165-летие Ильи Репина Национальный банк отметил памятной монетой. А вот в 80-й день рождения автора “Бурлаков” и “Запорожских казаков” принимались меры “о недопущении никаких празднеств”
Самой большой мечтой Елены Аладовой, первого директора Государственного художественного музея БССР, было перевезти из ленинградского Русского музея в нашу национальную галерею репинского “Белоруса”. Картина, однако, так и осталась в городе на Неве. Нынешний директор художественного музея Владимир Прокопцов два года назад озвучил идею временного экспонирования полотна в Минске. Выставка могла состояться уже в этом году. Но ко дню рождения Ильи Ефимовича экспозиция не открылась. Зато Национальный банк почтил память живописца выпуском юбилейной монеты. И это уже немало. Ведь при жизни художника его имя на родине было несколько лет под строжайшим запретом.
Репин в Здравнево: “Живу самой первобытной жизнью”
Хотя родился Репин в Харьковской губернии Украины, а жил главным образом в финляндской Куоккале (ныне Репино на территории России), мы, белорусы, также можем считать художника своим соотечественником. Во-первых, с 1892 по 1904 год Илья Ефимович почти каждое лето проводил в имении Здравнево, купленном им под Витебском. В 1988 году здесь был открыт музей. Во-вторых, на кладбище деревни Слободка, недалеко от усадьбы, похоронен отец живописца. Так что для Репина белорусская земля в каком-то смысле стала Отечеством. А у “Белоруса”, между прочим, есть реальный прототип — здравневский крестьянин Сидор Шавров.
Здравнево Илья Ефимович приобрел на деньги, полученные от императора Александра III за ныне хрестоматийную картину “Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану”. Под Витебском Репин написал немало других известных работ — “Осенний букет”, “На Западной Двине. Восход солнца”, “Охотник”, ну и, конечно, “Белорус”.
Поселение в Здравнево, видно, очень сильно потрясло Репина. Он изменил свой образ жизни. Вставал в три-четыре часа утра, “по-крестьянски”. “Уборка хлеба, молотьба, косовица, овощи — все это разом нахлынуло, — писал художник в 1892 году. — Живу самой первобытной жизнью, какой жили еще греки “Одиссеи”. Работаю разве только землю с лопатой да камни. Часто вспоминаю Сизифа, таскавшего камни... Ах, если бы это прикосновение к земле возобновило мои силы, которые в Петербурге в последнее время стали порядочно хиреть”.
Силы вернулись к гению. В Национальном художественном музее находятся 11 произведений художника, в том числе два из Здравнево — “Лунная ночь в Здравнево” и “Надежда с псом Пегасом на берегу Двины”. Эти полотна, по словам Татьяны Резник, заведующей отделом русского искусства, были приобретены Еленой Аладовой у частных коллекционеров в Ленинграде еще в 50-е годы прошлого века.
“Белорус” пока остается в Петербурге. Надежда Усова, заместитель директора Национального художественного музея по научной работе, объясняет невозможность транспортировки портрета Шаврова экономическим кризисом: “Чтобы из Санкт-Петербурга в Минск привезти хотя бы одну картину Репина, нужно найти довольно солидного спонсора, который для начала оплатит страховую сумму на случай, если с полотном что-то произойдет в дороге или на выставке. Но в нынешней экономической ситуации организаций, готовых поддержать такой проект, не нашлось”.
ГПУ: “Тесно связан с самой махровой эмигранщиной”
Тем временем к нынешнему юбилею Репина в Национальном архиве Республики Беларусь нашелся любопытный документ — о несостоявшихся празднествах в 1924 году. В каком-то смысле эту бумагу можно назвать зловещей. Ее венчает штамп с надписью “Государственное политическое управление” и два грифа: “Вес[ьма] срочно” и “Сов[ершенно] секретно”. Послание года из ГПУ адресовано в ЦК Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии. Вот что сообщал “наверх” от своих “разведчиков” заместитель председателя республиканского ГПУ товарищ Кондратьев:
“В виду предполагаемого на днях празднования 80-летнего юбилея известного художника Репина, который в настоящее время проживает в Финляндии и занимает чрезвычайно враждебную позицию против Советского Союза и тесно связан с самой махровой эмигранщиной, ГПУБ просит дать соответствующее распоряжение и указание заинтересованным Наркоматам о недопущении никаких празднеств в день юбилея. По линии ГПУ нами сообщено об этом всем подведомственным нашим органам” (орфография оригинального документа сохранена. — Авт.).
После революции 1917 года Репин остался в своем имении Пенаты в поселке Куоккала на территории Финляндии, только что провозгласившей независимость от России. Советский строй почти что придворному царскому художнику не импонировал.
В Здравнево между тем в 1918 году поселилась дочь Репина — Татьяна. Она оставила неспокойный Петроград в надежде найти умиротворение в Белоруссии. Вышла замуж. Местные крестьяне помогали пережить трудные годы — приносили хлеб, молоко, яйца. Татьяна даже передала часть поместья под школу. Но вскоре на Репиных обрушился гнев пролетариата — некоторые деревенские завистники стали требовать расправы над семьей... эксплуататоров!
Илья Ефимович, узнав о бедах родных, в 1923 году обратился к витебским губернским властям с просьбой отремонтировать его имение и прибавить родственникам земли. В то время в усадьбе еще сохранялись оригинальные работы художника, камин был украшен росписью “Малороссия при Богдане Хмельницком” на близкую сердцу мастера украинско-казацкую тему.
Но в начале 1925 года Репиных вновь чуть было не выселили из родного дома. Восьмидесятилетнему художнику из Куоккалы пришлось опять писать письма в СССР ко всем властям, чуть ли не умолять оставить дочь с детьми в покое: “Ограждение моих близких от переселения и лишения земли было бы мне высшей наградой”. Однако летом Татьяну уволили из школы — за то, что “религиозно настроена” и “отрицательным образом действует на деревенскую молодежь”.
Луначарский: “По-моему, это совершенно лишний скандал — раскулачивать дочь Репина”
В Белоруссии отношение к художнику было странное. Ведь в ленинградском Русском музее весной 1925 года прошла официально дозволенная юбилейная выставка работ Репина. Корней Чуковский писал Илье Ефимовичу в Куоккалу: “Только что вернулся с Вашего торжества. Впечатление титаническое. Не верится, что все это обилие лиц и фигур создано одним человеком. Весь огромнейший музейный зал переполнен, 340 вещей И.Е.Репина!”
А в 1929 году вновь началась кампания морального уничтожения Репиных в Здравнево. Татьяна устала просить выпустить ее к отцу в Финляндию. А ее мужа и вовсе собирались отлучить от семьи. Илья Ефимович в письме ленинградскому художнику Игорю Грабарю восклицал: “Таня глухая. Пожалуйста, дорогой, если возможно, защитите: вновь положение чрезвычайное. А мое здоровье плохо: умирать пора — ничего не могу работать; и ходить не в состоянии”.
Точка в здравневском деле была поставлена после личного вмешательства наркома просвещения Луначарского. Он верно заметил в обращении к наркому по военным и морским делам и председателю Реввоенсовета СССР Ворошилову: “По-моему, это совершенно лишний скандал — раскулачивать дочь Репина”.
На таком высоком уровне решалась судьба одной семьи в белорусской глуши... Необычной семьи. Репины в июле 1930 года все-таки вырвались на свободу — в Пенаты. Татьяна вспоминала: “С собой нам не позволили взять ни копейки. Но мы готовы были ехать и в одних рубашках, только бы спастись от этого ужаса смерти над головой”.
Илья Ефимович успел повидать своих внуков, детей Татьяны. Но вскоре художник умер — в сентябре месяце... Татьяна же с родными в 1931 году переехала во Францию.
А в 1941 году Игорь Грабарь стал лауреатом Сталинской премии за изданную в 1937-м (!) двухтомную монографию под лаконичным заголовком — “Репин”...
Здравневская усадьба простояла недолго — местные жители разобрали ее на... дрова. Но с имени Репина после его смерти был снят запретительный гриф. В 1938 году в минских газетах появились сообщения о том, что “еще и сейчас живут невдалеке от Витебска люди, знавшие лично знаменитого русского художника Илью Ефимовича Репина”. Как красиво мы отзываемся о мертвых и как не ценим гениев при жизни!
Пройдет еще много десятилетий, прежде чем в конце ХХ века усадьбу в Здравнево подымут из руин, а Национальный банк “отобьет” уже в XXI столетии красивейшую монету в память о русском художнике украинского происхождения, так тесно связанного с Беларусью.
