Мы встретились на концерте «Вселенная Дмитрия Смольского». Виктор приехал послушать музыку отца, который скончался 29 сентября 2017 года. Я — окунуться в творчество учителя, каким оно было в мои консерваторские годы. А было оно тогда тихим и камерным, густо настоенным на ароматах стихотворчества. Но уже была написана «Седая легенда» и рождалась оратория «Поэт».
«Белорусский Верди», — сказал о Дмитрии Смольском первый постановщик «Седой легенды» Семен Штейн. Уж скорее белорусский Шуберт, подумала я, ведь все его оперы, оратории и симфонии выросли из его романсов 1970-ых годов.
Спасибо концертмейстеру белорусской оперы Ирине Телепневой. Она извлекла их из мрака непубличности, слегка приправила популярными ариями из «Седой легенды», и они предстали во всей своей свежести, как будто не было этих сорока лет, и Лорка по-прежнему в невероятной моде, и Пастернак — полузапретный поэт. А тут еще Алоиза Пашкевич с ее бессмертными строчками: «Мы не з гіпсу, мы — з камення,. Мы — з жалеза, мы — са сталі…»
И, конечно, певцы. Илья Сильчуков, не просто спевший, но придумавший для вокального цикла на стихи Пастернака совершенно особенного героя — ловеласа и умника. Владимир Петров, не убоявшийся скорбных глубин поэзии Тютчева. Елена Золова, бескомпромиссно и страстно прожившая свой «Знак беды». Наталья Акинина — от ее колдовского голоса у меня по коже предательски побежали мурашки.
— Каковы впечатления, Виктор?
— Прекрасный концерт — не грустный, а наоборот, очень энергичный. Спасибо всем исполнителям, особенно Ирине Телепневой. И полный зал — это просто восторг! А музыка! «Седая легенда» — самое мощное воспоминание детства. Когда была первая постановка, отец брал меня с собой на репетиции, и эта опера так и осталась моим любимым произведением на всю жизнь.
— А вокальные циклы отца вы тоже помните с детства?
— Конечно! Я все эти произведения слышал дома в сыром варианте, когда они еще только сочинялись. Когда мы с отцом начинали писать его Девятую симфонию для солирующей электрогитары и симфонического оркестра, я переиграл массу его мелодий, чтобы найти правильный характер для гитары. Многие из них я прекрасно помню. Особенно арию Кизгайло — я даже пытался сделать ее инструментальную версию для гитары.
— Как в вашей судьбе возникла гитара? Вы ведь росли в окружении классической музыки.
— Честно говоря, случайно! Когда я учился в школе-одиннадцатилетке при Белорусской консерватории, там была комната для репетиций капустников и была гитара. Кто-то — может быть, Сотников или Зубрич — показал мне, как на ней играют. Они увлекались современной музыкой и заразили меня.
В итоге гитару мне разрешили взять домой, и я пытался что-то на ней подбирать. Папа это заметил и говорит: «Что ты тут с гитарой мучаешься? Иди, посмотри на профессионалов, как они играют». И познакомил меня с Мулявиным, ведь папа с Мулявиным были друзья.
И я в одиннадцать лет начал ходить на репетиции к «Песнярам». Заходил в филармонию через служебный вход. «Куда идешь?» — «Репетицию посмотреть!» — и меня пропускали. Тогда у «Песняров» был великолепный состав, сплошь профессионалы. Вот так потихоньку, благодаря Мулявину, я понял, что гитара — это мое. И еще благодаря пластинкам, которые приносил мой брат. Ведь тогда достать записи рок-музыки было очень и очень непросто.
— А в одиннадцатилетке вы на каком инструменте занимались?
— На виолончели. Сначала у Крамаровой, потом у Перлина.
— Перлин сердился?
— Сердился и нотами кидался! Но я со временем понял, что реализовать мою энергию на гитаре намного проще, чем на виолончели. Я почувствовал гитару очень быстро. И хотя у меня по-прежнему есть виолончель, я с удовольствием на ней играю, записываюсь и использую на концертах, — самое важное место заняла гитара.
— А кто вас учил?
— Здесь никто! На эстрадном отделении музыкального училища педагогов подобного профиля вообще не было. Были преподаватели, учившие на классической гитаре, и эстрадники, не увлекавшиеся современной игрой и не владевшие техникой. Поэтому я приходил на первый урок, выбирал программу и являлся уже на экзамен.
Учился я сам, а поправляли меня ребята, игравшие в разных коллективах. Такие, как Саша Растопчин, который играл в «Песнярах», а потом уехал в Америку. Был еще Леонид Веренич и другие прекрасные музыканты, которым в те времена было негде работать, кроме ресторана. Я приходил, что-то им играл, показывал. И, конечно, учился на западных школах, занимался по 8 часов в день. А когда появилась возможность ездить, стал учиться за границей. Я много учился в Америке и в Германии у частных преподавателей. В Америке это была элита гитарного мира.
Но основу — как заниматься, как слышать музыку — дала мне Крамарова. Педагог с большой буквы, который настолько заразил меня музыкой, что я приходил домой после уроков, брал виолончель и занимался. Сейчас, когда я сам педагог академии музыки в Германии, я знаю, как трудно заразить учеников страстью к занятиям.
— Вы преподаете гитару?
— Не только. Это и аранжировки, и композиция.
Фото Юрий ИВАНОВ - Эльвира Александровна и Дмитрий Брониславович Смольские(из семейного архива)
— А в музыкальную школу вы пошли по собственной воле?
— Да! В одиннадцатилетке учился мой брат, и я приходил его навещать. Мне очень нравилась теплая, дружеская, семейная атмосфера в этой школе. Педагоги, родители, ученики — все почему-то друг друга знали, хотя школа была немаленькая. Вместе устраивали капустники, экзамены. На верхнем этаже были консерваторские классы, куда мы тоже ходили. Мы не только серьезно занимались — мы веселились, как любые дети. Но это было по-доброму
Одиннадцатилетка при консерватории, на самом деле, была прекраснейшая школа. Это была своя планета. По сравнению с западными школами — день и ночь. Хоть я и не был самым примерным учеником, я им всем очень благодарен, потому что обучение было на высшем уровне. Отец, конечно, тоже объяснял и показывал. Я благодарен родителям, что они меня не заставляли. У меня была возможность выбрать, и я выбрал гитару, потому что мне это нравилось.
— А чем вам не нравятся западные школы?
— Там сплошная коммерция! У нас никто не думал ни о деньгах, ни о славе. В одиннадцатилетке перед тобой открывались огромные возможности. Можно было играть соло или в оркестре, концертировать. Когда есть возможность, хочется делать больше и больше!
Потому-то я и стал кататься по всему миру. Я мог бы работать с «Песнярами» и гастролировать по России. Но этот мир мне казался слишком замкнутым. Мне хотелось везде играть и везде учиться, быть человеком мира. Мне был интересен культурный обмен.
— Но с «Песнярами» вы какое-то время работали?
— Это была студия при «Песнярах» — второй коллектив, скорее джазовый. А я настолько увлекся роком, что Мулявин мне сказал: «Витя, тебе нужно создавать свою группу. У тебя столько идей, столько песен! Тебе будет тяжело с тем составом».
И я создал группу «Inspector». Первая белорусская группа, которая выпустила компакт-диск во всем мире. Историческое событие!
— Сейчас уже мало кто о нем помнит, к сожалению.
— Столько лет прошло! Альбом вышел в 1993 году, а последний наш концерт здесь состоялся в 1989 или в 1990 году. И вот буквально вчера у меня был разговор. Предлагают в Минске большой концерт с моей группой «Almanac» и — тридцать лет спустя — один концерт с группой «Inspector».
— И что, возможно собрать ребят?
— Конечно, все здесь, и я со всеми в контакте! Сегодня я разговаривал на эту тему с Андреем Зубричем, вместе с которым мы когда-то создавали эту группу.
— Так значит, скоро мы услышим Виктора Смольского?
— В следующем году! Может быть, в марте-апреле.
— А классическую музыку вы продолжаете играть?
— Конечно! Много-много концертов. Недавно был прекрасный классический фестиваль «Haniel Open Air», на котором я выступал с электрогитарой как солист с Дюссельдорфским симфоническим оркестром и Дуйсбургским хором. Играл произведения отца и свои аранжировки Баха.
Так что классика продолжает жить в моем сердце. Оркестр и группу я совершенно не различаю. Для меня это та же энергия, просто разные инструменты.
— Как вы думаете, папина музыка может звучать на Западе?
— Конечно! Она очень современна и доступна для всего мира. Ее исполняют, но хотелось бы больше. К сожалению, культурный обмен с Беларусью — его не видно и не слышно. И такая беда не только с классикой, но и с любой другой музыкой. Нет продюсерской культуры, концертных агентств, которые бы организовывали гастроли и стимулировали культурный обмен. В результате о нас очень мало знают. В некоторых странах, когда я говорю, что я из Беларуси, они понятия не имеют, где она находится. Меня это бесит.
— Спасибо, что продвигаете наше искусство по миру. Надеюсь, скоро нас все будут узнавать. И спасибо вам за интервью!
— Вам спасибо за содержательный разговор!
Фото: Facebook и из семейного архива
