сверток со стихами на польском языке. Их автор — моя мама, которой уже 86 лет. Мама окончила четыре класса польской школы на Брестчине, занималась крестьянской работой. Никакого развития ее способности не получили — и заглохли.
О.Безлепкина: А сколько случаев, когда ребенок зарифмует две строки — и все начинают растить поэта–вундеркинда, а в 20 лет выясняется, что он вовсе и не поэт. Проблема и в том, что изменился статус писателя. Если стихи читает маргинал в растянутом грязном свитере, мне это мешает воспринимать поэзию.
Л.Рублевская: Архетипический поэт — это и есть маргинал... Вагант, одиночка, пренебрегающий материальным... Меня скорее раздражает образ поэта–чиновника.
О.Безлепкина: Во время выступления зрители воспринимают текст и автора как единое целое. Если поэт — неопрятный маргинал, пусть не выступает и не отпугивает зрителей.
Р.Боровикова: Действительно, поэта тяжело воспринять в галстуке и костюме. Просто он должен иметь некую необычную деталь. Шляпу, цветок в петлице... Я более чем уверена, что если бы пришла в какую–то читательскую аудиторию с огромным ожерельем из засушенных боровиков, которые подчеркнули бы мою фамилию, меня бы на бис вызывали...
Л.Рублевская: Опять реалии шоуцентрической эпохи... Нужно возвращать моду на поэзию. Потому что в 1960–е — это была именно мода. Стихи читали даже те, кто сам по себе до этого не додумался бы.
Р.Боровикова: В начале 1980–х я в «Кнiгарнi пiсьменнiка» купила очередной московский «День поэзии». Села в трамвай, открываю альманах... А там — стихи Высоцкого! Возле меня стоит мужчина — здоровый, высокий... И на очередной остановке он вдруг выхватывает из моих рук книгу и бросается к выходу. Я — за ним с криком: «Держите!» Мы бежим по Веры Хоружей, люди оглядываются... Наконец вору наперерез бросились какие–то парни, схватили. Назавтра пришла в отделение милиции, туда же привезли воришку... Вернули ему шнурки, документы... Стали выяснять обстоятельства. Оказалось, преступник — младший научный сотрудник какого-то института Академии наук. Мне уже его и жалко... Он просится: «Я так люблю Высоцкого! Я впервые увидел его тексты в книге — мне такое даже присниться не могло!» Пришлось простить...
О.Безлепкина: На что только люди не шли ради поэзии... Но все равно это — эффект раскрученного имени Высоцкий!
Р.Боровикова: Помню, как–то отец пришел домой в день зарплаты и протягивает две квитанции. Мама начала кричать: «Что ты наделал?» Отец объясняет, на работе заставили всех подписаться на собрания сочинений. Так в нашей семье появились тома латышского писателя Вилиса Лациса.
Л.Рублевская: Еще в нагрузку давали книги по линии общества книголюбов... Получаешь вожделенного Дюма — приходится купить и сборник какого-нибудь белорусского «литературного генерала». Думаю, вряд ли такую практику стоит возрождать — ничто сильнее не дискредитирует литературу.
О.Безлепкина: Мода на поэзию — это этап развития цивилизации. Если бы тем стадионам людей, которые приходили слушать поэтов, сказали бы: вы дома можете поглядеть 40 каналов и увидеть то же выступление поэта в интернете, стадион бы разошелся.
Р.Боровикова: Ахматова пишет в своих воспоминаниях о Модильяни 1910 года: «Мне было удивительно, что в Париже покупают поэтические сборники только благодаря виньеткам модных художников!» А через 50 лет — такой всемирный интерес к поэзии. Думаю, мода на нее обязательно вернется.
