Опавшие листья
В первом классе сказали сделать осенний гербарий. Я насобирал в сквере рядом с домом опавших листьев...
А в воскресенье под вечер отец возвратился из деревни. Он вытащил из рюкзака газету, развернул ее — а там целый ворох разноцветной листвы. В комнате сразу запахло октябрьским лесом и грибами. Круглый стол, за которым я делал уроки, едва поместил все это богатство... Листва та была еще влажная. Я сидел и рассматривал каждый листок, выбирая из лучших самые красивые. А отец спрашивал, с какого дерева тот или другой лист. Кленовые — огромные, больше, чем его ладонь. Красные, как морозное солнце вечером. В руки такие боязно брать, пальцы обожжешь. Липовые, осиновые, грабовые, несколько жестких дубовых листков... С орешника мягкие листья, с ясеня, с березы... Не хватит цветов, чтобы нарисовать это воспоминание, не хватит красок на моей палитре...
А потому я нарисую дождь и мокрый лес, деревья с черными стволами, нарисую мужчину в серой кепке, который неторопливо идет по рыжему ковру, держа в руке несколько багряных и ярких, как огонь, листьев... Пусть себе и кленовых...
«А белку ты видел?» — спрошу отца.
Он спохватится, выйдет в коридор и принесет полные горсти орехов.
Я забуду о разноцветных листьях и начну считать, перебирать, как волшебные четки, те орехи из нашего с ним леса...
* * *
Я сижу на деревенском кладбище. Под сумрачными старыми елями. Мне неуютно, одиноко, холодно и безразлично.
Смотрю на кресты и ограды, на серые памятники... Я приехал и пришел, чтобы убрать, чтобы покрасить железо, которое грызет ржавчина, чтобы поправить покосившуюся скамейку... Но не могу начать работать, навалились воспоминания, даже стронуться с места нет сил...
Не знаю, сколько бы еще я так сидел неподвижно, каменно и думал про неизбежное и тяжелое, если бы не она — живая душа.
Рыжая белка проскочила через прутья ограды, глянула на меня с заросшего травой холмика и заскакала по царству синих крестов.
И грусть меня отпустила...
* * *
Мужчины ягоды собирать не любят. За каждой ягодой надо нагнуться, перед каждой стать на колени. И мой отец здесь не исключение. Другое дело грибы! Это настоящее мужское занятие — ходить по лесу и выискивать, выслеживать гриб...
Вот мы и пошли за грибами. Забрались довольно далеко, и я устал. Захотел пить, и отец напоил меня. Набрал в кепку теплой воды в болотистой низине и поднял над моей головой. Болотная вода протекала через ткань, сверкающий поток свивался, заплетался, а я стоял под кепкой, и вода лилась мне в рот. И была она вкусной и живой, как в сказке. А потом отец насобирал земляники и кормил меня ягодами с ладони. Пальцы его были в алых пятнах земляничного сока, и пахли те ягоды августовским солнцем и табаком...
Ну как нарисовать изменчивый и дразнящий аромат? Не знаю.
Лет через пять, когда мне будет десять, отец покажет мне в нашем лесу все свои секретные грибные места — далекие и близкие. Передаст в наследство.
Нет тех лесов,
а грибные места
разве забудешь?
Мне снятся старые березы и яркий желто–зеленый мох, лесные кордоны, паутина на кустах орешника и темные шапки белых грибов, яркие головки подосиновиков, дрожание листьев, падение листьев, полет... И скрипение, когда острое лезвие ножа срезает гриб. Знаю, что на самом деле не возвращусь туда никогда, а только во сне, чтобы увидеть там отца, который аукает меня, пятилетнего. Я побегу на его голос — и замечу под ногами большой гриб. И закричу испуганно–радостно, что и я нашел боровик. А отец по–настоящему удивится и даст мне свой острый нож, чтобы я срезал тот гриб.
Сам же чиркнет спичкой и довольно затянется...
