Владимир Гостюхин мечтает снять большое кино

Утомленный солнцем

Народный артист Владимир Гостюхин, что птичка перелетная — сегодня в Минске, завтра на другом конце света. И перелеты его не зависят от времени года. В коридорах минского Театра-студии киноактера застать его можно редко. Но нам удалось. В эксклюзивном интервью «СБ» Владимир Васильевич рассказал о своем послевкусии от прошедшего семидесятилетия и своем неприятии современного кино.

— Почему сегодня перестали снимать социальное кино, такое как «Охота на лис» Абдрашитова? Ведь социальных проблем, наоборот, прибавилось?

— Это такая продюсерская политика. Считается, что не формат. Очень печально, а для меня — убийственно. Я — актер психологического, исследующего душу человеческую, кинематографа. В моей работе всегда требовался анализ, погружение в характер. Надо было понять, про кого ты играешь. Я искал эти монороли, любил их. От неинтересных мне предложений отказывался. В советское время было много и тупого номенклатурного, примитивного кино, чисто партийной «заказухи».

— По башке не получали за такие отказы?

— Нет. Другое дело, что какой–нибудь режиссер мог на меня обидеться и больше не позвать. Но обычно такие фильмы и снимали посредственности. Они просто халтурили, зарабатывали деньги. Когда мы сидели в Болгарии в экспедиции на съемках картины «В поисках капитана Гранта» Славы Говорухина, по болгарскому телевидению все время, как будто специально, как диверсия какая–то идеологическая, шло вот такое убогое советское кино на производственные темы. Чтобы у болгар, видимо, сложилось впечатление, что вот такое оно и есть все в «совке». И когда мы туда привезли «Охоту на лис», они ошалели, что такое кино существует в СССР.

— Вы сыграли у Алексея Балабанова в фильме «Война». Балабанов, пожалуй, один из последних режиссеров, кто снимал кино на остросоциальные темы. Каким он вам запомнился?

— Мы с Лешей земляки. Он тоже из Свердловска. Это — острый режиссер. И не все его картины я принимаю.

— «Груз–200» наверняка не принимаете?

— Точно. И к «Брату» первому и второму отношусь без восторга. «Жмурки» не люблю. Я понимаю, что это 90–е, были эти «малиновые пиджаки». Но были и нормальные люди, которые ходили на работу, на свой завод. И жизнь продолжалась. Нельзя снимать все время об уродах. Но сейчас такая установка.

Кадр из фильма «Охота на лис»

Вот прислали мне сценарий от Юры Быкова — режиссера, который получил какой–то там приз в Каннах за «Майора». Все персонажи — ублюдки, упыри. Руководство города — бандиты. Ни одного порядочного человека. Это что на Марсе происходит? (Речь, видимо, идет о фильме Юрия Быкова «Дурак». — Авт.) Ну вот разве сам Юрий Быков живет только среди таких людей? Нет, сам–то он живет среди нормальных людей. Меня такая позиция бесит.

Но на Западе это модно, чтобы из бывшего Советского Союза шли картины, которые показывали бы, как омерзительно жить в этой стране. А мы вам утешительный дипломчик какой–нибудь дадим, поощрительный. Потом этим наши несмышленыши козыряют: «А нас в Каннах отметили!»

Разве это победа? Разве это «Золотой медведь» Берлинского кинофестиваля за фильм «Восхождение» Ларисы Шепитько? «Золотой Лев» в Венеции Михалкова за «Ургу...»?

— Как вы относитесь к вашему герою из фильма «Смиренное кладбище» Александра Итыгилова? Он — обыватель, раб обстоятельств, жертва? Современный Платон Каратаев, который безропотно принимает окружающее его насилие.

— У меня два фильма, которые практические в одно время были сняты на исходе советской власти: фильм Михаила Пташука «Наш бронепоезд» и «Смиренное кладбище» Итыгилова. Уже началась перестройка, нарастало постепенное уничтожение смыслов жизни страны. И эти фильмы вызывали ощущение бешеной тоски у меня. Они блестяще сняты, блестяще сыграны, партнеры удивительные... Пташук был в хорошей форме. Сценарий прекрасный Евгения Григорьева, написанный в 60–х годах.

— Григорьев еще и «Романс о влюбленных» написал.

— Да. Он очень много сделал для кино. Острый драматург. Лучшие Мишины картины: «Наш бронепоезд», «Знак беды» по Василю Быкову, тоже сценарий Григорьев написал, «Кооператив «Политбюро» замечательный, и мой герой Кузнецов там характерный... Недавно включил, стал смотреть — и меня это так захватило. Я вдруг только сейчас понял смысл этого фильма.

— Поделитесь с читателями.

— Говорили, что это просталинская картина и либеральная часть кинематографистов во главе с Алексеем Германом на Международном фестивале актеров кино «Созвездие» в Твери поднялась на дыбы. Но председатель жюри Ленечка Филатов меня отстоял и дал приз: «Ничего лучше этой работы Гостюхина на фестивале не было».

Владимир Гостюхин с Аллой Пролич

Николай Кузнецов в моем исполнении — служивый человек, отдал все свои силы, всего себя Родине. Когда после войны его направили работать начальником лагеря, он честно нес свою службу. И когда в лагере возник бунт, он по закону и всем правилам этот бунт локализовал. Как? Конечно, силой. Были жертвы. И этот человек не может понять, в чем его можно обвинять? Ему говорят: ты ж подлец, лагерная шкура! Он не может понять — почему он шкура, если просто выполнял свой долг. В какой–то момент со своим вопросом он остается один. Его все предают. Прежде всего те, кто его направлял. В фильме замечательно сыграл парторга Леонид Неведомский. Потому и финал там трагический — суицид.

— Мой отец был такой же, как мой герой Кузнецов. Он не принял развенчание культа личности. Это стало для него личной трагедией. Отец состоял на хорошей партийной должности. Но не принял хрущевскую оттепель. Был понижен в должностях и всю оставшуюся жизнь уже не смог подняться... Инвалид войны, ветеран, замечательный человек, коммунист до мозга костей. Ничего для себя не сделал. Все для людей. Он выбивал квартиры для других. Мы жили в Свердловске в доме, где надо было топить печку, колоть дрова. В девять лет я уже помогал ему заготавливать дровишки на зиму.

Это первое поколение коммунистов, веривших в коммунистическую идею. Потом пришли дельцы, в секунду побросавшие свои партийные билеты, когда подул другой ветер.

А вот фильм «Смиренное кладбище» работа более бытовая, социальная. Здесь исследовался антисоциальный круг этой кладбищенской братии.

— Разве нельзя воспринимать этот фильм как притчу и видеть в образе смиренного кладбища метафору всей России?

— Нет. (Пауза.) Но в принципе, если хотите, можете воспринимать (смеется).

Уже невозможно снять кино с такой степенью достоверности. Нет таких актеров, каким был фантастический Лева Дуров. С Ниной Руслановой опять меня там свела судьба. Величайшая актриса, играла мою жену. Нет таких режиссеров, как Итыгилов, Пташук, Шепитько, Туров, Добролюбов... Это были личности! А Валерий Рыбарев какой сложный! Но какой интересный! Три работы мы вместе сделали!

— Владимир Васильевич, каждый актер после юбилея печален? Заканчивается праздник, начинаются будни.

— А я и не отмечал юбилей. Я отмечал день рождения. Принципиально не хотел торжеств, хотя мне предлагали сделать шумный вечер в кинотеатре «Москва». На 65–летие во Дворце культуры профсоюзов был полный зал, да. Я сыграл там с Аллочкой наш спектакль «Миленький ты мой» (пауза). Не отмечал потому, что у меня ничего в последнее время не было сделано такого, чем бы я мог гордиться.

— Ну уж...

— На 65–летие вышел фильм «Око за око», сериал, который я очень люблю, «В лесах и на горах» по мотивам романов Павла Мельникова–Печерского. К 70–летию — ничего.

— Читал, что вы хотите снова сесть в режиссерское кресло и снять фильм по сценарию Евгения Месяцева «След перископа».

— Я прочитал этот сценарий еще лет 6 — 7 назад. Подсчитал, что на съемки мне надо 6 — 7 миллионов долларов. 2 миллиона нашел, а 4 не смог. Так все и повисло в воздухе. Мне хотелось хороших артистов, классной военно–морской фактуры...

Как режиссер я хотел бы реализовать еще три проекта. Замечательный сценарий по повести Виктора Астафьева «Печальный детектив». В свое время его даже запустили на «Беларусьфильме». Но началась местечковая дребедень: зачем мы будем пропагандировать русских авторов? Мы будем пропагандировать своих! Стали сценарии про полицаев писать, где полицаи — хорошие, а партизаны — плохие. Хренотень какая–то началась.

В противовес этой волне я тогда снял за копейки мелодраму «Ботанический сад». Нежнейшая простейшая история. Никита Михалков про такие фильмы говорит: история на 3 — 4 нотах. Зритель в Беларуси, России и Украине принял ее на ура. Мне нравилось выходить на встречу с публикой после показа. Сейчас же обычно современные режиссеры выходят до показа, а потом убегают.

— Наверное, чтобы их не закидали помидорами... Что еще в режиссерском портфеле?

— Гениальный сценарий режиссера и драматурга Владимира Толкачикова про внутреннюю кухню современного кино. Еще «Дурнушка» по повести Александра Куприна. Мечтаю, пока я в форме и есть силы, сыграть страсть, последнюю любовь в жизни человека. Я могу это сделать так, как ни один актер не сделает. Но в России все это пробить невозможно: вокруг кино просто настоящая коррупция, мафия и откаты, откаты, откаты...

— И знакомые вам режиссеры прекрасно себя в этой ситуации чувствуют...

— У них свой угол, своя студия — «Тритэ». Они сняли «Легенду № 17»; «Экипаж»... Но все снимают по американским лекалам. Мне же хочется вернуть в кино человеческие традиции искренности.

Хотя бы свой последний фильм хочу сделать достойно. Решил, если ничего не изменится, пойду просить деньги к Президенту.

Я всю жизнь был идейный человек. Но не состоял ни в комсомоле, ни в партии. Все время отказывался, когда приглашали куда–то вступить. Потому что видел, во что превращается высокая коммунистическая идея, которая действительно владела людьми. Когда в 60–е годы по зову сердца люди ехали на целину или строительство Братской ГЭС. Но все начало вырождаться и превращаться в новую буржуазию. Появился слой советской буржуазии, которой на все стало наплевать. Эти стяжатели, мафиози в торговле, науке, искусстве оказались на самых теплых местах и очень быстро все предали.

pepel@sb.by

Советская Белоруссия № 95 (24977). Суббота, 21 мая 2016
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter