
Все, что он может для нее сделать, он делает, помогая и словом, и личным примером, да и всем на свете. А как по–другому?
Когда–то, будучи ребенком, она приходила в отцовскую мастерскую, сидела на табуретке, не доставая ногами пола, вдыхала запах красок, следила, как отец работает. Слушала бородатых художников, бесконечные споры, телефонные разговоры о выставках и заказах, о рамах и красках. Брала с полки книжки с картинами, листала. Следила, как из ничего на чистом холсте начинает возникать что–то... Может, это были река с заснеженными берегами и черной зимней водой, рыжий сухой тростник. Или разбитая полевая дорога с лужами, а над ней — сумрачное осеннее небо... Отец заваривал чай, и она сидела, болтая ногами, грела руки о чашку, грызла печенье, наблюдая за кончиком отцовской кисти, которая то опускалась к палитре с краской, то прикасалась к полотну, оставляя след... Каждое прикосновение что–то означало, краска превращалась в траву, листья, рябь на синей воде. На глазах ребенка происходило чудо.
В общем, зерно упало и проросло. В какой–то момент отец дал дочке бумагу и краски, а может, она сама попросила кисточку и место. И, закусив губу, сдвинув к переносице брови, попыталась изобразить что–то: дерево, дом, небо, землю, цветы, отца–художника... Не знаю что, но уверен, такое было в их жизни.
Сегодня Ольга взрослая. Академию искусств окончила. Она понимает уже что–то свое, но пока на выставках еще видна связь с отцом. Они еще близки в своем творчестве. Яблоко еще на яблоне и пока не оторвалось от ветки, не покатилось...
Читайте также
Там, в далеком будущем, будут картины отца и дочери. Как и этот простой и трогательный снимок, сделанный Евгением Коктышем. И когда у Ольги Шкарубо что–то не будет складываться, а в искусстве без этого не бывает, то она посмотрит на эту фотографию, вспомнит отца, его молчание и счастливое время, когда все еще было ясно и просто. Но это в будущем, а пока она улыбается, обнимая отца.
ladzimir@источник