У Михаила Ульяновича и сегодня наворачиваются слезы, когда он вспоминает, что довелось пережить подростком. В 1943-м от пули полицая погибла мать, а когда до освободительной операции «Багратион» оставалось меньше месяца, его вместе с другими жителями деревни Доманы, что на Могилевщине, схватили фашисты.
— Это было 6 июня 1944 года. Нас, словно скот, фашисты погнали сначала в Шклов на сборный пункт, затем в Оршу, где погрузили в эшелоны и отправили в Германию. Куда ехали? Что нас ждало на чужбине? Не передать, что пережили в неведении, — вспоминает Байдов.
Жуткая страница его жизни начиналась с пересыльного лагеря в городе Пирмазенс. На всю жизнь врезалось в память несчетное количество имен на стенах бараков — каждый, кто здесь был, оставлял такую отметину. Каково же было удивление Миши, когда он нашел имя и фамилию своего дяди, тоже угнанного в Германию. Позже волей судьбы они встретятся уже в трудовом лагере. Судьбы разойдутся, когда Мишу забросят в концлагерь вблизи Саарбрюккена — «ад Саарбрюккена», как его называли узники.
Белорусскому пареньку суждено было выжить.
— Я подружился с гражданином США, за плечами у которого была военная спецподготовка. Под его руководством во время налета авиации мы чудом совершили побег из лагеря смерти, — вспоминает бывший узник.
Но дорога домой была еще слишком длинной. Миша Байдов вновь окажется в лагере вблизи Хомбурга, который был освобожден американцами в марте 1945-го.
— Нас, бывших узников, отправили домой пешком. До родины было более тысячи километров. Но все же это была свобода, — рассказывает Михаил Ульянович.
Тогда парнишка не догадывался, что окажется на краю гибели, отстав от своей группы и нарвавшись на фашистов, гнавших военнопленных на расстрел.
— Нас расстреливали наспех, на краю обрыва. Помню, что упал, и на меня навалилась груда тел. Не помню, сколько часов пролежал, но когда выбрался, вся одежда была в крови. В таком виде меня и увидели наши.
До возвращения в родной дом пареньку еще предстояла работа на демонтаже химкомбината в Лауххаммере. Когда закончили работу, советские солдаты на машинах доставили бывших узников на родину.
День, когда после долгих военных мытарств вернулся в родную деревню Доманы, 91-летний Михаил Байдов считает одним из самых важных в жизни. Это было 18 ноября 1945 года.
После войны выросший и возмужавший Миша снова сел за школьную парту и осуществил свою мечту — связал жизнь с медициной, создал семью, вырастил достойных сыновей и внуков.
Шпион на коне
Из воспоминаний Михаила БайдоваВесть о том, что началась война, в наш дом принес отец, придя с утреннего наряда колхоза. Помню, что в тот день погода была пасмурная, и мы, пацаны, сидели на скамеечке возле хаты моего друга Николая. Никаких признаков начала войны, о которой все говорили, еще не было видно. И вдруг показался довольно большой, летящий ниже облаков самолет необычной белой окраски с большим красным крестом на фюзеляже. Шел он по курсу Дрибин — Могилев. До войны наших самолетов летало много, но таких мы еще не видели — решили, что немецкий. Вдруг от самолета отделился черный предмет, над которым раскрылся парашют. Приглядевшись, мы распознали фигуру парашютиста. Самолет тем временем, набрав высоту, улетел в сторону Могилева. Ни секунды не раздумывая, вооружившись камнями, бросились к парашютисту, не сомневаясь, что это — немец. Преодолев заболоченную пойму речки Ресты, мы увидели, что человека с поднятыми вверх руками уже держит под прицелом директор Пудовлянской средней школы Пугачев. К нашему большому разочарованию, у задержанного, кроме кисета с махоркой, куска дрибинской районной газеты за 22 июня 1941 года, а также справки, что он в этот день освобожден из тюрьмы, ничего не нашли. Вид у него был невзрачный, задержанный утверждал, что он не может быть ни шпионом, ни диверсантом, поскольку инвалид. В доказательство вынул из глазницы глазной протез. Все выглядело убедительно, вот только не состыковывалось: как же он в воскресенье 22 июня, получив в Дибрине справку об освобождении из тюрьмы, уже в 11 часов умудрился оказаться в пятидесяти километрах от райцентра? Чем закончилась эта история, мне доподлинно неизвестно. Возможно, это был один из диверсантов, которых Германия забрасывала на нашу территорию.
В первый же день войны наша дальнобойная артиллерия, дислоцировавшаяся в треугольнике между деревнями Александровка — Доманы — Ладыжкино, до самого вечера наносила удар по фашистской переправе. О том, что ночью наши войска отошли, мы еще не знали и как обычно утром погнали скот на пастбище.
Через некоторое время, когда роса спала и коровы мирно паслись на болоте, из леса к нам подъехал на белом коне красноармеец без седла и оружия. Приветливо поздоровавшись, сказал, что отстал от части. Хочет присоединиться к своим бойцам и просит подсказать, где находятся наши войска. Ему ответили, что вчера еще их было много, а сегодня что-то не видно. Угостив желающих закурить советскими папиросами «Пушкин», которые в то время считались довольно хорошими, «отставший от части», не торопясь, покуривая, продолжал расспрашивать. Что-то в нем выдавало врага: и манера говорить, и дотошные вопросы. Вскоре в том, что перед нами немецкий шпион, сомнений не осталось. Переглянувшись, решили стащить его с коня, скрутить, связать и передать нашим. Но нашему плану не суждено было осуществиться… Всадник помчался к тому месту, где еще вчера стояла наша артиллерия. Недоуменные, мы погнали коров с пастбища. А через некоторое время прибежали мои друзья. Они были сильно возбуждены: «Немцы идут!» Мы поднялись на самое высокое место в околице, так называемые Букачьи горы. Отсюда хорошо просматривалась дорога Могилев — Дрибин, пересекающая наш Ерановский сельсовет.
И увидели поток двигавшихся на восток войск. Кто-то из друзей предложил пойти в деревню Пудовля и посмотреть все поближе. Решили рискнуть. Боясь шелохнуться, мы долго наблюдали, как шли колонны танков и автомашин, конные повозки, мотоциклисты и навьюченные велосипедисты. Проходили колонны пеших солдат. С засученными выше локтя рукавами, самодовольные и уверенные в своей непобедимости и превосходстве, они демонстративно бравировали своим нацистским высокомерием и спесью. А немногочисленных красноармейцев, захваченных в плен, фашисты гнали перед собой, как скот, избивая прикладами.
Каково же было наше удивление, когда спустя время мы увидели «отставшего от части красноармейца», он ехал на своем коне. Тут появляются немцы: «Хальт! Хенде хох!» В ответ — громкий смех и немецкая речь, суть которой, видимо, в том, что задание выполнено, местность обследована, противник не обнаружен.
Так началась немецкая оккупация.
В это же время выжившие бойцы и командиры, верные присяге и воинскому долгу, патриоты своей страны, группировались в самой глуши нашего леса, чтобы дать отпор вероломно напавшему врагу.т
semenova@sb.by
Фото автора
