Так начинался «Неманский»

Мутная предрассветная мгла короткой летней ночи. Июль. 2–е число, год 1944–й...
Мутная предрассветная мгла короткой летней ночи. Июль. 2–е число, год 1944–й. Походная колонна нашего партизанского соединения (а это несколько сотен обозных повозок) медленно поднимается по узкой грунтовой дороге. Впереди — железнодорожный переезд на магистрали Минск — Барановичи. Ее мы должны форсировать. Справа, в каком–то десятке километров, город и станция Столбцы. Там, конечно, у гитлеровцев немалые силы. А на переезде — охрана, укрепления — бункеры, дзоты. Придется идти под пулеметами, возможно, и мин накинут.

Через переезд колонна шла бешеным галопом. Ездовые безжалостно хлестали лошадей, впряженных в тяжелогруженые повозки. Охранные бункеры с обеих сторон переезда метнули трассеры пулеметных очередей, но тут же умолкли то ли подавленные выделенными спецгруппами, то ли от растерянности: «Откуда такая сила прет?» А в небо уже взметнулись два огненных столба, и громовые раскаты колыхнули округу. Это наши подрывники–минеры взорвали обе «нитки» магистрали. В насыпи образовались глубокие провалы, из которых торчали покореженные рельсы с повисшими шпалами...

Уже рассвело, когда наш 4–й батальон расположился в небольшой рощице. Поступила команда: занять огневые позиции. Это означало немедленно отрыть окопы и ячейки. Для меня, недавнего конника одной из белорусских партизанских бригад, такое дело непривычно. Но в 1–й Украинской партизанской дивизии имени Ковпака таков порядок: остановился — окопайся.

На вопрос, куда, в какую сторону ориентироваться, наш помкомроты Павел Коропец повернулся к алеющей заре и широко развел руки:

— Ось туды! (Что выходило на северо–восток.)

А потом добавил с хитрецой: «Тильки стриляты готуйтесь во вси боки...»

Парный окоп для нашего ПТР (противотанковое ружье) мы с Колей Нарижным, вторым номером расчета, рыли попеременно — у нас была только одна лопатка. Зато какая! Складная, «фрицевская» трофейная.

Такую магистраль без крови «форсировать»! Удача. Не то что минувшей ночью под Синявкой, где вышел иной «переплет». Пришлось там нашим бойцам выдать квалифицированный «огонек».

Свежевырытый окоп — в рост — внушал приятное чувство защищенности. Двухметровый ствол нашей бронебойки далеко выдавался за бруствер, мы могли «стриляти во вси боки». Давно затихла нечастая стрельба, доносившаяся со стороны железнодорожной станции Савони, и мы уже знали — получили первые сообщения «солдатского телеграфа»: «В Савонях 3–й полк выбил охрану и захватил груженые эшелоны. Вагоны, платформы с оружием, боеприпасами, разным военным снаряжением. Богатые трофеи...»

Тем временем от кухонного ротного костерка Ваня Плышевский, наш повар, подал команду: «Все на «рубон»! А после доброй миски белорусской затирки, заправленной жареным луком с салом, совсем разморило. Я отключился.

Очнулся от энергичной тряски:

— Ленька, проснись!

Будили и трясли с обеих сторон Нарижный и Колпаницкий (два Николая — мои лучшие друзья–товарищи).

— Вставай! Мы с Красной Армией соединились... С фронтом!

Такое известие разом вскинуло на ноги: «Какой фронт?!» Вчера радиосводку политрук читал. Да, наши наступают по всему фронту, но Минск еще под немцем, а до Минска сотня километров.

Но Коля Колпаницкий светился радостью:

— Соединились!.. Только–только связной из штаба полка был. Передал, что целый корпус Красной Армии сюда прорвался!

Сквозь прогалину рощицы была видна колонна всадников в форме знакомого — нашего! — защитного цвета. Эх, махнуть бы к ним, словом перекинуться, но нельзя — надо вести наблюдение. Это была отдельная конно–механизированная группа генерал–лейтенанта И.А.Плиева. Другим нашим батальонам и полкам соединения повезло больше — им удалось пообщаться. Поэтому разговоров было на много дней — первый контакт партизан–«ковпаковцев» с регулярными войсками почти за три года действий в тылу фашистов. Даже неделю спустя наши курильщики все еще вертели самокрутки из «фронтовой» — знаменитой «моршанской» махорки. Новостей «беспроволочного телеграфа» было предостаточно.

Говорили о встрече «главных командиров». Будто армейский генерал Плиев встретился с нашим генералом Вершигорой: он предложил нашему объединиться, включить наше соединение в его группу отдельной боевой единицей и махнуть вместе до Буга, до былой советской границы. Только наш «Борода» (так между собой именовали партизаны своего командира Вершигору) не принял предложение. Ответил, что имеет собственное задание, за которое отвечает головой.

В распоряжение плиевцев были переданы эшелоны с трофеями, в ближайший армейский медсанбат отвезли наших раненых бойцов, а еще было объявлено: «Всем желающим можно написать письмо на «большую землю». Я не написал. Почему? Трудно объяснить. Недомыслил! Не дошло, что родной Минск если не сегодня, то завтра тоже станет «большой землей». А в городе остались мама и меньшие сестренка с братиком. Что с ними сейчас? Последние сведения о них я получил полтора года назад. А ведь даже в самом худшем случае мое письмо не осталось бы без ответа, попади оно на родную Сторожевку, где было столько знакомых...

Лишь только стало вечереть, поступила команда: готовиться к маршу. Переход будет тяжелым — более полусотни километров. Главная цель — как можно дальше оторваться от линии настигшего фронта и оказаться в тылу отступающих гитлеровцев. Наше место там!

По хорошей, накатанной дороге вышли вскоре к местечку Мир. И вдруг слева чиркнули трассеры густых пулеметных очередей. Стрельба велась из Мирского замка. Обоз пошел в галоп, чтобы быстрее проскочить опасный участок, в сторону замка ударил мощный ответный огонь. Как потом выяснилось, в Мирском замке расположилась на ночлег солидная группа немцев. Одна из рот 1–го полка Героя Советского Союза Давида Бакрадзе заставила фашистов спешно ретироваться из замковых стен.

Марш продолжался почти до полудня. Лошади рвали постромки от натуги на какой–то старой гати с давно прогнившими стволами поваленных деревьев. Колонна часто останавливалась. На дневку наш 2–й полк расположился вдоль берега лесного озера Кромань в Налибокской пуще. Помню, не раздеваясь, прыгнул с берега и пил, черпая горстями, лошадиными глотками, но все никак не мог напиться.

А потом, завязав узлом рубашку, понес текущее это «ведро» к нашей повозке.

Вместе с ездовым, бывшим военнопленным тульским крестьянином Федором Прохоровым, мы напоили лошадей, но только я приготовился «кемарнуть минуток сто», как подошел грузин Сулико Хахва.

— Есть лишняя толовая шашка. В озеро кинуть — будет много тэвзи, много рыбы... Вах–вах!

Всплывшую рыбу — лещей «в локоть» — помогала таскать из воды даже соседняя рота. Обед в нашем батальоне в тот день был рыбным. К кухонным кострам заглянул даже сам комбат, старший лейтенант Ефремов.

Шел третий день июля 44–го. Мы, рядовые бойцы–партизаны, не знали тогда, что находимся на самом «острие» боевых порядков 1–го Белорусского фронта, одного из трех, участвующих в знаменитой операции «Багратион». За спиной остались первые сотни «горячих», но еще не «огненных» верст — их предстояло еще пройти — 1.100 километров. Эта цифра приведена в журнале «Исторический архив» Академии наук СССР N 3, 1961 г. Там же указаны внушительные цифры итогов этого последнего рейда в боевой истории партизанского соединения «ковпаковцев» под командованием Героя Советского Союза генерал–майора Петра Вершигоры. Приняв соединение от С.А.Ковпака осенью 1943 года, он возглавил «Польский» и последний, «Неманский», рейды. В конце июля 44–го на берегу реки Буг этот знаменитый партизанский марш в тылах группы немецких армий «Центр» был завершен.

То был очень жаркий июль. Во всех отношениях. Но почему–то именно первые его дни сохранились в памяти особенно ярко. Так начинался «Неманский».

Интернациональная была наша рота! И такое же интернациональное, по сути, соединение с официальным наименованием «1–я Украинская партизанская дивизия».

Сегодня из бывшей 4–й нашей роты откликаются мне только двое. Звонит, а иногда и появляется Ваня Плышевский, наш повар–кормилец. В своей Калиновке на Любанщине (да и во всей округе) Иван Павлович — человек известный. Не только боевым, но и трудовым прошлым: он почетный механизатор, кавалер ордена Октябрьской Революции.

Практически ежегодно приезжает в Беларусь Николай Колпаницкий, бывший 2–й номер пулеметного расчета. Он уже более полувека живет в Израиле. Николай Исакович (для меня он по–прежнему Колька) приезжает с семьей, обычно во главе группы сограждан. Везет ее на Лунинетчину в родное свое село Лахва (бывшее местечко), чтобы отдать дань памяти узникам Лахвинского гетто.

Встречаемся и беседуем о былом–совместном.

— Ты помнишь, Ленька? — спрашивают былые фронтовые друзья.

— Кое–что помню...

Поэтому и рассказал. Поскольку сегодня если не мне, то кому это сделать?
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter