Она хлестала кофе, курила, звонила, бежала, ехала, встречалась, организовывала. Если надо было кого–то уговорить, убедить и найти, то просили Ксюху. Утром нужный человек появлялся в офисе. Таким же непонятным образом появлялись билеты, документы, визы в паспортах и всевозможные разрешения на съемки. Как это ей удавалось, мало кто понимал, да это никого и не интересовало. Главное — результат. Она могла договориться даже с чертом, даже со сторожем на режимном объекте. Могла убедить пилота поднять вертолет, пролететь над лесом так низко, что деревья шатались, а трава стелилась по земле...
Но имелся у нее один пунктик. Ксюха не любила детей. Когда кто–то заговаривал о них (а без этого не бывает), она морщилась, раздражалась, выходила из себя и по–настоящему злилась. Даже бледнела, начинала покусывать губы, а потом не выдерживала и просила заткнуться. Сказал бы кто другой такое, вряд ли бы ему сошло с рук, но ей прощали. «Дети — гадость, ненавижу... Возятся с ними, про какашки, как про чудо какое–то, говорят! Фу! И замуж я не пойду, к черту все эти нежности телячьи!» — говорила Ксюха, попыхивая сигаретой и запивая каждую затяжку крепким кофе.
У одного из моих друзей, человека уважаемого, бандиты убили сына. Взрослого парня. И все мечты о спокойной старости, о большом доме под Минском рухнули. Все как–то старались эту тему обходить, в разговорах не затрагивать, не напоминать хорошему человеку лишний раз про его горе... Ксюха забежала в офис поздним осенним вечером. Посмотрела на пустой стол моего друга и сказала:
— Вот сам подумай: если бы у Васильевича сына не было, так и... Ну ты меня понял, да?
— Пошла вон, дура! — крикнул я, глядя на довольную и красивую женщину. Ксюха хмыкнула и ушла, дверью не хлопнула, закрыла тихо и даже водителя прислала, чтобы он завез меня в Малиновку, где меня ждали жена и маленькая дочка.
Через три дня она ушла с проекта. Уехала покорять Москву. Потом я видел ее фамилию в титрах некоторых киношных проектов. Вначале мелким шрифтом, а через пару лет — крупно, сразу после режиссера, оператора и сценариста. Говорили, что после Москвы она работала в Польше, потом в Германии. И несильно бы я удивился, если бы Ксюха оказалась в Голливуде и ее фамилия появилась в титрах какого–нибудь модного блокбастера. С ее энергией и талантами это вполне возможно.
Но встретились мы с ней в Минске, рядом с аптекой на улице Ленина. Обрадовались и растерялись. Смотрели друг на друга и моргали, как будто что–то вспомнить хотели, но не получалось. Так бывает.
— Как ты? — отойдя на шаг, спросила Ксюха со странной улыбкой.
— Нормально, а ты как? — вопросом на вопрос ответил я.
— Спешу... Вот купила лекарства.
— Простыла?
— Какое там... Младшему.
— У тебя ребенок? Двое? — я начал глупо улыбаться.
— Ай, да ладно тебе смеяться! У меня трое. Два сына и дочка Варвара. Понял?! Все очень серьезно. Я решила не мелочиться.
— Так ты же говорила, что детей не любишь, замуж не пойдешь, что будешь карьеру делать.
— Мало ли что мы по молодости городим и сами себе придумываем. Забудь, как я все забыла. Вот смотри! — Ксюха вытащила из кармана пальто мобильник и стала показывать фотографии детей.
— А муж кто? Я его знаю?
— Нет! Он моложе меня на пять лет. Вот и он, гляди, — на экране возник портрет бородатого мужчины с голым ребенком на руках.
Мы разговаривали четверть часа. Я показал фото своей дочки. Говорили о детях, о диатезе, простудах, капризах, оценках и, как обычно бывает в таких случаях, совсем не вспоминали веселое киношное прошлое, а толковали только о будущем.
— Когда третьего рожала, врачи за меня боялись, возраст, то да се, а я не боялась совершенно. Знала, что все делаю правильно, уверена была — получится... А кино, ну знаешь, оно и без меня будет.
Я шел и думал о том, что иногда бывают странные встречи с прошлым, в которых совсем нет грусти. Ни капли. Пошел дождь, но и это обстоятельство казалось приятным.
ladzimir@tut.by
