Военный историк Николай ПЕЧЕНЬ: «Судьбы моих дедов тесно переплетаются с историей страны».
ПОСЛЕ статьи, признался Николай Печень, всем стало не по себе. И вместо того, чтобы кивать на местную власть, ЖКХ, уроженцы и жители Будиловки и Красного по примеру соседней деревни Осовы взялись за бензопилы, топоры и пошли вырубать кустарник и наводить порядок на погосте. И дали себе слово присматривать за кладбищем постоянно.Вот с этого и завязалась моя дружба с читателем. Он долгие годы работал в Главном политическом управлении СА и ВМФ, Институте военной истории Минобороны РФ, был заместителем начальника Центрального музея вооруженных сил РФ, 16 лет профессорствовал в российских вузах. Большая часть биографии Николая Анатольевича написана в Москве, но он не забывает бегомльский край. Последние 10 лет вместе с двумя сестрами восстанавливает родовое гнездо — вторую жизнь получили отцовский дом и колодец с «самой вкусной в мире водой». С подачи Николая Печеня в 2010 году при въезде в Будиловку появился крест. Уроженцы стараются не пропустить День деревни в последнее воскресенье июля, а после службы у креста расходятся по дворам на посиделки, поют песни, в Будиловке, где осталось всего пять жителей, вновь слышна гармонь...
Недавно по пути на родину Николай Печень заглянул в редакцию «СГ». Этот неуемный человек не первый год исследует историю своего рода и по крупицам восстанавливает судьбы репрессированных родственников. Он побывал в архивах КГБ Магаданской области, УВД Витебской области, Москвы. Нашел личные дела дедов, акты о смерти и даже посмертные отпечатки пальцев. Историк раскопал, откуда произошла фамилия Печень. Справку красочно оформил и раздал носителям фамилии. А в мае задумал собрать земляков из разных уголков в Бегомле на конференцию, посвященную 75-летию освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков.
Влас ПЕЧЕНЬ охранял царя в Зимнем. Снимок датирован 25 октября 1917 года.
— Из отцовской хаты в свое время вышли восемь офицеров. Дмитрий и Влас Печени, родные братья моего деда Гавриила, — участники Первой мировой вой-ны. Оба были красавцы, статные. Дмитрий погиб на фронте летом 1916 года. Незадолго до смерти он вышлет свою фотографию с подписью: «На память родному брату Власу». Ее сохранила моя прабабушка Арина.
Влас в годы той войны выжил, стал Георгиевским кавалером и служил в гвардейском полку, охранял царя в Зимнем дворце. 25 октября 1917 года, чувствуя, какие серьезные перемены грядут, сфотографировался и выслал карточку в деревню для брата Дмитрия, еще не зная, что тот погиб. Когда матросы взяли Зимний, вернулся в деревню. Надумал жениться на сельской девушке, а на нее имел виды другой парень. И вот донос в Бегомльское ГПУ: у Печеня в сундуке лежит царская форма. Счастливые молодожены приезжают с венчания из Бегомльской церкви, во дворе гости, в хате столы накрыты. А на Власа надевают наручники и увозят. В последнем письме он сообщит: «Погибаю в Самаре в тюремном госпитале». Молодая вдова замуж так и не вышла. А от царской формы остался ремень, в прошлом году я передал семейную реликвию в Бегомльский Музей народной славы.
К сожалению, про среднего сына моих прадеда Егора и прабабушки Арины известно мало. Дед Архип якобы был агентом польской разведки, хотя отучился всего два класса, по-польски ни слова не знал и расписываться не умел. Расстрелян и похоронен в Орше в 1938 году. Похожая судьба и у моего деда Гавриила. Из материалов информационного центра УВД Витебской области я узнал, что три года, с 1934 по 1937-й, его допрашивали. Причем доносы слали соседи. В 1938 году моего деда арестовали и расстреляли как польского шпиона. Мечтаю побывать на месте тюрьмы в Орше, где оборвались жизни родных. Моя бабушка Евдокия не вышла замуж после ареста и до самой смерти носила обручальное кольцо, которое муж сделал ей из серебряной монеты.
Самый младший брат моего деда — Николай. Это мой любимый дед, его хорошо знал и общался с ним. Его арестовали в 1938 году, сильно избивали. Сокамерники подсказали подписать все, что просят, иначе живым не выпустят. Как только еще одного польского шпиона «раскололи», деду Николаю принесли большую чашку кофе и на допросы больше не вызывали. Его отправили в лагерь в поселке Сусуман под Магаданом на 10 лет. Два месяца везли поездом до Владивостока, потом пароход, паром. Дед Коля вспоминал, как в брюхе парома страдальцы умирали. Покойников оттягивали в сторону и через пару дней выбрасывали в открытое море. Или как кормили в дороге: откроют люк, высыплют корзину ржавой селедки, изголодавшиеся бедолаги набросятся, а потом от жажды с ума сходят.
После 10 лет заключения его освобождают. Начальник лагеря вызывает и хитро так улыбается: «Гражданин Николай Печень свободен». Март 1948 года, ни поездов, ни самолетов, вокруг тайга, мерзлота, зверье дикое. Пару дней вокруг лагеря дед походил, с чукчами пожил и через забор лезет около часового обратно в лагерь. Тот знает: если не замерзнет, вернется. Не стреляет, держит на мушке и ведет к начальнику. А он за нарушение правил лагеря дает еще десять лет сроку. Дед со своей торбочкой вернулся на нары и на следующий день за лопату и топор — и работать. И так мотал срок до 1956 года.
Восстановленное Николаем и его родными сестрами Светланой и Инной родовое гнездо в Будиловке.
Многие годы через судьбы своих дедов я рассказывал историю страны студентам в вузах. В складчину с родней нашим пятерым дедам, защитникам Отечества и жертвам террора, установили на будиловском кладбище памятник. Поставили на месте отцовской сгоревшей бани новую. Отремонтировали хату и в красном углу повесили фотографии родителей. Как отстроили дом и усадьбу, три года подряд большой семьей приезжали в родовое гнездо встречать Новый год: топили баньку, обогревали дом, ставили елку.
МОЙ папа Анатолий пришел с Великой Отечественной войны инвалидом. Немцы сожгли всю деревню. В одночасье из срубов ставили новые дома во всей Будиловке. Папа молодой, пойдет глянет, как строят старики, и старается повторить. Окна, рамы, табуретки, печь — все сделал своими руками. И все смотрел в сторону лесной дороги, по которой увезли отца. Ждал. Я как-то спросил отца, почему в доме много окон, а в окнах много ячеек? Он ответил: леса давали мало, а дом хотелось попросторнее, да и больших стекол тогда было не купить. Вот она — крестьянская смекалка.
В 40 с лишним папа пошел учиться — «такой наказ давал батька». После школы рабочей молодежи были три курса Витебского пединститута. В 1-м классе будиловской начальной школы меня учила мама, Надежда Клементьевна, потом подхватил отец. До сих пор храню дневник 4-го класса. Отец по всем предметам поставил тройки. А учителя Юхновской школы, где мы с ребятами продолжали учебу, диву давались: какие тройки, способнее ученика не найти! Отец был требователен и говорил: «Пусть другие моего Колю хвалят и пятерки ему ставят». Он преподавал в Будиловке до 1974 года, пока там были ученики. Потом до пенсии был директором Милькуньской начальной школы.
ОТ «СГ»
Ушедший год помог нам прочувствовать связь с родной землей, напомнил о родниках, которые питают нас силой и энергией. Москву и докшицкую деревню Будиловку разделяют 700 километров. Но путь на малую родину пролетает мгновенно, признался как-то Николай Печень. Его отцовская усадьба ухожена, весной утопает в зелени, летом сюда съезжается большая семья. Николай Печень своим примером показал, что забота о родном крае может быть разной. Это не просто починить забор у родительского дома или обкосить траву. Куда важнее — поддерживать в семье связь времен, наладить преемственность поколений, беречь семейные традиции и воспоминания. Чтобы воссоздать родословную, военный историк обошел всех сельчан, пересмотрел их фотоальбомы, объехал дальних родственников, чтобы «поднять» их семейные архивы. И все для того, чтобы потомки знали свои корни, гордились праотцами и смогли рассказать про свой род детям своих детей.
ostapchuk@sb.by
Фото автора и из личного архива Николая ПЕЧЕНЯ.
