Что это было?
Этот вопрос невольно возникал у меня при виде кадров хроники, на которых вполне взрослые люди, съехавшиеся в Лондон со всего мира, с плакатами, в маечках, украшенных физиономией вихрастого подростка в очках, танцевали у наскоро установленных прямо на улицах палаток, умывались в городских фонтанах и готовы были на любые лишения, лишь бы поучаствовать в мировой премьере заключительного фильма экранизации романов о Гарри Поттере.
Целое поколение выросло на приключениях юного волшебника, проклинаемого одними за пропаганду эзотерики и колдовства, возносимого другими за возвращение интереса подростков к чтению.
С диким смехом змеемордого отрицательного героя в кадре закончилась эпоха Гарри Поттера, придуманного скромной мамой–одиночкой для развлечения дочери. Больше не будут ездить дяденьки и тетеньки в метро с книгами, упрятанными в непрозрачные обложки, стараясь не дать попутчикам заглянуть в текст, хотя по объему томов и стеснительно–увлеченному выражению лиц читающих безошибочно угадывалось, что под непрозрачной обложкой прячется яркая картинка с поттеренышем на метле.
Что же это было? Новое явление информационной эпохи? Или поверим Екклесиасту, что нет ничего нового под солнцем и все уже было в веках прежних?
Эпидемии бывают и психологические — ученые даже термин такой придумали: «псидемия». Не только чума вездесуща, но и какие–то поражающие, точнее, заражающие воображение образы, заставляющие фантазировать о себе миллионы людей. Чезаре Ломброзо, автор теории о том, что гениальность и помешательство имеют одну природу, писал о средневековых маниях, когда люди разных городов и местечек вдруг начинали дружно ждать конца света или отправлялись в паломничество. Сцепившись руками в чудовищные хороводы, танцевали до изнеможения... Видели, как распахивается небо... А ведь ни интернета, ни телевизоров, ни газет с массовыми тиражами тогда не было.
А псидемии были.
Причем у каждого поколения — свои.
У Чарльза Диккенса есть прелестный рассказ «Дом с привидениями». В одном из эпизодов герой вспоминает, как в пансионате он с другими восьмилетними детьми играл в сераль. Назначил себя халифом Гаруном–аль–Рашидом, друга — великим визирем, одна из девочек стала любимой старшей женой Зобеидой, другая — прекрасной черкешенкой, купленной за 500 золотых монет, остальные — просто королевскими женами. И никому из детишек не надо было объяснять правила. Все знали, как именно надлежит изъясняться, кланяться, вести себя. Ведь в то время подобными сказками о Востоке увлекалась вся образованная Европа! Поэты и художники пускались в Египет, Персию и Марокко в поисках стереотипов и находили их: прекрасных одалисок, суровых разбойников с ятаганами, сокровища Али–Бабы... А у Антона Павловича Чехова есть рассказ о мальчиках, которые непременно собираются уехать в Америку, где вместо чая пьют джин. Необходимый набор образов, почерпнутый у Майн Рида и Фенимора Купера, имелся в наличии у каждого гимназиста конца XIX века:
«— Когда стадо бизонов бежит через пампасы, то дрожит земля, а в это время мустанги, испугавшись, брыкаются и ржут.
Чечевицын грустно улыбнулся и добавил:
— А также индейцы нападают на поезда. Но хуже всего — это москиты и термиты.
— А что это такое?
— Это вроде муравчиков, только с крыльями. Очень сильно кусаются. Знаете, кто я?
— Господин Чечевицын.
— Нет. Я Монтигомо — Ястребиный Коготь, вождь непобедимых».
В конце концов, вспомните Дон–Кихота, на примере которого Сервантес высмеивал псидемию своего времени, основанную на рыцарских романах.
Псидемии — явление наднациональное, наиболее поддаются им ясно кто: дети, подростки и... романтики, Дон–Кихоты своей эпохи. Обычно появляются псидемии благодаря какой–то точечной «инфекции»: роману, поэме, пьесе, картине, сказке. Причем это обычно отнюдь не самое гениальное произведение эпохи. Не «Война и мир», не «Человеческая комедия» Бальзака, а какие–нибудь истории о Еруслане Лазаревиче и Синдбаде–мореходе. В этом смысле Роулинг, которая ни разу не Толстой и даже не Шарлотта Бронте, вполне соответствует своим попсовым уровнем задаче инфицирования массового сознания. Как только индустрия развлечений уловит спрос, она тут же распространит полюбившиеся образы в разных видах — от кино до предметов потребления, так, что даже самый оторванный от суетной жизни человек где–нибудь да наткнется на цитату из общелюбимого мифа.
Повспоминав–поностальгировав, я с некоторым удивлением поняла, что мое детство прошло под знаком мушкетеров! Мало того что правдами–неправдами добывали книги Дюма, но как раз прошло сразу несколько экранизаций. Два французских сериала, даже старый фильм с Максом Линдером показали. И, наконец, покорил всех культовый мюзикл с Михаилом Боярским, который еще не боялся снимать шляпу и неподражаемо хрипел и посверкивал глазами. Мы играли в мушкетеров, даже девчонки, я, разумеется, была д’Артаньяном, хотя дерганый Михаил Боярский нравился мне гораздо меньше утонченного Макса Линдера. Еще более удивилась, когда младший коллега, детство которого пришлось уже на 90–е, признался, что темой их ролевых игр был... Фредди Крюгер. Ну да, фильмы–ужастики в то время переживали пик формы, хотя меня, видимо, в силу возраста ничем не задел ни один кошмар на улице Вязов.
Потом пришел Поттер... Слишком много тут «подбивок»: и мотив эскапизма, ухода от действительности в мир мистики. И мотив политкорректности — если помните, герои эпопеи делятся на магов и магглов, «простецов», не подозревающих о существовании волшебного мира. Маги, в свою очередь, делятся на политкорректных и нацистов, помешанных на чистоте волшебной крови. Добрые маги воюют за равенство. Но все равно магглов они защищают, как «зеленые» — редких зверюшек, изначально стоящих ступенью ниже в развитии.
В общем, поскольку Роулинг не Лев Толстой, красоты стиля и психологические тонкости, которые привязали бы текст к вневременным координатам, у нее отсутствуют, как скорлупа в качественном омлете. Поттериана останется в истории литературы, но не в рядах шедевров. Массовые читатели будущего Гарри Поттера забудут, как Гарун–аль–Рашида, Ната Пинкертона и Фантомаса. Прощай, Гарри Поттер... Какое–то время зараженное тобой поколение еще будет писать фанфики и отмечать Хэллоуин, выкрикивая под пассы волшебной палочкой «Люмос!» или «Авада кедавра!», но тебе на смену обязательно должно прийти нечто иное... Может, оно уже есть? Сериал «Южный парк», где «опять убили Кенни» и последовательно высмеиваются все пафосные моменты современности? А может, нового героя дадут компьютерные игры? Кто знает... Как бы ни хотелось нам вместо мультяшного Кенни с выдавленным глазом видеть благородно бледного Атоса, спланировать мы ничего не можем... Многие известнейшие писатели пытались «запустить» свой пси–вирус, сделать героев собственного изготовления столь же культовыми, как Поттер. Ан нет. Так что пока присмотритесь к женщинам, что–то пишущим за угловыми столиками дешевых кафешек: а вдруг именно там рождается новая псидемия?
