«Прием» у Владыки
Судьба подарила мне знакомство со многими выдающимися людьми, но образ Владыки Лавра сохраняется в моей душе на особом месте.
Первый раз я увидел Владыку в пасхальные дни в апреле 1989 года, почти 20 лет назад. Забегая вперед, скажу, что в последний раз я видел его в августе прошлого года.
По освобождении из пермского лагеря, где я отбывал срок по печально известной 70-й статье УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда...»), согласно лагерному направлению, я должен был прямиком, нигде не останавливаясь, ехать на свою родину, в Беларусь, но судьба распорядилась иначе, и я с женой вместо Беларуси приехал в США.
После короткого периода жизни в штате Нью-Джерси я переехал и поселился с женой близ известного Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле в небольшом двух-этажном домике, который нам предоставил декан Семинарии Евгений Иосифович Клар.
Прием у архиепископа Сиракузского и Троицкого Лавра, настоятеля монастыря и ректора Свято-Троицкой семинарии, состоялся в пасхальные дни. «Прием» – здесь совершенно неуместное слово. Просто вошли в кабинет Владыки. Да и кабинетом архиепископа это помещение можно назвать лишь с большой натяжкой: небольшая комнатка с рабочим столом. Но… с компьютером. Нет привычных всемогущих секретарей и келейников, которые охраняют «князя церкви» от надоедливых посетителей-просителей. Дверь в его кабинет никогда не закрывалась. Если он не беседует с кем-либо, смело заходи. Никаких тебе предварительных записей на прием, никаких «я сейчас занят», «приходите завтра»...
Уютная (хочется сказать именно так) беседа, без малейшего напряжения. Размеренный, я бы сказал, замедленный ритм речи. Довольно чувствительный носовой прононс. Такие же замедленные движения. Возможно – от болезненности, возможно – от некоторой осторожности, а возможно – даже от некоторой неуверенности (впоследствии это впечатление будет напрочь опровергнуто). Пасхальное угощение. Ощущение такое, будто встретился с близким человеком, которого долгое время не видел, и он хочет узнать от тебя то, что было недоступно в период разлуки.
Владыка дал мне вести в Семинарии курс истории Русской Православной Церкви, а впоследствии и курс Канонического права. Не могу сказать, что с того времени у меня было постоянное регулярное общение с Владыкой, но не могу также умолчать о том, что иногда случались довольно серьезные разговоры в прямой связи с изменениями, происшедшими на родине после падения коммунистической власти.
Встречались в деловой, праздничной и житейской обстановке. Независимо от темы и повода для встречи разговор с ним всегда проходил в одном ключе: размеренном и тихом. О его скромности и неприхотливости еще будут не однажды говорить. О его молитвенности я вообще не имею права рассуждать, поскольку даже умозрительно не могу себя представить в таком молитвенном напряжении. Я хочу сказать лишь о его терпимости. О терпимости Владыки Лавра к слабостям человеческим, о его терпении, его долготерпении, которое можно рассматривать уже как бесценную добродетель, может сказать немало каждый студент и насельник монастыря, в котором он долгие годы был настоятелем и ректором. Приведу лишь два эпизода из своей личной жизни.
Он встретил и проводил моего сына
После постыдных и абсолютно неканоничных решений, принятых на Архиерейском Соборе 1991 года об открытии приходов Зарубежной Церкви в России, я послал на очередной Архиерейский Собор, проходивший в Лесненском монастыре во Франции, пространное письмо с детальным разбором этих решений. Послал как раз через Владыку Лавра, секретаря Архиерейского Синода. Как и принято в практике обеих частей Русской Православной Церкви, на Соборе мое письмо зачитано не было, но Владыка Лавр по всем признакам ознакомился с ним достаточно внимательно. В заключение своего обращения к Собору я тогда писал:
«Единение, которое Господь даровал бы всей Русской Церкви, если бы руководство Зарубежной Церкви не закоснело в своей праведной гордыне, позволило бы не то чтобы укрепить, но поднять ее (и зарубежную часть) на небывалую высоту в этом порочном мире. Но такое единение не может произойти на пустом месте, при отсутствии даже зародышного официального диалога между представителями обеих частей Русской Церкви. И отказ митрополита Виталия от встречи на любых условиях, которую предложил недавно сам Патриарх Алексий, не имеет ни малейшего оправдания, но имеет довольно печальное объяснение...
Стержень церковный, существо церковное, здорово и здесь и там. Недостатки есть тоже и там и здесь. И полезнее было бы сосредоточить свои усилия не на выискивании пороков, а на достижении единения, которое одно может спасти одновременно и нашу страждущую родину, для которой собираются здесь жалкие подачки. Пока нет этого единства церковного, не будет порядка на русской земле. Более того, может быть, нынешняя трагедия русского народа и является продолжением трагедии разделения Церкви…
И все-таки верим и надеемся, что такое единение произойдет, и Русская Православная Церковь, назло всем ее и Православия врагам, едиными устами восхвалит Господа нашего Иисуса Христа во спасение всех ее исстрадавшихся верных чад.
Глубокоуважаемые и досточтимые Владыки!
В заключение хотелось бы задать еще только один вопрос: «Неужели вам не страшно отойти в другой мир разделенными с Матерью-Церковью? А ведь времена эти... по всем показателям очень и очень близки.
Не будем становиться в позу Иоанна Крестителя. Все мы грешны, и всем нам необходимо покаяние...»
Нетрудно представить себе реакцию церковного руководства у нас, на родине, пошли кто-либо из членов Церкви обличительное письмо с критикой решений Архиерейского Синода Московской Патриархии. Владыка Лавр так же легко мог меня наказать, уволив с преподавательской работы в Семинарии. Но он этого не сделал, терпимо относясь ко мнению, в корне противоречащему официальной церковной политике.
Не запретил он мне продолжать и преподавание Канонического права, когда я предупредил его, что на лекциях буду преподносить студентам оценку решениям Архиерейского Собора об открытии зарубежных приходов в России не иначе как в духе упомянутого письма на Собор. А ведь критика неправомочности и неканоничности этих решений зарубежного церковного руководства (к которому и он принадлежал) означала не что иное, как критику самого Владыки. Но и в этом случае Владыка оказался терпимым и выше своих личных амбиций, понимая всю нелепость этих решений, но не имея на то время достаточных возможностей изменить ситуацию.
Можно бы привести здесь еще не одно свидетельство необычайной терпимости Владыки Лавра. Возможно, именно эта терпимость к человеческим слабостям и была той духовной основой, на которой выросло понимание необходимости и благодатности воссоединения Зарубежной Церкви с Русской Православной Церковью на родине.
Я не собираюсь здесь рассматривать и анализировать церковную политику Владыки Лавра. В значительной мере это уже сделано многими авторами. Имя блаженнейшего Владыки Лавра, без сомнения, уже занесено в Книгу Жизни. Не сомневаюсь, что имя это навсегда сохранится и в человеческой памяти как служителя Божия, позволившего членам двух частей Русской Православной Церкви наконец почувствовать себя братьями в едином Теле Христовом.
Мне хочется лишь поделиться с читателями некоторыми своими личными ощущениями и соображениями в связи с невосполнимой потерей скромного и Великого Человека, благодаря которому мы, на родине и за рубежом, перестали видеть друг в друге врага и объединились в братской любви и взаимном прощении в одной, Единой, Церкви.
Лично же для меня Владыка Лавр – не столько Глава Русской Зарубежной Церкви, сколько человек, который отечески-ласково встретил входившего в этот мир моего сына Петра (он родился буквально через пару месяцев после нашего переезда в Джорданвилль). Владыка Лавр (Владыка! Архиепископ! Ректор Православной семинарии! Секретарь Архиерейского Синода, главный редактор известного издания «Православная Русь»!) без малейшего кокетства или жеманности принял мою просьбу посетить наш праздничный обед по случаю крещения Петра и запросто игрался с ним, довольно уверенно держа его на коленях.
Не менее важно для меня и то, что Владыка Лавр нашел в себе силы проводить моего сына в Вечность. После трагической гибели Петра в Калифорнии в июле прошлого года (за четыре дня до 18-летия) я привез тело в Джорданвилль, где по благословению Владыки было предоставлено место на монастырском кладбище. Предполагалось, что отпевание будет совершать близкий нашей семье иеромонах Роман (Красовский), но, к моему невыразимому утешению, на отпевание вышел сам Владыка Лавр. Будучи уже совершенно болезненным, тем не менее он нашел в себе силы проводить тело Петра до самой могилы.
«Како веруеши?»
А всем клеветникам и противникам (и предателям) блаженно почившего Владыки Лавра, всем откровенным врагам Церкви, Единой, Православной, в ответ на злобные выступления против него всяких недоучек и недоумков, не принявших Акт восстановления канонических отношений между Зарубежной Церковью и Московской Патриархией, осуществленного благодаря усилиям Владыки Лавра, хотелось бы задать несколько вопросов, подобных тому, который задал в свое время приснопамятный митрополит Московский Филарет (Дроздов) генералу, посчитавшему себя компетентным судить о церковных делах. (Этот эпизод приводит Н. Лесков в 14-й главе «Мелочей архиерейской жизни».)
Дискуссионный прием митрополита Филарета настолько остроумен, особенно в наши дни, когда нецерковные или малоцерковные люди вмешиваются в глобальные церковные дела, что я позволю себе воспользоваться им и задать г-дам противникам восстановления общения, всяким Магеровским, Преображенским и Поташевым, этот же вопрос: каждый ли из них сможет спеть «Господи, воззвах к Тебе...» на 8-й глас?
Или такой вот вопрос: смогут ли они по памяти расписать последование Литургии? Или: знает ли каждый из них, кем был выработан и принят Символ Веры? И смогут ли они по памяти прочитать его без запинки?..
Я могу задать этим противникам сотни подобных вопросов, и у меня нет ни малейшей уверенности, что они ответят на них правильно. То есть он не выдержал элементарный тест на «како веруеши?». Уверен также, что они не ответят и на основной вопрос христианской догматики о соединении двух Природ во Христе, то есть не приведут формулу этого соединения.
И вот, эти господа, не знающие ни православной догматики, ни канонического права, ни истории Русской Православной Церкви, ни истории Зарубежной Церкви, эти господа берутся судить о политике зарубежного церковного руководства, возглавляемого митрополитом Лавром. Нетрудно видеть, насколько это несравнимые величины.
Владыка Лавр, с отроческих лет находясь в монастыре, молится за Полунощницей почти каждый день. Каждый день на протяжении всей своей некороткой жизни. И в отличие от противников воссоединения Владыка Лавр богослужебный устав знал так, как мало кто знает во всей Русской Православной Церкви. Он один, лично, на протяжении многих лет составлял известный всем Троицкий календарь со всеми богослужебными указаниями. Я встречал еще только двоих человек, которые знали Устав на таком уровне, как владыка Лавр.
…Благоразумно извлекать уроки из истории. Применительно к теме бури, которую подняли антицерковные силы по поводу радостного воссоединения Зарубежной Церкви с Русской Православной Церковью, урок состоит в том, что, без сомнения, пройдет время и уже из их среды выдвинется новый «лавр», который исправит их нынешнюю преступную ошибку. Вопрос только в том, все ли из нынешних «праведников», ушедших в раскол, доживут до этого времени.
* * *
Скончался последний глава Зарубежной Церкви и первый глава зарубежной части Русской Православной Церкви. Скончался скромный и великий человек. И как человек теперь он нуждается более всего не в наших восхвалениях и прославлениях, а в простых и сердечных молитвах. Дело его уже ни умалить, ни принизить никому не дано.
«Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему новопреставленному митрополиту Лавру и сотвори ему вечную память» (из чина отпевания).
