За последнее время работа правоохранительных органов и судов не раз оказывалась в центре внимания. Одна из последних новостей — с 1 января 2012 года в стране создается Следственный комитет, который будет находиться в подчинении Президента. Свое видение этой новации, а также взгляд на состояние судебной системы мы попросили изложить Председателя Верховного Суда Валентина СУКАЛО. Наш собеседник считает, что последние события в правовой сфере неслучайны:
— Я думаю, что это звенья одной цепи. Вспомните, сначала состоялось совещание по МВД, затем также с участием Президента рассматривалась работа прокуратуры, а 3 июня было совещание по вопросам совершенствования судебной деятельности в судах общей юрисдикции. Новость о создании Следственного комитета — тоже одна из составляющих серьезных изменений в правовой системе государства. Сюда же можно отнести и новый закон об адвокатуре, подготовка которого находится в завершающей стадии. Все это надо рассматривать в едином контексте совершенствования правовой системы. Она не может быть застывшей, она должна реформироваться сообразно с изменениями ситуации, в которой находится государство.
О создании Следственного комитета
— Какие изменения имеются в виду?
— Например, очень серьезно изменилась криминогенная ситуация. Уже несколько лет подряд мы наблюдаем снижение уровня преступности, меняется ее внутренняя структура, сокращается количество особо тяжких преступлений. Кстати, за первое полугодие их число снизилось на 19 процентов. Кроме того, изменения происходят в экономическом, таможенном законодательстве. Разумеется, все это предполагает внесение коррективов в правовую политику государства, ведь она должна обеспечивать те процессы, которые происходят в обществе. И мне кажется, сейчас самый оптимальный момент для законодательных, организационных и практических новаций в правовой системе в целом и в судебной системе — как ее части.
— И одной из таких новаций станет создание Следственного комитета. Каково ваше отношение к этой идее?
— Надо сказать, что сама идея ненова. Она бродила в умах уже довольно долго, кроме того, упоминалась в концепции судебной реформы. Но ее практическая реализация представлялась, да и сейчас представляется очень непростой. Даже если обойти организационные, ведомственные, финансовые вопросы, останется главная проблема: не все готовы к столь радикальному изменению. Конечно, работать по старинке привычнее и проще, но жизнь сама подталкивает к изменению нынешней модели предварительного расследования, которая имеет очень много недостатков и ущербна по своей структуре. Рано или поздно нам все равно пришлось бы ее менять, и очень хорошо, что принято решение сделать это одномоментно и оперативно.
— Но что привело к такому решению?
— В стране долгие годы действовали четыре подразделения, четыре крупных центра предварительного расследования — в МВД, КГБ, прокуратуре и КГК, имею в виду департамент финансовых расследований. Без достаточно четко определенной подследственности каждый из них, по сути, варился в собственном соку — без единых методик организации современного расследования, без единой учебы, без единой статистики, без единых подходов к юридической квалификации одних и тех же правовых ситуаций. Не было центра, не было фигуры, которые могли бы соединить все эти разрозненные элементы следствия в один мощный правовой механизм. Печальные последствия этой ситуации острее всего чувствовались именно в судах, где, по сути, подводится итог предварительного расследования. И его низкое качество напрямую влияло уже на качество правосудия.
— А чем обусловлено низкое качество предварительного расследования?
— Одним из явных недостатков было наличие в одном ведомстве структур, которые по закону, по Уголовно–процессуальному кодексу должны на различных стадиях контролировать друг друга и продвигать расследование. Скажем, если оперативные службы раскрывают преступления, собирают первоначальные доказательства, то предварительное расследование в лице следователя должно давать оценку этой работе оперативников и решать, что делать дальше. Но ведь они, образно говоря, ходят по одному коридору! То есть находятся в одном ведомстве, под началом одного должностного лица. Кроме того, все следователи — люди в погонах, подчиняющиеся уставам и вышестоящему начальству. В такой ситуации нередко случалось, что они были вынуждены блюсти в первую очередь ведомственные интересы. Есть мнение, что наличие в одной структуре оперативно–розыскных и следственных органов помогает в сотрудничестве, но с другой стороны — это путь к различным фальсификациям, умышленным и неумышленным злоупотреблениям ради ведомственных показателей.
— Однако по закону следователь — фигура процессуально независимая...
— По закону — да. А жизнь показывает, что следователи — люди в форме, которые подчиняются тому же начальнику РОВД точно так же, как и розыскники. Поэтому я в этой системе вижу больше минусов, чем плюсов. И участившиеся в последнее время случаи нарушений законности в ходе расследования преступлений как раз связаны с внутриведомственным, непроцессуальным общением различных должностных лиц в одной структуре. Проще говоря, иногда следователи закрывали глаза на недостаточность доказательств, на прямые нарушения норм закона в процессе получения этих доказательств. Но все это традиционно считалось второстепенным, на первом месте стояло число дел, направленных в суд. А потом эти нарушения выявлялись в суде. Иногда и не выявлялись, что уж совсем никуда не годится...
— Кстати, каковы были критерии работы всех четырех следственных подразделений?
— Каждое из них руководствовалось своей статистикой и отчетностью, но оценка результатов их деятельности производилась по количеству возбужденных и направленных в суд уголовных дел. И это прямо или косвенно подталкивало людей к тому, чтобы находить преступления там, где их нет. Например, в пограничных ситуациях, то есть на грани проступка и преступления. Практически все следственные структуры занимались тем, что возбуждали уголовные дела по мелким, незначительным, неопасным преступлениям и доводили их до суда. С ведомственной точки зрения такая погоня за показателями объяснима и понятна, но с точки зрения законности и гуманизма это недопустимо. Девизом и судов, и органов предварительного расследования должны стать слова Президента: «Не ищите преступлений там, где их нет!»
— Как много было подобных дел?
— Новое законодательство позволило судам эффективно пресекать эту порочную практику, и в прошлом году мы прекратили 5.000 уголовных дел, поступивших в суд, но не внесенных в судебное заседание. То есть в досудебном порядке. А в первом полугодии 2011–го таких дел было 1.800. Кому это нужно — возбуждать дела по мелочным поводам, которые не заслуживают рассмотрения уголовным судом? Я надеюсь, что создание Следственного комитета повлечет и смену подходов к ведомственной статистике, пора наконец четко определить, что само по себе формальное возбуждение уголовного дела — вовсе не достижение, не показатель качества работы того или иного подразделения.
— Тогда что, по–вашему, могло бы служить критерием в оценке работы следователей?
— Очевидно, самым эффективным показателем были бы результаты рассмотрения дела в суде. Вообще, в идеале у нас должна быть выстроена система, — и она, кстати, заложена в Уголовно–процессуальном кодексе, — при которой работу оперативных служб оценивает следователь, работу следователя — прокурор, принимающий решение о направлении дела в суд, а уже суд оценивает действия прокурора. А что мы видим сегодня? Скажем, в прокуратуре существует собственное следствие в то время, как прокуратура же должна осуществлять надзор за соблюдением законности в органах предварительного расследования. То есть прокуратура, выходит, должна контролировать законность действий своих же работников, которые работают под началом тех же должностных лиц, что и прокуроры, осуществляющие надзор. Это взаимоисключающие функции, которые обязательно должны быть вменены различным ведомствам.
— Быть может, эта ситуация косвенно послужила причиной уголовного дела в отношении прокурорского следователя Байковой?
— Скажу лишь одно: если бы Следственный комитет был создан несколько лет назад, никакого подобного дела просто бы не было. Более того, возможно, мы не потеряли бы людей во время взрыва в Минском метро. Теракта бы не случилось, если бы не системные просчеты предварительного расследования, выявленные уже после трагедии. Я думаю, эти вопиющие огрехи стали одной из причин, послужившей толчком к созданию Следственного комитета.
— Какой вам видится будущая структура?
— Мы не стоим в стороне от мероприятий по ее созданию — представители Верховного Суда входят в рабочие группы по выполнению этого задания Президента. Готовим нормативную базу, решаем организационные вопросы. Главное, чего мы ждем, — что в итоге получится поднять на высочайший уровень качество предварительного расследования, а соответственно — и качество правосудия. Следственный комитет наверняка поможет в специализации следователей, повышении их профессионализма, там будут специальные управления, которые будут заниматься различными составами преступлений. Улучшится экспертное и технологическое обеспечение. Наконец, мы получим предварительное расследование, лишенное узковедомственных интересов и амбиций, которыми пока страдают все четыре следственные структуры. Поэтому на совещании с Президентом по вопросам деятельности судебной системы с нашей стороны тоже звучало предложение о скорейшем создании Следственного комитета.
О ситуации в судах
— Валентин Олегович, на том совещании звучали и замечания в адрес судов.
— Скажу, что совещание не было вызвано какими–либо чрезвычайными событиями в судебной системе. После четвертого Всебелорусского народного собрания Президент обозначил, что будет проанализирована деятельность правоохранительных органов и судов, будут выслушаны наши предложения по повышению эффективности работы, будут поставлены стратегические задачи на ближайший период. Перед совещанием проводилась серьезная проверка, она весьма объективно оценила работу судов, указала на имеющиеся проблемы и недостатки, однако в то же время отметила, что недостатки носят не системный, а рабочий характер.
— О каких же проблемах шла речь?
— О качестве правосудия, уровень которого во многом объясняется перегруженностью судов общей юрисдикции. Отсюда вытекает и проблема с оперативностью, которая тоже оставляет желать лучшего. Есть недостатки с исполнением судебных решений, есть кадровая проблема, связанная с падением престижности профессии судьи.
— В чем причины?
— У нас есть такой показатель, как среднемесячная нагрузка на судью. За последние десять лет эта нагрузка возросла на одну треть и сегодня составляет больше 100 дел в месяц на одного судью. Конечно, это очень много. Чем обусловлен рост? Проблема в том, что за последние годы постепенно расширялась судебная юрисдикция. Многие новые законы относили разрешение различных споров к компетенции судов, иногда вопреки мнению Верховного Суда. В итоге скопилось множество бесспорных дел, разрешение которых не свойственно судам. Целая категория, например, гражданских споров, которые могут и должны разрешаться в других формах, без участия суда. По своей сути это даже не споры, а очевидные дела, по которым требуется всего лишь формальное решение суда — взыскание задолженностей в сфере ЖКХ, по банковским кредитам. Такого рода дела сегодня буквально заполонили суды. Кроме того, очень сильно возросла нагрузка по административным делам. Более 400 тысяч в год! А в первом полугодии этого года судами рассмотрено уже 215 тысяч административных дел. И что особенно тревожно, в этом объеме очень много ошибок. Мы сегодня прекращаем каждое десятое такое дело, то есть 21,5 тысячи в первом полугодии.
— Выходит, двадцать с лишним тысяч граждан были необоснованно привлечены к административной ответственности?
— Выходит, так. Мне кажется, это следствие чрезмерного увлечения административными наказаниями со стороны тех органов, которые по закону имеют право на составление административных протоколов. Тут, кстати, тоже видится сходная проблема, о которой мы говорили выше: формальный подход к статистике как к основному результату своей деятельности приводит к тому, что каждый орган считает обязательным предоставлять в суды какие–либо административные материалы. На крайне низком уровне находится практика составления таких материалов. Но дело даже не в этом. Гораздо более серьезные правовые последствия для граждан влечет сам факт незаконного привлечения к административной ответственности. К тому же порой административные санкции оказываются не менее суровыми, чем уголовные. Это проблема, которая, как мне кажется, сегодня недооценивается.
— Но существуют ли пути ее решения?
— Одним из путей могло бы стать сокращение количества органов, которые сегодня имеют право привлекать граждан к административной ответственности. Масса этих структур порождает вал зачастую формальных, ненужных, просто ошибочных случаев применения этого вида наказаний. Плюс неумолимая статистика, ведомственные показатели, которые довлеют над должностными лицами. Кстати, мы, можно сказать, отказались от статистических, цифровых успехов в пользу качества правосудия.
— Каким же образом?
— Мы уже серьезно повысили требования к качеству предварительного расследования и ориентируем на это суды. Как результат — почти в два раза возросло число приговоров, отмененных вышестоящими судами. 2,2 процента приговоров судов первой инстанции были отменены. На ухудшение статистики внимания не обращаем, считаем, что главное — устранить судебную ошибку, а не добиться какого–то внутреннего показателя. Как результат — только 3 случая необоснованного осуждения граждан в первом полугодии, причем два из них — по старым делам, не этого года. Раньше таких случаев выявлялось 10 — 12. С одной стороны, отменяя приговоры районных судов, мы ухудшили ведомственную статистику... Но с другой — не допустили необоснованного осуждения многих людей, то есть выиграло именно качество правосудия. И еще один факт, говорящий о повысившейся требовательности, взыскательности судей: 151 оправдательный приговор за шесть месяцев 2011 года. Раньше такое количество оправдательных решений было за весь год.
— Какие еще задачи поставил перед судебной системой Президент?
— Одна из основных — сделать правосудие более открытым, более доступным, более понятным и, может быть, тем самым — более убедительным. То есть выйти на новый уровень контроля со стороны общественности, средств массовой информации. Каждый гражданин должен понимать, как именно происходит процесс правосудия. Надо признать, что мы, судьи, часто прикрывались своими формальными процедурами вроде удаления в тайную совещательную комнату и не всегда разъясняли, каков механизм принятия решения. Конечно, это приводило к определенному непониманию и подрывало доверие к судебному вердикту. Сегодня правосудие становится более открытым, и это будет осуществляться в различных формах: и в «телефонах доверия», и в выездных приемах, и путем создания интернет–сайтов, которые уже созданы при крупных судах. Вместе с тем меняются подходы и к организации правосудия, оно должно стать более современным, соответствующим новым информационным технологиям. Мы очень серьезно отстали в этой части, потому что наши повестки, извещения, протоколы, запросы — все это вчерашний день, кроме того, устаревшие бумажные процедуры удлиняют, усложняют и удорожают процесс правосудия. Очень много задач намечено для перехода на современные технологии, с использованием интернета, мобильной связи, различных электронных носителей.
— Дождемся ли мы того, что аудио–, видеозаписи судебных процессов будут выкладываться в интернете для публичного доступа?
— Видеозаписи мы уже ведем на отдельных заседаниях в Верховном Суде, теперь думаем, как распространить эту практику по областным и районным судам. Что касается общего доступа к таким записям, я думаю, это сыграло бы положительную роль для правосудия. Ведь это очень серьезно дисциплинирует и судей, и всех участников процесса, заставляет их взвешивать свои реплики, более ответственно подходить к участию в заседании.
— Как будет решаться кадровая проблема?
— Высочайшие психологические, эмоциональные нагрузки на судей очевидны. Как очевидно и то, что социальное и материальное обеспечение судей не выше, чем других работников правоохранительных органов. Неудивительно, что многие судьи переосмысливают свое отношение к профессии... Этому вопросу было уделено немало внимания на июньском совещании, и принят комплекс мер по улучшению качественного состава судейского корпуса, по их подбору и обучению, материальному обеспечению.
— Не останутся ли эти меры на бумаге?
— Как раз необычность совещания заключалась в том, что впервые по его итогам готовится не какой–то формальный протокол поручений, а отдельный документ в виде Послания Президента к судебной ветви власти, который утверждается соответствующим указом. В нем будет целый ряд концептуальных положений, направленных на улучшение качества деятельности судебной системы. Естественно, этот документ будет носить директивный характер не только для нас, но и для всех тех, кто будет вынужден исполнять этот нормативный акт. Кроме того, для контроля за исполнением всех принятых мер создается специальный наблюдательный орган при Президенте — весьма авторитетный совет, в который войдут высшие должностные лица. Поэтому есть абсолютная гарантия, что все поставленные перед правосудием задачи будут выполнены.
— Может быть, какой–то из насущных вопросов уже решен?
— Один из них решен еще до совещания — вопрос расширения элементов апелляции в уголовном судопроизводстве. В гражданском судопроизводстве такие элементы уже действуют достаточно эффективно, но сегодня мы вводим их и в уголовное. Законопроект готов, находится в Парламенте. В частности, новый закон даст возможность областным судам после отмены решения районных судов не направлять дело на новое рассмотрение, а выносить собственное новое решение. Это даст нам возможность наполовину сократить направление уголовных дел на повторное рассмотрение, что снизит нагрузку на районных судей, сделает процесс правосудия более оперативным и экономичным. Также этот закон можно считать первым шагом на пути к полной апелляционной форме пересмотра судебных решений.
— Валентин Олегович, не могу не спросить о самом резонансном уголовном деле, которое вскоре предстоит рассматривать Верховному Суду. Речь о теракте в Минском метро. Можно ли сейчас говорить о сроках начала суда, каких–либо его особенностях?
— Пока могу сказать, что глубоко заблуждаются те журналисты, которые пытаются предсказать эти сроки или ход процесса. Преступление уникальное для нашей судебной системы и по тяжести содеянного, и по объему материалов дела. 550 томов! Сейчас судьи Верховного Суда изучают эти материалы, и времени на это уйдет ровно столько, сколько положено по закону. Сегодня могу лишь добавить, что председательствовать на этом процессе будет один из руководителей Верховного Суда страны.
