Двое мужчин неопределенного возраста деловито перебирают содержимое мусорных баков, сортируя по отдельности бумагу, бутылки, пищевые отходы. Работают, забравшись прямо с ногами в высокие емкости. Их подруга в растянутых мужских брюках и грязной выцветшей бейсболке добытое складывает в мешки. Судя по всему, дама свое дело знает, и все у нее получается автоматически. Мой мусорный мешок «копатели» ловят на ходу, и мне даже как-то неудобно — я сомневаюсь, что там найдется что-то полезное даже для них. Ну разве что старые перчатки. И вправду, они моментально исчезают в бездонном кармане «мадам», сама она улыбается мне беззубым ртом.
Виктор, Палыч и Марина, так они назвались, из одной «семьи». Вместе живут в подвале хрущевки. Где конкретно? Большой секрет. Во-первых, таких же бездомных претендентов на жилище в городе много. Во-вторых, излишняя информация — опасность быть найденными участковым, пожарными, коммунхозовцами или самими жильцами дома.
Но меня интересуют не столько «профессиональные» тайны новых знакомых, сколько их планы на будущее.
— Зима на носу. Морозы обещают сильные… Знаете, что в городе есть специальный приют для бездомных? Там и с документами помогут.
— Про приют слышали, в прошлом году были пару недель. Но больше — ни ногой! — амбициозно заявляет Палыч, который, как я понимаю, и является главой «семьи».
Почему, спрашиваю. Да потому, что нужно обязательно пройти медобследование и санобработку. Но главное, в приюте можно только ночевать, а днем — работу искать. А оно им нужно?
— Я свободный человек в свободной стране, — амбициозно заявляет Виктор. — Где ж это видано, чтобы человека насильно заставляли улицу мести или на ферме работать?
— Хватит, наработался, — бурчит погрустневший Палыч, за плечами которого, как оказалось, три долговременные ходки в места не столь отдаленные.
Как же они оказались на улице, на общей, можно сказать, конечной остановке у мусорного контейнера? Марину, если ей верить, шесть лет назад выгнал из дома муж, добился лишения ее родительских прав и теперь на порог не пускает.
— Ну да, выпивала иногда, могла в гостях задержаться, — ничуть не смущается женщина, которой, оказывается, еще нет и сорока. — Но ведь троих родила. Отдохнуть-то нужно. А он, сволочь такая, да свекровь еще со свету сживали. Одним словом, была у меня эта, как это называется, депрессия. Меня б к доктору какому, а они — на улицу. Сначала перебивалась на даче у друга, а потом его посадили. Теперь вот в будни свалки чистим, а по праздникам у церкви стоим за подаянием.
У Витька свое горе — выгнала из дома тетка. Мать умерла, деревенский дом Виктор продал за 500 баксов, которых хватило ровно на два месяца. Деньги закончились, подался к тетке. Та убеждала на работу устроиться, от алкоголизма лечиться, а потом указала рукой на дверь.
Ну а Палыч растерял всех родных и близких, пока ходил по этапам. Мог бы, конечно, устроиться, как сам признается, вдову где присмотреть, да надоело под «чужую дудку» плясать. Свободы хочется.
Достаю из сумки фотоаппарат. Марина тут же принимает позу фотомодели, делает губы бантиком, но ее пыл остужают Палыч с Витьком: «Ша, спрячь технику, пока исправна! Нам реклама ни к чему. Говорят вон, за таких, как мы, возьмутся скоро. Хочешь, чтобы с нас начали?»
Честно говоря, хочу. И чтобы работать заставили, тоже хочу. Но самое главное, очень сильно хочу, чтобы у края этой страшной вонючей пропасти как можно быстрее остановили десятки и сотни тех, кто всеми силами к ней стремится.
