“Театр имеет смысл, когда он трогает душу”

Аллу Пролич белорусский зритель знает по ее блестящим работам в фильмах “Сталинград”, “Крест милосердия”, “Шляхтич Завальня”, по запоминающимся ролям в театральных постановках “Миленький ты мой”, “Щелкунчик”, “Фантазии по Гоголю”, “Голоса”. И едва ли в белорусской столице найдется театрал, который не видел Аллу Григорьевну в роли Айседоры. Между тем на улице, по ее признанию, актрису узнают редко: хотя камерный зал театра киноактера практически не предполагает грима, роль знаменитой танцовщицы, как говорят зрители, до неузнаваемости меняет Аллу Пролич.
— Принято считать, что популярность утомляет. Наверное, если популярность чрезмерная, это действительно так. А вообще-то каждому актеру приятно, когда его узнают, благодарят за роль в театре, кино. Когда я возвращаюсь в гримерку, люди, которые только что видели меня на сцене, говорят: “Это вы? Не может быть! Кажется, что на сцене был совершенно другой человек, даже ростом выше!”. Когда я смотрю свои работы в кино, замечаю: мои роли не похожи одна на другую, словно этих персонажей играли совершенно разные актрисы, разные женщины. Значит, я каждый раз нахожу в себе что-то новое. Ведь использовать застарелые штампы всю жизнь — скучно. Не секрет, что в каждом из нас присутствуют абсолютно все свойственные человеку черты — как положительные, так и отрицательные. И получив роль, актер просто открывает в себе новые грани. Иное дело, каких черт в тебе настоящем присутствует больше и о каких гранях человеческой личности ты хотел бы говорить со сцены. Я хотела бы говорить о человеке созидания, мне ценны роли, в которых через внутреннюю борьбу, страдания герой все же утверждает красоту жизни. Убеждена: театр и кино сейчас должны говорить именно о созидании, о позитиве. Это не значит, что театр не должен поднимать проблем. Но важно говорить со сцены, что те или иные нездоровые проявления — это неправильно, это болезнь, не петь им дифирамбы. В целом же театр сегодня изменился, и не только в нашей стране. Такого театра, каким он должен быть, по-моему, остаются лишь островки.
— А каким, на ваш взгляд, должен быть театр, что он должен нести зрителю?
— Театр должен ставить перед зрителем вопрос, заставлять задуматься, театр должен возвышать. А сегодня многие пьесы смотришь и невольно думаешь: зачем, к чему все это?.. Я замечаю, что в последние годы и публика, и актеры стали более черствыми, более безразличными. Это мировая тенденция. Все мы становимся более сдержанными. Актеры не хотят тратить себя на сцене, рвать свое сердце. А ведь театр — это когда рвешь свое сердце, доказываешь свою правду. Но сейчас все стало как-то упрощено — к слову, это прослеживается во всех видах искусства. По большому счету, в конце прошлого — начале нынешнего века так и не появилось новых Пушкиных, Моцартов, Качаловых... Впрочем, как и любой вид искусства, театр, особенно театр, имеет моменты расцвета и спада. Сейчас на белорусской сцене штиль. Нет больших потрясений, откровений. Спектакли не плохие, но и не хорошие. По логике жизни театра уже вскоре наша сцена должна пережить подъем.
 — Этот подъем будет связан с новыми именами в белорусской драматургии?
— Мне кажется, именно сегодня театру стоит вернуться к классике. Ничего не выдумывать, потому что все уже придумано. Не хочу умалять достижений современных драматургов, но если до пьес Островского, Гоголя, Чехова режиссерам приходится “дотягиваться”, то произведения современных авторов — “дотягивать” до нормального результата. Ни одна из пьес Островского, например, не работает на разрушение, все его пьесы имеют жизнеутверждающий смысл. Со сцены можно и нужно говорить о пороках — о подлости, предательстве, алчности, зависти... Но важно то, как об этом говорить, как расставлять акценты. В конце октября на сцене театра-студии киноактера состоится премьера спектакля “Забыть Герострата”. Спектакль о том, как мы порождаем Геростратов — подлых лицемеров, которые уже даже не стремятся скрывать свои пороки. Нам выпало жить во времена, когда стало модно то, что раньше было стыдно. Подставить коллегу по работе, карабкаясь по служебной лестнице, — вполне нормально, это называется “деловая хватка”. Иметь любовника или любовницу — современно и престижно... Но ведь глубоко внутри, в душе каждого из нас остался уголок, который говорит нам: это ненормально — быть подлым, распущенным, мерзким, злым, мерить жизненный успех лишь количеством добытых денег. Если после посещения театра этот голос в душе зрителя зазвучит громче, значит, спектакль состоялся, выполнил свое предназначение.
— Получается, что главная функция театра — воспитывать?
— Конечно. Сегодня и без театра есть кому развлекать. Есть эстрада, есть юмористы: все шутки ниже пояса, и публика хохочет, рукоплещет... Театр тоже может развлекать, но за этим всегда должен стоять смысл: ради чего актеры вышли на сцену, что они хотят донести до ума и души зрителя. Театр — пожалуй, самое старинное волшебство, и при этом нехитрые, банальные вещи на сцене работают и сегодня. Актеру достаточно показать рукой: “Смотрите, птица полетела!”, и зал оборачивается — где птица?.. Мне кажется, каждый, кто идет на театральную сцену, как и в кино, должен понимать свою ответственность перед публикой. В пьесе “Миленький ты мой” есть такие слова: “Ты актер, ты можешь услышать душу, ты можешь ее очаровать и ты, ты можешь поднять с ее дна самое страшное, что может привести человека к гибели”. Так на самом деле и происходит. Поэтому актеру надо быть очень осторожным в своих высказываниях — и не только на сцене. Почему мы говорим, что в 30-х, 40-х, 60-х на сцене и в кино было больше личностей? Актеры понимали свою значимость, смысл своего предназначения, чувствовали ответственность перед обществом. Сегодня чувство ответственности утрачено. Для того чтобы, к примеру, сыграть роль в сериале, надо быть симпатичным, органичным, обаятельным — и часто этого достаточно. Но ведь актер — это не внешность и даже не харизма. Актер — это неравнодушный, глубоко переживающий человек. Я не хочу сказать, что театр должен стать нудным, тяжелым, дидактическим. Но именно в театре нельзя забывать о страданиях, метаниях души человеческой, о “маленьких людях” — совершенно обычных, таких, как каждый из нас. К слову, именно эта тема сегодня забыта и в театре, и в кино...
— Но разве телевизионные сериалы не рассказывают именно о жизни самых обычных людей? Тем более что вы в них снимались...
— Сериалы оторваны от реальной жизни, очень мало жизненной правды в том, что происходит на экране. Вроде бы зрителю хотят рассказать о парикмахерше или о водителе, но в жизни так, как показывают в сериалах, не бывает, и зритель это знает. Сериал, я думаю, уводит человека от себя самого, от его реальных переживаний, от жизни. Происходит подмена сознания: любитель сериалов больше присутствует в выдуманном, чем в реальном мире. На его жизнь, на его личность происходящее на экране никак не влияет. Он может плакать, глядя сериал, и в то же время быть жестоким со своими детьми или лгать своей жене. Хорошее, настоящее кино не уводит зрителя от его сути. Нам хочется быть лучше, глядя такое кино, быть порядочнее, честнее. А кроме того, сериалы приучают актера работать перед камерой вполсилы, не выкладываясь — особенно это вредно для молодых актеров. Я действительно снималась в сериалах, но старалась создать на экране характер.
— Говорят, белорусский зритель добрее, лояльнее к актерам, чем российский. Так ли это?
— Со спектаклем “Миленький ты мой” мы много ездили по России, и я не могу сказать, что российский и белорусский зритель сильно отличаются. Разве что наш зритель более сдержанный. Но если спектакль талантливо рассказывает о вещах, которые понятны и близки каждому — о любви, о желании жить, о том, что каждому из нас в жизни воздается злом за зло и добром за добро, — откликается любая публика, и минская, и московская, и ленинградская. Мое глубокое убеждение: театр имеет смысл лишь тогда, когда он трогает душу.