Я живу с головой, задранной кверху, — хочу рассмотреть небо. В том значении данной аллегории, которое имеет в виду познание жизни на высших социальных ступенях, а также духовных высей — ума да сердца людей, отмеченных Божьей искрой. Вглядываюсь во все то, что непосредственно надо мной, и голова кружится, не скрою. Еще лет сто назад богема и таланты были ближе друг к другу. А иногда даже воплощались в одной какой–нибудь личности. Сегодня?..
У меня складывается впечатление, что все интересующие меня дамы сконцентрированы где–то в районе виллы Эфруси де Ротшильд на Французской Ривьере. Что они там делают? Принимают участие в каком–нибудь очередном Bal des Fleurs (бал цветов), показывают наряды, заводят новых кавалеров. Но в следующее мгновение я начинаю искать среди них Цветаеву... Ахматову... Хотя бы глубину глаз Веры Холодной... И тогда все «цветы» Французской Ривьеры тут же теряют свои лепестки. Вспоминаются слова, которые любил повторять один мой педагог: «Есть три женщины–поэта: Цветаева, Ахматова и Ахмадулина. Остальные... поэтессы». Видимо, это обидно... для поэтесс. Потому что дам с Ривьеры вряд ли проймешь таким замечанием.
Измельчала женская душа... Так что никто и никогда уже не скажет: «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...»
Сегодня ровно 66 лет со дня гибели Цветаевой, и, видимо, рано еще ожидать рождения нового гения, он, как известно, является раз в сто лет, но, я думаю, а вдруг и вправду все на этом — вопрос с великими поэтами закрыт? Густая кровь больше не воспроизводится, там, на небесах, строго блюдут пропорции, разбавляя вино водой... И никакого трагизма в этом явлении — просто эволюция, набив шишек, хранит теперь своих дочерей от вымирания, ибо не живучи у нас поэты. Слишком высокое напряжение.
Стоп! И от самой же Цветаевой слышно: «...Зря с Титанами заигрываем...»
Странное было время. Дадаисты, нигилисты, революции... Эфир струился страстями, женские сердца — поэтическим криком, тела трепетали от любви. Снято! Это был Серебряный век русской литературы.
Ушел — не ем:
Пуст — хлеба вкус.
Все — мел.
За чем ни потянусь.
Мне хлебом был,
И снегом был.
И снег не бел,
И хлеб не мил.
Вспомнилось маленькое стихотворение Марины Цветаевой. Маленькое по размеру, а не по чувствам. Это сейчас у нас все маленькое.
Все на Bal des Fleurs! Веселимся, девочки! Чувств на копеечку, страсти под калечку, песню — под мотивчик из последней сборки «Поп–хит лето–2007». Улыбочку! Фото на постер. Миленько...
Только нет–нет да и загудит в глубине колодца что–то такое из генетической памяти про «Вздрогнешь — и горы с плеч, /И душа — горе’. /Дай мне о го’ре спеть: /О моей горе’...»
И кажется, сейчас все безоблачное счастьице и «крыша с аистовым гнездом» каа–аак навернется... Но уже через мгновение железная рука самоконтроля хватает за шиворот и тащит обратно на цветастую полянку, напоминая, кто здесь «небожители любви», а кто — «простолюдины».
Не та глубина в воспитании, высота в образовании... Цветаеву читаю и понимаю, что слышу в ней только малую часть, все остальное слишком низко или, наоборот, высокочастотно. Иносказательно, аллегорично. Одним словом, не пастушья музыка.
Золотым веком в русской литературе называют век Пушкина, Серебряным — век Цветаевой, Ахматовой и Гумилева. А что это у нас сегодня?
«Ты дарила мне розы...» или «В.В.В. Ленинград... Точка ру» и куча брани. Ах да! Это же признанное явление — все говорят о кризисе в современном искусстве. Но как же назвать этот кризисный век, чтобы нагляднее отобразить это время для истории? Дайте–ка позаимствую точное словечко у интернет–пользователей — ЖЕСТЬ!
Мы с вами живем в век литературной ЖЕСТИ. Это обидно для современников — ВЕК ЖЕСТИ? Или и этим нас, молодых и циничных, не проймешь?
Время рождает поэтов, а если не родило — получается... не время...
Т.С.
Век жести
Я живу с головой, задранной кверху, — хочу рассмотреть небо. В том значении данной аллегории, которое имеет в виду познание жизни на высших социальных ступенях, а также духовных высей — ума да сердца людей, отмеченных Божьей искрой... Колонка Татьяны Сулимовой