Судьба белоруса: труд, земля и доброта

Любая состоявшаяся, а то и крупная держава стремится выразить себя в философско–исторических реминисценциях, в частности размышлениях о своей собственной судьбе. Вот, скажем, Россия: здесь и Бердяев с его многочисленными замечаниями о русской душе, национальном достоинстве (или его отсутствии), вечных противоречиях, что уж говорить о Достоевском, Толстом — это целые миры. Список умов и критиков здесь бесконечен. Нечто похожее можно наблюдать применительно к Германии, Франции и иным странам. Германский дух, галльский дух — все это хорошо известно. Но как быть со странами иного масштаба, в том числе и исторического, можно ли говорить здесь об исторической судьбе страны, нации? Ответ, безусловно, будет утвердительным. Судьба ведь не определяется исключительно масштабом (деяний, географических размеров и проч.), скорее, речь идет о последовательной реализации живущих на уровне нации целей.

Хочется сразу же заметить главное: размышляя о судьбе Беларуси, нам нет смысла говорить о противоречиях национального развития, все достаточно последовательно. Скажем, во все эпохи на первом месте был труд, земля, конь, трактор на пашне и не было заведомой агрессивности, желания настоять на своем. Толерантность в этом контексте не искусственное, привнесенное социальное качество, это то, что жило всегда и ныне живет в крови нашего человека, с чем он рождается и с чем уходит. Когда хотят похвалить белоруса, говорят: «добрый», а это значит трудолюбивый, внимательный к близким, любящий свою землю и не понимающий, как можно жить иначе. А еще это человек, достаточно скептически настроенный к роскоши, воспринимающий инородное, чужое с точки зрения целесообразности, и сказать, что белорус склонен к мессианизму или, наоборот, проявлениям национализма, — это значит ошибаться. Отсутствие крайностей в национальном характере — само по себе крайность, но симпатичная и традиционная крайность.

Задайте себе простой вопрос: какими вы помните своих предков, пусть самых ближайших? Большинство ведь ответит: «Это были добрые люди». Это были наверняка спокойные, совестливые, трудолюбивые люди. Не знаю, много ли наберется таких, которые скажут: это были жесткие, богатые мизантропы или путешествующие граждане мира, чувствующие себя в Варшаве поляком, в Лондоне англичанином. Родовые качества ведь никуда не уходят, они принадлежат нам, как кровь. Многие ли могут сказать о своих предках, что это были странствующие рыцари, борцы за идею, которые или боролись с ветряными мельницами, или мельницы побеждали их. У нас сегодня распространена точка зрения, что надо максимально искать и находить тех белорусов, которые представляли родовую аристократию, имперские фамилии, династии баронов, графов и прочих сильных мира сего. Что ж, если они есть, этому можно только радоваться, потому что социальные страты говорят и на языке различных классов, слоев, групп. Вот только нет никакой необходимости придавать этому процессу искусственный характер и, если проезжал кто–то из заметных лиц по нашим землям, тут же записывать его в кондовых белорусов. Здесь есть некая двусмысленность, связанная с детским желанием быть летчиком, космонавтом, пусть — как ныне — банкиром или миллиардером. А вот просто пахать землю, сажать сады, опираясь на грабли, ходить по дачному участку — это что, вне контекста современности? Это вне идеального целеполагания?

Судьба Беларуси в первую очередь в выживаемости — любой ценой и любыми средствами. Старые белорусские княжеские роды выживали, принимая католичество, протестантизм, и это был сознательный выбор. Но остались ли они белорусами? Да, в своем большинстве остались. Войны давили все живое, и часто после них оставалась пустыня — на земле и в душах, но уничтожили ли войны белорусскость? Нет, не уничтожили. Для нас характерен феномен «выходцев из страны»: целые книги нынче пишутся о тех белорусах, которые выехали из страны в прошлые века и остались на чужой земле, прославляя ее. «Входцев» недостаточно, но это уже другая тема. Но те, кто уехал, они порвали с родиной? Нет, не порвали и, выживая, творя и работая, всегда помнили о том, что есть малая и большая родина. Тему выживаемости лучше всех, наверное, выразил Василь Быков своими книгами. Ведь, например, повесть «Дожить до рассвета» —– это не только о том лейтенанте, который взрывает себя и врагов, это обо всех нас, всех поколениях, которые были поставлены в ситуацию дожить до утра, вечера, весны, первой картошки. Тоскливая книга, невеселый девиз, но не надо себя обманывать, только в последнее столетие что–то сдвинулось с места, что–то стало меняться, и, как бы мы ни иронизировали над «совками», именно в эту эпоху упомянутый быковский лозунг стал терять свою актуальность.

Конечно, наши люди во все века жили, любили, растили детей и мало кто думал о судьбе неких больших социальных образований. До времен теоретических реминисценций тоже надо было дожить и воспитать университетские кадры, кадры студенчества, которые смогли бы выйти за пределы философии земли. «СБ» как–то вспоминала о судьбе паренька из Скиделя по фамилии Севрук, который жил и писал свои дневники в 30–е годы прошлого века: белорусский толстовец с задатками крупного теоретика, а какова его судьба? Били, гнобили, не давали учиться, в итоге сломали, и он рано ушел из жизни. Горькая судьба, судьба не одного поколения. А отсюда важность судеб государственного строительства в нашей стране, государства, которое могло бы создать условия для учебы тысяч таких парней и девушек. Можно спорить о моделях экономического строительства — но это спор о моделях развития белорусского государства. Можно спорить о выборе союзников — но это будет спор о выборе союзников белорусского государства. Конечно, судьба — фатумная вещь, не рационалистический процесс, но все же хочется верить, что государственность страны сформировалась благодаря, а не вопреки судьбе.