В нашей стране слово «трансплантация» и фамилия Руммо — все равно что синонимы. Именно с подачи талантливого врача Олега Руммо белорусская трансплантология буквально за несколько лет от стадии зачаточного развития перешагнула к такому уровню, когда мы конкурируем с ведущими европейскими странами. Как это удалось? И чем по-прежнему белорусские трансплантологи удивляют медицинский мир? Об этом рассказывает руководитель РНПЦ трансплантации органов и тканей Олег Руммо.
Олег Руммо. Фото Юрия МОЗОЛЕВСКОГО
— Трансплантология, действительно, самая высокотехнологичная часть медицины. Но у некоторых до сих пор к ней предвзятое отношение. Говорят, например: очень уж дорогостоящая отрасль здравоохранения. С одной стороны, да. С другой — пересадка органа, наоборот, всегда обходится дешевле, чем постоянное лечение тяжелых больных. Если, например, говорить о трансплантации печени, то люди, нуждающиеся в ней, — глубокие инвалиды. Они лежат в больницах по 5—10 раз в год. И тот же диализ для пациентов с почечной недостаточностью отнюдь не дешев. Наконец, трансплантация — это, как правило, последний шанс для человека, поэтому уместно ли так усердно считать затраты отрасли, когда речь идет о спасении жизни. А теперь уже о тысячах спасенных жизней. Вдумайтесь: 70% людей после таких операций живут больше 10 лет, а 50% — больше 20 лет. Причем трансплантация во многих случаях социально реабилитирует человека. Кто-то возвращается на работу, у кого-то появляются дети. Представьте эмоции врача, когда к нему после пересадки приходит человек и объявляет: у меня родился сын.
Сохраненные жизни — это, во-первых. А во-вторых, мы добились серьезного прорыва высокотехнологичной медицины. И если когда-то медицинский мир смотрел на Беларусь скептически, то сейчас — как на одну из ведущих европейских трансплантационных стран. В 2013 году (за прошлый год данных пока нет) мы заняли 10-е место в мире по развитию органного донорства. Вошли в десятку стран мира по трансплантации почки и сердца на миллион населения. Обогнали россиян почти в пять раз по числу операций на миллион населения.
— Сколько в прошлом году провели операций?
— Сделали 401 трансплантацию: 285 пересадок почки, 68 — печени, 45 — сердца, 2 — поджелудочной железы и одну трансплантацию легких. И, к счастью, снизили лист ожидания реципиентами донорских органов. Например, по сравнению с другими странами у нас, можно сказать, одна из самых коротких очередей на пересадку почки, всего 33 месяца. Одни, конечно, ждут орган 3—4 года, другие же получают его уже через три-четыре месяца. А среди детей очереди вообще почти нет. Сравните: если в 2012 году мы сделали 201 трансплантацию почки, то в следующем — уже 310. Что касается трансплантации печени, то сейчас в листе ожидания 90 человек, новое сердце ждут около 50 пациентов. Это немного. Вполне возможно, за полтора года прооперируем всех ожидающих.
— Как выбираете реципиента, когда появляется донорский орган?
— Лист ожидания по каждому органу движется по-разному. В любом случае то, как давно человек стоит в листе ожидания, учитывается не в первую очередь. Например, реципиента печени отбираем по двум критериям: по совпадению по группе крови с донором и тяжести состояния человека. Сердце тоже пересаживаем прежде всего самым тяжелым пациентам. В случае же с почкой экстренных пересадок почти не бывает. Нельзя трансплантировать неподходящую почку: через несколько лет она перестанет работать и понадобится новая трансплантация, но она пройдет уже в куда худших условиях. Мы крайне ответственно подходим к выбору донорских органов. Хотя, когда видим, что жизнь человека на волоске, используем любые возможности. В одном случае брали, например, печень 76-летнего донора для пересадки 28-летней женщине. Она просто умирала на наших глазах, а другого органа — от более молодого донора — не было. И вот прошло уже больше трех лет, и состояние прооперированной в полном порядке.
— Насколько сильно наша страна испытывает дефицит в донорских органах?
— Дефицит есть не только у нас, но и во всей Европе, во всех развитых странах. У нас, например, сейчас в пересадке поджелудочной железы нуждаются 28 белорусов. Но очень сложно найти подходящий орган: эта железа требовательна к здоровому образу жизни. Алкоголь по ней бьет в самую первую очередь, во вторую — по печени и в меньшей степени по другим органам. И у нас нередко бывает так: у донора хорошее сердце, но совершенно безобразная поджелудочная железа. Чтобы на Западе забирали сердце, оставляя поджелудочную и печень, — таких случаев почти нет. У нас же, увы.
— В 2012 году у нас создали единую базу данных людей, которые не согласны, чтобы после смерти их органы забрали для трансплантации. Много ли с тех пор стало таких несогласных?
— 2241 человек. Периодически поступают новые заявки, но некоторые, наоборот, забирают свои заявления обратно из этого регистра. Напомню, сейчас каждый вправе написать отказ от донорства и отправить его в наш центр или любую поликлинику — и человек ни при каких обстоятельствах не станет донором. Сейчас в нашей стране в отношении доноров применяется презумпция согласия на забор органов. То есть у любого человека после его смерти врачи могут изъять органы, если тот при жизни не написал отказа. Заявить о несогласии могут и близкие родственники. Но если ни первого, ни второго заявления нет — у умершего забирают органы. Однако только после соблюдения всех необходимых юридических процедур, в известность о которых ставится Генеральная прокуратура. Уверяю, это очень открытый процесс.
— По каким соображениям обычно люди отказываются жертвовать органы после смерти?
— Одни — по религиозным, другие же, наверное, думают: его печень, почки врачи продадут иностранцам за баснословные деньги и положат себе в карман. Это смешно! Кстати, одно время пресса писала о предположениях, что, мол, Беларусь зарабатывает деньги на операциях иностранным гражданам в ущерб самим белорусам, которые, находясь в листе ожидания, могут и не дождаться органа. Поражают такие предположения. Мы проводим всего 10% трансплантаций для иностранцев — это строгая квота. И делаем такие операции в качестве международного сотрудничества. Тем самым повышаем авторитет страны на международной арене, зарабатываем деньги, которые опять же идут на лечение белорусов. Все цивилизованные страны идут по такому пути. Вообще, в Америке сегодня есть люди, которые при жизни соглашаются совершенно безвозмездно отдать свою почку или часть печени, чтобы помочь даже незнакомому человеку. Движение добровольных доноров там довольно-таки развито. На рекламу донорства идут сотни миллионов долларов.
— К слову, о команде врачей. Хватает ли высококвалифицированных специалистов в РНПЦ?
— Трансплантацию печени сейчас делают 6 специалистов, почки — около 20. И я говорю только о хирургах, а ведь еще работает целый штат анестезиологов. Обучаем и врачей в регионах. Отделения трансплантации открыты в Брестской и Гродненской областных больницах и в РНПЦ радиационной медицины и экологии человека. Там проводятся десятки трансплантаций в год. То есть такие операции из разряда уникальных и прорывных уже перешли в обычные врачебные будни.
— Мастер-классы вы проводили не только для белорусских коллег.
— Да. Вместе с казахстанскими врачами мы провели первую трансплантацию печени в Казахстане. Сама пересадка печени — одна из наиболее сложных операций в хирургии, а родственная пересадка — от живого донора — вдвойне сложнее. Это двойная ответственность: за реципиента и донора. Также в Астане мы возглавили команду врачей для проведения трансплантации печени ребенку. А в прошлом году пересаживали печень в Шыкменте, областном центре Южно-Казахстанской области. То есть, по сути, с нашей подачи в этой стране проводят сейчас такие операции. Также приняли огромное участие в развитии программы трансплантации почки в Кыргызстане. Сейчас сотрудничаем с коллегами из Туркменистана, чтобы и там начать первые трансплантации. Так что, повторюсь, мы стали признанной и уважаемой страной в этой отрасли. Поэтому и хотят у нас оперироваться пациенты не только из постсоветского пространства, но и из Саудовской Аравии, Японии, Израиля. К нам едут, потому что наш центр уже знают. Знают, что в Минске могут справиться, например, с такими тяжелыми операциями, как пересадка печени при особых ситуациях. Скажем, при тромбозе воротной вены, когда нужно делать технически разнообразные реконструкции.
Сейчас в центре проводим самые разные научные исследования. Уже есть первые результаты, которые, надеюсь, смогут сделать белорусских трансплантологов известными во всем научном мире. Вообще, осваивать новые операции становится все труднее, поскольку все, что делается в мире, кроме трансплантации комплекса «сердце — легкое», у нас уже делается. Тем не менее, как только появится такой пациент, сделаем и эту операцию.
