Столько всего сделано — разного, но всегда эмоционально наполненного, всегда амбициозного: «Макбет», «Трагедия человека», «Трехгрошовая опера», «Раскіданае гняздо», «Амфитрион», «Братья Моор», «Трагическая повесть о Гамлете, принце Датском» и многое другое. В силу разницы в возрасте мы не были друзьями. Но я искренне уважал Бориса Ивановича за отсутствие замшелости, оригинальность мышления, широчайший кругозор, рассказы про интересных людей. Товстоногов, Ахмадулина, Вознесенский, Райхельгауз — для нас это культовые имена из культуры двадцатого и двадцать первого веков. Для Луценко — круг общения, его интеллектуальная среда. Смею надеяться, что меня он ценил за острый слог и отсутствие поклонения ложным авторитетам. «Как! У вас нет моей книги? Немедленно приезжайте! Я вам ее подпишу…» — до сих пор помню его зычный голос. И не беда, что тогда Луценко лежал в больнице. Для общения больничные стены не были преградой.
В нем в равной степени сочетались черты блаженного праведника и притягательного бунтаря. Он мастерски жонглировал этими ипостасями, примеряя то одну, то другую. Иногда, как написано в одной из ремарок в «Беге» Михаила Булгакова, говорил, «заносясь в гибельные выси». Но гибельные выси были его стихией. Борис Иванович, постоянно фонтанировавший идеями, тезисами, концепциями и планами, казался таинственным посланцем из другого мира. В скучную повседневность театрального процесса он добавлял едкую дерзновенность замыслов. Предсказать его реакцию и поведение или ответ на вполне банальный вопрос было невозможно. Луценко любил актеров гибких, пластичных, подчиняющихся его замыслам, заинтересованных единомышленников и соучастников процесса. Как любой крупный театральный режиссер, познал предательство и обструкцию.
Своими большими мягкими ладонями он сканировал боль и болезни этого мира. Мог «дать пафоса», любил витиеватые формулировки, словеса. В отличие от Някрошюса не был молчуном. Проговаривал многое, мгновенно оценивал реакцию собеседника: производит сентенция эффект или нет? Попали ли в цель? Всегда призывал к диалогу, ответной реакции. Репетировал долго, иногда уходил в сторону от первоначального замысла, большое значение придавал ассоциативному ряду. Никогда не мельчил, не застывал в позе «чего изволите?», не позволял себе ставить спектакли «на злобу дня».
Фокус его внимания все время переключался. После того как он перестал быть художественным руководителем театра имени М. Горького, безусловно, появился комплекс: «Я могу! Я успею!..» И он старался уже вдвойне, пытаясь доказать молодым коллегам, что порох в пороховницах еще есть. Порох, разумеется, был. Его душа, как душа любого крупного режиссера, была барометром общественных настроений, сейсмографом, улавливающим малейшие колебания в обществе.
Борис Луценко был не столько режиссером, сколько причудливым магом и шаманом, бесстрашно исследовавшим все потаенные закоулки человеческой души.В своих спектаклях вопросы ставил уже космического порядка. В «Извещении Марии» Поля Клоделя вопрошал: «Что стоит мир в сравнении с жизнью? И что стоит жизнь, если ее не отдать?..» Емко, лаконично и убедительно вдруг поставил на Малой сцене настоящую трагедию «Эдип» по пьесе Елены Минчуковой, не побоявшейся прикоснуться к этому знаковому произведению Софокла. Сам вышел на сцену в качестве актера в спектакле «Он и Она» по идее пьесы Дональда Ли Кобурна «Игра в джин». После аплодисментов выходил к зрителям и просил заинтересованного разговора, затевал дискуссию.
В 2018 году стал художественным руководителем дипломной постановки «ОбломOFF» по пьесе Михаила Угарова молодого режиссера Марии Матох, выпускницы курса Сергея Ковальчика. И это снова было интересно и свежо.
Фото из художественно-биографического эссе «Исповедь грешного лицедея» и последний автограф Бориса Луценко автору статьи.Казалось, спектакли «Загадочный визит» по пьесе Фридриха Дюрренматта «Визит старой дамы» и «Оракул?..» по «Затюканному апостолу» большого друга семьи Андрея Макаенка поставил юноша. Такой молодой энергией они были пронизаны. В «Загадочном визите» одну из лучших своих ролей сыграла Белла Масумян. А «Оракул?..» в 2014-м стал лауреатом III Национальной театральной премии как лучший спектакль театра драмы.
О чем-то своем глубоко личном говорил Борис Иванович в постановке «Уходил супруг от супруги». Отдавал дань женской мудрости и жертвенности, без которой невозможен настоящий семейный очаг, а он у него с любимой супругой Людмилой был.
Борис Луценко сохранял культурную и родовую идентичность белорусской театральной школы, ее духовную связь с Питером Бруком, Юрием Любимовым, Георгием Товстоноговым. Понимал, что советский и белорусский театр — часть мирового театрального процесса, который не может существовать в безвоздушном пространстве.
ЦИТАТА
«Как руководитель я был фанатиком трудовой дисциплины и порядка, потому как без этого театр организовать было невозможно. Священнодействуй или убирайся вон — мое высказывание в адрес актеров, без которого редко обходилась репетиция. Сейчас все по-другому: с возрастом человек становится более терпимым и уравновешенным. Наверное, так происходит потому, что я начал понимать: смысл жизни человека абсолютно не в том, чтобы ставить спектакли, получать лестные отзывы, работать, отдыхать, наслаждаться жизнью. Цель нашего с вами существования в том, чтобы оставить после себя нечто нематериальное, что не сотрется временем. Мне очень жаль, что я дошел до этого так поздно».
pepel@sb.by
