Когда этот материал готовился к печати, мне то и дело звонили: «Не пишите! Не публикуйте!..» Иногда интонации звучали жестко — ведь с журналистами церемонятся не особо. Особенно те, у кого есть власть. И особенно — если пером «против шерсти»... Но — меньше суеты, господа! Больше дела. Журналистское расследование не ставит целью опорочить непорочных или лишить кого–то занимаемой должности. Цель журналиста — объективно разобраться. И случается, что нужно стряхнуть пыль со старых папок и — возможно — признать и исправить ошибки...
А дело вот в чем. Маша — девочка пяти лет. Сирота. Ее имя должно было зазвучать в рубрике «Наши дети». Я познакомилась с ней в Ждановичском детском доме. «Господи, какая миленькая! А улыбчивая! Просто кареглазая красавица...» — пронеслось в мыслях, когда заботливая педагог привела Машу в кабинет директора прямо с детской площадки. Сейчас жалею, что не сфотографировала ее тогда...
Малышке — всеобщей любимице — кто–то сплел венок из одуванчиков и украсил головку. А вот сама головка... Первые минуты жизни Маша встретила с искалеченным черепом. Голенькую, ее завернули в грязный полиэтилен и оставили на земле в лесополосе. 29 марта 2007 года в 6 часов вечера в Солигорске было всего около +9 градусов по Цельсию.
Вопросы без ответов
О том, кто нашел девочку, сведения имелись противоречивые. По документам из личного дела Маши — участковый инспектор милиции. Одна из моих собеседниц утверждала: лесник. Уточняю дальше... В интернете информации не нашлось. Ни заметки. Ни слова. А странно: о таком обычно пишут, даже трубят. Ведь дело касается жизни малолетней — беззащитного младенца! А такие телесные повреждения, как «открытая черепно–мозговая травма, ушиб и размозжение головного мозга в теменно–височной области, субдуральные гематомы с двух сторон, множественные переломы черепа с переходом на основание...» (цитата из эпикриза). Родовые травмы? Кто даст ответ на этот вопрос? Прокурор Солигорского района Виктор Бельчин высказался примерно так: «Я восемь лет в занимаемой должности! И мимо меня этот случай не мог пройти. Раз дело не возбуждалось — значит, мы не нашли оснований!..» Мы несколько раз настойчиво просили Виктора Ивановича обратиться к архивным материалам.
— Не буду я ничего пересматривать!.. Нет сомнений в объективности уже принятых решений. И потом, какое вам дело до документов? Кто вас к ним допустит?! — отвечал прокурор.
Ах да, конечно...
И все–таки есть основания полагать — как осторожно выражаются юристы–профессионалы, — что 5 лет назад 29 марта в лесном массиве возле Солигорского водохранилища произошло покушение на убийство.
Кроме того, в истории, читать и писать которую без слез просто нельзя, оставалось определиться еще с одним вопросом: «А что же с Машиной мамой?» Провалилась сквозь землю? Бывает и такое... Я решила по возможности восстановить события того злосчастного мартовского вечера.
Факты из милицейской сводки
«В каждом, даже самом безнадежном на первый взгляд деле, всегда найдется человечек, который что–то видел, слышал, знает...» Так Глеб Жеглов объяснял Шарапову, что хороший следователь при желании и старании докопается до истины.
Господь зачем–то решил, что кареглазая Маша, рожденная под кустом в лесу, в первый день жизни перенесшая тяжелейшую операцию на черепе, должна остаться жить. Ведь дело редкого случая, что окровавленную женщину, выходившую из леса, видели двое мальчишек 11 — 12 лет. О них рассказал дежуривший в тот день участковый инспектор Солигорского РОВД Александр Цуба: «Одного из них я и сейчас частенько встречаю, живет недалеко. Ребята набрались смелости зайти в лес. Именно они и нашли девочку. Выбежали на дорогу и стали просить у прохожего телефон, чтобы срочно позвонить. Тот поинтересовался, в чем дело, а потом сам бросился звонить в милицию. Женщину мальчишки описали подробно... А ведь я тогда просил, и не один раз, чтобы ребят за такой смелый поступок и правильное поведение как–то отметили, поощрили что ли... Но до этого никому не было дела!»
Факт обнаружения брошенного ребенка был зарегистрирован соответствующим актом в 18 часов 51 минуту. Через час на одной из улиц Солигорска милиция задержала женщину с «характерными признаками послеродового состояния». Оба факта вошли в материалы суточной милицейской сводки. Там же зафиксировано и имя задержанной. Оно известно...
Ее отвезли в больницу, чтобы... помочь роженице в сложном положении. Эта гражданка даже не стала подозреваемой, то есть не была задержана. Девочку в это время готовили в больнице к трепанации черепа.
Буквы закона
А вот тут снова хочется вернуться к беседе с прокурором Солигорского района, который был уверенным и компетентным: «Для возбуждения уголовного дела нужна вина! А в чем, собственно, она виновна? И доказать еще надо...»
И правда, а в чем виновна–то? Ну пришло время рожать... Роженица, «как и положено в таких случаях», берет в руки целлофановую пленку и идет в холодный мартовский лес. Обычное дело! Если рожала, сидя на дереве, дитя, возможно, и выпало головой вниз на груду камней... А иначе — откуда такие травмы? Конечно, налицо несчастный случай!.. И полное отсутствие умысла, что, как известно, исключает вину...
Простите за черную иронию. Простите...
Версия агрессивного поведения в послеродовом шоке? Так на этот счет в статье 140 УК написано дословно следующее: «Убийство матерью своего ребенка во время родов или непосредственно после них, совершенное в условиях психотравмирующей ситуации, вызванной родами, — наказывается ограничением свободы на срок до пяти лет или лишением свободы на тот же срок». В данном случае — поскольку девочка все–таки выжила — наверное, можно говорить о покушении на убийство. А между понятиями «убийство» и «покушение» правоприменители почти всегда ставят знак равенства.
И, пожалуй, уместно вспомнить о части 2 статьи 159 УК «Оставление в опасности». Тут уж, говоря словами сыщика из кино «Ликвидация» Давида Гоцмана — картина маслом! Санкция предусматривает арест или ограничение свободы до 2 лет.
Что было дальше? По словам сотрудника Солигорского РОВД, 2 апреля 2007 года какие–то материалы (вопрос только — какие именно: о роженице, об обнаруженной новорожденной, об обеих?) были направлены милицией в прокуратуру Солигорского района. На этом — все! Для возбуждения уголовного дела не нашлось оснований! «А может, это и не она вообще рожала девочку?» — напоследок убил корреспондента «СБ» г-н прокурор.
Так «она» или «не она»? Фамилию, естественно, я не называю, надеюсь, что все же состоится официальное следствие и все точки будут расставлены.
Итак, за пять лет не было времени выяснить истину? Судя по всему — не было! Это подтверждает свидетельство о рождении самой девочки, где все имена — придуманные. 3 мая 2007 года заведующая Солигорской детской больницей Л.П.Винникова направляет ходатайство начальнику отдела ЗАГС, где просит зарегистрировать неизвестную девочку под именем Мария Александровна. Местом рождения считать Солигорск. А также записать следующие данные о матери — Владлена Владимировна, и об отце — Александр Владимирович. Фамилии всех придуманы сердобольными сотрудниками, медиками.
Из клиники Машу направили в Дом ребенка, позже — в детский дом. Кроме сотрудников учреждений образования, девочкой никогда никто не интересовался.
Тяжелый разговор
Конечно, у газеты нет полномочий направить материалы на ДНК–экспертизу. Но у нас есть право найти человека и задать ему вопрос. В сопровождении начальника ИДН Солигорского РОВД Сергея Соловья я посетила по адресу проживания именно ту женщину, которую, по описанию свидетелей 29 марта 2007 года задержали с характерными послеродовыми признаками. Она оказалась дома. Нигде не работает. Испуганно встретила нас на пороге вполне благоустроенной трехкомнатной квартиры, в которой проживает вместе со своим 20–летним сыном. Тогда, в 2007-м, эта гражданка в отношении его была лишена родительских прав и являлась «обязанным лицом», возмещавшим государству расходы на содержание.
— Сколько у вас детей?
— Один.
— А если точнее?
— ...Что вы от меня хотите?
Но стоило слукавить и представиться лицом, занимающим солидный пост, как к женщине вернулась память.
— Я не хочу говорить про 2007 год! Не хочу вспоминать... Что с девочкой — меня не интересует. Что–то на меня нашло... Но я ее не трогала!..
Потом она произнесла и другое: «Да я ее там чуть не прикопала!..» Женщина откровенно удивлена, что те мартовские события кого–то интересуют: «Да вы что! Никто меня не допрашивал и в милицию не возил! Помню, как в палату ко мне через какое–то время пришли мужчина и женщина в милицейской форме и сказали, что я могу не волноваться, все хорошо и я свободна... А что, меня судить теперь будут?! А где девочка? Опять платить алименты... А сколько сейчас платят?»
— Может, хотите ее увидеть? Или забрать?
— Нет, зачем она мне? Не надо... А что теперь со мной будет?
Следствие закончено, забудьте
На протяжении пяти лет Маша испытывает ежедневные головные боли и каждый день принимает противосудорожные средства. На фоне пережитых травм — косоглазие и задержка психомоторного развития. Особенно больно ей становится, когда светит солнышко или вокруг сильно шумят. Тогда она хватает ручками головку, закрывает глаза и стонет. Боль стихнет — с удовольствием играет с детьми и очень любит танцевать. Там, где череп был раздроблен на кусочки, сейчас кости нет. Растущий мозг вышел наружу и образовал под кожей бугры размером с ладошку каждый. Но Маша улыбается и с радостью отзывается на ласку. Она ведь не знает, как могло быть по–другому...
На протяжении пяти лет мать (все–таки смею утверждать, личность ее известна!) ведет беззаботную жизнь. Особенно с тех пор, как сыну исполнилось 18 и больше не надо тратиться на алименты. В последние годы неоднократно привлекалась к ответственности за совершение административных правонарушений — пьянство и хулиганство. Сейчас совершенно довольна жизнью, уверяет, что уже нашла себе работу и вот–вот оформится. Все хорошо! Вот только мы ей немного испортили настроение неприятными вопросами.
Испортили настроение и многим чиновникам. Почему–то не поддержали корреспондента «СБ» и некоторые госслужащие, которые знают о судьбе Маши: «Ну зачем вы везде лезете, все ищете, расспрашиваете... Прекратите! Кому сейчас станет легче от вашей правды? Это что, поможет чем–то Маше?!»
Да, Маше — едва ли. Но у нас по–прежнему убивают и выбрасывают младенцев. Живых и мертвых. Только в этом году — уже три случая. И их родители либо уже осуждены, либо находятся в стенах СИЗО под следствием. Только в одном эпизоде мать, совершившая преступление, была признана психически невменяемой и изолирована от общества в соответствующее медицинское учреждение.
Маша — ребенок, которого сегодня опекает и защищает государство. А государство — это все мы, в том числе журналисты, прокуроры, домохозяйки... Нам искренне хочется верить в справедливость правосудия и априори важно знать, что наказание за преступление неотвратимо.
Но как тогда понять — если мать Маши все же виновна, то почему не понесла наказание? Почему она не возмещает государству расходы на содержание дочери? И почему легче забыть, чем исправить ошибки?
