Валентина Петровна все время, пока говорила, плакала. Быстренько доставала из рукава кофты кружевной платочек кремового цвета и торопливо вытирала глаза... На мой работающий диктофон внимания не обращала. Я смотрел на нее, слушал и несколько раз даже пожалел, что вызвал эту далеко не молодую женщину на такой для нее нелегкий разговор.
Из наградного листа
«Буйкевич В.П. работала резидентом спецгруппы НКГБ БССР, имела на связи 14 агентов. В городе Дзержинске ее агентурой произведено 5 диверсий, 2 террористических акта над предателями Родины, выявлено 28 агентов гестапо, 56 пособников оккупантов. С риском для жизни во время блокады приносила группе боеприпасы и медикаменты. Бесперебойно обеспечивала группу материалами разведки. Добыла и передала в отряд планы укреплений железной дороги Минск — Барановичи и укреплений г. Дзержинска. Буйкевич В.П. достойна представления к награде — ордену Красной Звезды».
Дядя Ваня
Я это еще никому и никогда не рассказывала, но вам расскажу. Хочу забыть, а все не могу...
Вдруг звонок. Вызывают меня в МГБ. Я подумала, что это наши комсомольцы меня разыгрывают. Не испугалась. Это было после войны, кажется, сорок восьмой год. Я тогда работала в ЦК комсомола. На следующий день отправилась в центральное здание с большими колоннами. Вошла и растерялась. Я же такая маленькая, худенькая, как воробей, прямо потерялась совсем, а там все огромное. Меня встретил высокий охранник и повел. Сама бы я и не нашла, куда идти, да и не выбралась бы оттуда. Привел он меня в большую комнату. За столом мрачный мужчина в костюме. Перед его чистым столом табурет металлический, к полу привинченный. «Садись!» — приказывает он и на меня не глядит даже. Фамилию, имя, отчество спросил, но даже не записал. «Рассказывайте, чем вы тут во время войны занимались!»
Я начала рассказывать, какие задания выполняла, за что к награде представлена. Долго я говорила. За спиной дверь открылась и кто–то вошел, ввели кого–то, но я голову повернуть боюсь. «Вы узнаете этого человека?» — спросил хозяин кабинета. Я медленно обернулась. На табуретке у стены сидел мужчина, положив на колени черные распухшие руки. Он был в синей робе. Худющий, избитый, страшный... Скелетик, обтянутый синей робой.
«Нет... Не знаю...» — пролепетала испуганно и плечами пожала.
И тут голос слышу: «Валя... Валюша!»
Я вскочила и чуть не упала. Голос!
«Дядя Ваня!» — закричала я и заплакала.
«Сидеть! — рявкнул на меня хозяин кабинета. — Узнала?»
Я этот голос и через сто лет узнаю, никогда в жизни не забуду. Ни с каким другим голосом не спутаю...
Я начала рассказывать про Грицкевича. Про дядю Ваню. Все что знала... Какие он задания наши выполнял. Как подпольщикам и партизанам помогал, как жизнью рисковал, чтобы наших людей спасать.
«Спелись», — одно–единственное слово сказал хозяин кабинета, а затем приказал, чтобы Грицкевича увели.
Начало войны
Мне было пятнадцать с половиной, когда началась война...
За несколько дней до начала войны в нашей деревне Шумщина Дзержинского района Минской области появились одетые с иголочки, в новых сапогах красноармейцы. Они проверяли линии электропередачи, радио. В деревне на столбе висела тарелка. Это была единственная связь с миром. Деревня далеко от железных и шоссейных дорог, почти на краю леса. Красноармейцев никто не задерживал, хотя раньше нас предупреждали пограничники, чтобы мы сообщали о подозрительных людях... Обычно деревня просыпалась под звуки радио.
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня.
Страна встает со славою
На встречу дня...
А тут тишина. Радио молчит. Мужики ходят и шутят, что «кудрявая» сегодня заспалась, не проснулась. Потом кому–то надо было позвонить. Пошли в соседнюю деревню, а там телефон не работает. Нет звонка. А часов в десять утра пришел мужчина из Дзержинска и говорит, что война началась. Все на него навалились, ругаться стали. Ведь недели две тому сообщение слышали, что с немцами договор есть о дружбе. А крестьяне, которые в Негорелом работали, начали говорить, что они всю ночь зерно перегружали в вагоны, которые в Германию ушли. К часу дня люди из Фаниполя вернулись и рассказывали, что самолеты над дорогой низко летают. А по дороге движутся на Минск наши машины. Много машин... А те, кто из Дзержинска пришел, сообщили, что начальство из города убегает. К вечеру уже все знали, что началась война...
У нас в деревне был Матей Ермолович. Он у немцев в плену долго был в Первую мировую. Все пошли к нему. «О, они научат работать, они гаспадары...» — сказал Матей. Все начали над Ермоловичем подшучивать. Ведь он вернулся из Германии с грыжей... А на второй день человек семнадцать отправились в Дзержинск в военкомат. К вечеру мужчины вернулись. Военкомат пустой. Окна настежь, сквозняк бумажки по пустым комнатам гоняет...
А 28 июня часов в десять утра на большой грузовой машине и трех мотоциклах появились в деревне немцы. По перелескам начали ловить отступающих красноармейцев. Насобирали человек двадцать, вывели на выгон. Все ребята молодые, наверное, весеннего призыва. Часть немцев пошла по домам шарить: кур ловили, яйца собирали...
Женщины хотели солдатиков наших попоить–покормить, а немец кувшин с молоком прикладом разбил и начал стрелять над головами.
Потом все дети побежали на другой конец деревни, там немцы нашего Матея из хаты вывели. Он больной в постели лежал. Его ведут в белье, а впереди фотограф прыгает и хочет Матея сфотографировать. Немцы его на колени ставят, а Матей не может, грыжа у него, сразу на четвереньки опускается. Немцы кричат, а он что–то пробует им по–немецки говорить. Он много слов немецких помнил. Немцы гогочут... Так они его и не поставили на колени. Завели за сарай и застрелили...
Потом немцы пришли на выгон. Всем солдатикам пуговицы с гимнастерок посрезали, ремни позабирали, обмотки приказали развязать. Солдаты сразу в толпу оборванцев превратились. И раненые среди них были. Пить просили. Фотограф и красноармейцев снимал. А потом немцы погрузились на машину и мотоциклисты погнали солдатиков наших, как овечек. Там было много из Средней Азии ребят. Они даже языка не знали... И еще запомнила, как у солдатиков винтовки позабирали, о старый крест поразбивали, затворы повытаскивали и выбросили в овраг.
В сентябре мои братья смогли связаться с группой партизан, состоящей из бывших красноармейцев. Руководил ими батальонный комиссар — Рыжак Сергей Александрович (кличка Рыжий). Крестьяне деревни Касиловичи Дзержинского района больше месяца лечили его и выхаживали. Поправившись от тяжелого ранения, Рыжий развернул активную работу. По его заданию наши люди были направлены для работы в создаваемые немцами органы управления. Старостой волости (в деревне Демидовичи) направили Ивана Грицкевича — бывшего председателя сельсовета. Он отказывался, ругался, кричал: «Лучше расстреляйте — не пойду!» «Родина требует — надо идти!» — приказал ему Рыжий. Грицкевич подчинился.
Стали связными партизанской группы и мы: я, мои младшие сестры Катя и Маша.
Каратели
Утром 31 января 1943 года в нашу деревеньку Шумщина нагрянули каратели. Всех выгнали на мороз. И стариков, и детей, и женщин. А сами принялись рыскать по домам и грабить. Забирали все: живность, одежду, еду... Из нашего дома выбежал каратель, по–украински начал кричать, что в доме солдаты. В хате на стене висели фотографии семи старших братьев в форме красноармейцев. Каждый из братьев присылал из армии домой фотокарточку, а отец с гордостью вешал ее на стену. Отца затащили в дом. Выбили рамы, набросали соломы и подожгли. Отец в горящей одежде, со вздутой от огня кожей несколько раз пытался выбраться, но его били прикладами...
Потом каратели уехали на санях. Они пели песню «Реве тай стогне Днепр широкий...».
Хорошая песня. Только я ее после того слушать не могу, сразу слезы катятся.
Одно из заданий
Диверсионная группа «Родные» организовывала диверсии на дорогах. Перед началом операции «Рельсовая война» я получила очень трудное задание. Я, а возможно, и еще несколько групп работали на эту задачу: добыть точный план блокпостов и укреплений по железной дороге Минск — Барановичи.
Я пришла к Грицкевичу, рассказала о своем задании. Он пообещал найти человека, связанного с железной дорогой. У меня же, кроме путевого обходчика в Фаниполе, таких знакомых не было.
Дядя Ваня Грицкевич нашел нужного человека из управы, которая и проектирует, и строит эти самые укрепления. Это был минский инженер Ковалев. И дом его охранялся, и сам он находился под надзором. Не подобраться к нему. Опять через Грицкевича я познакомилась с дочкой Ковалева и попросила, чтобы она организовала встречу со своим отцом. Она пообещала. К работникам этим немцы подсылали провокаторов, проверяли тысячи раз. Дядя Ваня переговорил с Ковалевым и договорился, что я с ним встречусь.
Была весна. Слякоть. Дочка показала, как вечером огородами незаметно пробраться к их дому. Ночь была темная, выпал снег и засыпал все тропинки. Я бродила по задворкам, провалилась в канаву, вымокла. Дрожу вся от холода и страха. А тут собаки лаять взялись. Правда, вскоре меня тихо окликнули, провели в дом. Павел Антонович думал увидеть бойца, настоящего партизана, а перед ним мокрая и дрожащая курица, почти ребенок. Он сказал жене и дочке: «Снимите с нее одежки, переоденьте в сухое, налейте тарелку горячего борща, пусть этот несчастный ребенок покушает и согреется...» У меня сердце остановилось. Подумала, что он мне не верит и ничего не станет делать.
Ем я тот борщ, а в тарелку слезы, как горошины, капают.
Потом, когда я ему все начистоту рассказала, то он, глядя на меня, сказал: «Как же я долго вас ждал. Уже полгода никто ко мне не обращается». Потом я узнала, что он был связан с Рыжим, но о том, что Рыжий погиб, ни он, ни я не знали.
Через некоторое время он достал все планы и карты. А как все эти ватманы из Дзержинска вынести? Проверяли ведь всех без исключения. Даже за маленькую бумажку и карандаш могли расстрелять немцы. Опять выручил дядя Ваня — Грицкевич. Планы и карты вывезли в бревне. Там сделали тайник, и бригада по заготовке дров тайно вывезла документы, а потом их передали командиру Барановичского партизанского соединения Чернышеву...
Цена победы
В 1944–м Грицкевич (дядя Ваня) пропал. Мы пытались его найти, но никто не знал, что его наши арестовали как немецкого пособника... И Ковалева Павла Антоновича арестовали...
Потом их реабилитировали, но это потом...
В нашей семье мои братья Павел, Николай, Константин и Михаил погибли. Отца каратели сожгли... Такую цену заплатили за победу... Эх, тяжело все это вспоминать.
Сейчас я работаю в Совете ветеранов Партизанского района... Мало нас...
Владимир СТЕПАН, Минск, 2009 год.
