Часть первая. Из серии «Межсезонье»

В прошлом месяце «Р» опубликовала серию социально-философских эссе своего главного редактора под общей рубрикой «Цена жизни». Это были размышления автора и его героев о событиях в Украине, информационных войнах, вообще о жизни, что быстрым и шумным ручьем мчится мимо берегов нашего бытия.

Нынешние заметки — своего рода продолжение тех мыслей и ощущений, которые были рождены в прекрасную пору золотой осени… И вот благополучно перекочевали в межсезонье, время, которое многие из нас, особенно люди в возрасте, переживают трудно, нередко с душевным и физическим надрывом. Но всегда и все ли так мрачно в дни, когда мало солнца и, сменяя друг друга, бредут дождливые часы, а на дворе все явственнее дыхание приближающихся холодов?


В тот день ничто не предвещало разочарования. Все удавалось, все шло своим чередом, пока не раздался телефонный звонок в послеобеденный час. Дальний родственник, с которым дружим, как мне казалось, надежно не первый десяток лет, вдруг стал обвинять меня в грехах явно надуманных. Где-то в его словах можно было уловить даже угрозу. Меня это сильно обидело. Пора бы в этой непростой жизни уже и привыкнуть к такого рода передрягам. К людской неблагодарности в конце концов. Но где там…

Не отпускала обида и на следующий день. Порывистый ветер время от времени бросал в окно мокрые листья с высокой березки, растущей напротив кабинета, и мне подумалось, что в такую непогодь нетрудно впасть в депрессию. Это было бы не только совсем некстати, но и откровенной слабостью. Уныние же является по церковным канонам грехом. Позволить себе этого я не мог, и по банальной причине — слишком много вопросов предстояло решить в ближайшее время. Прибегнул к испытанному методу: использовав несколько отгулов, уехал в глухие места на северо-западе Витебщины порыбачить. Лед еще не стал — и вполне можно рассчитывать на хороший улов щуки.

По дороге опять задумался: почему именно в межсезонье у людей обостряются разные болячки, в том числе и душевные? Ну да, мало солнца. Но ведь вокруг столько свежих фруктов, овощей… Почему даже такое обилие витаминов, подпитывающих иммунную систему, не делает организм более защищенным?

Вообще-то на эти дни я намечал встречу со своим старым приятелем, вернувшимся из Киева, куда он ездил хоронить сына, погибшего недавно под Мариуполем. Но об этом расскажу читателям позже, а сейчас попробую разобраться в том, почему именно в межсезонье мы должны быть особенно внимательны к своему здоровью и стараться поменьше огорчать друг друга. Поможет мне в этом история, рассказанная несколько ранее бывшим местным егерем Генрихом, ныне тихо доживающим свой век на берегу лесного озера. Знал, что у него всегда смогу переночевать и выпить редкий по вкусу чай из трав. Тогда ту историю я слушал, как говорится, вполуха. Теперь, когда она по-настоящему заинтересовала, хотелось узнать некоторые детали. Почему, например, не выстрелило ружье в заброшенном доме, где и нашли мертвым известного столичного архитектора?

Через три километра, как свернул с шоссе, лесная дорога, почти сплошь усыпанная листьями, привела к небольшенькой усадьбе Генриха. Хозяин колол дрова. Отложил топор и с подозрительным прищуром глянул, когда я вышел из машины. Узнав, улыбнулся. Помнил, видать, что я никогда не приезжаю с пустыми руками.

— Ну ты и ведьмар, Генрих. Телефон не отвечает, не дозвониться, — посетовал я.

— Да бес его знает, — махнул рукой бывший егерь. — Три дня его уже не вижу. Куда закинул?

За ужином объяснил, что пишу рассказ о здешних местах и хотел бы услышать побольше о той загадочной истории с погибшим архитектором. Генрих, выпив первую рюмку, стал чуть веселее, но при этих словах, как мне показалось, помрачнел.

— Замучили они меня тогда…

— Кто?

— Милиция, кто-кто… Будто это я его тогда придавил балкой. Смех один, — огорчился Генрих. — Мы, можно сказать, дружили, хотя кто он и кто я.

На новом месте всегда сплю плохо. Потому и попросил в фирменный чай Генриха побольше «спокойной» травки. Но прежде чем уснуть, попытался еще раз воспроизвести и мысленно представить то событие, о котором рассказал Генрих.

Выходило, что в тот раз Станислав Георгиевич тоже приехал «заземлить» нервы. Правда, в отличие от меня, не со спиннингом, а с ружьем. Когда-то у них была дружная команда охотников, но после какого-то скандального происшествия с убийством или ранением коллеги она распалась. Сейчас каждый охотился сам по себе, в разных местах. В краях, где живет Генрих, много кабанов. Но на них одному лучше не ходить. Архитектор и не ходил, промышлял мелочью и просто отдыхал от городского шума. В тот день он рассказал Генриху, что сильно поругался со своим начальством, не желавшим выдвигать его проект на премию. Говорил с обидой, что на него кто-то там зуб точит и метит на его место. Вообще он был в тот вечер какой-то грустный, полуразбитый. Когда почти засыпали, сказал и вообще странную вещь. Будто бы накануне ему приснилась женщина в темном платье и сказала, что у того, кто пробудет с ней несколько часов в заброшенном доме, уйдут все болезни и печали. Ну сказал и сказал. Оба, кажется, даже пошутили по этому поводу. На следующий день архитектор ушел в лес с ружьем, но к вечеру так и не вернулся. Вот тогда Генрих и заволновался. Заблудиться Георгиевич не мог: он знал здешние места как свои пять пальцев. Тогда что? Егерь взял самый мощный свой фонарик и пошел к ручью, вытекающему из озера. Перешел его по хлипкому мостику и направился к заброшенному домику. Обычно, как и все местные, Генрих старался его избегать. Строение это осталось с панских польских времен и пользовалось дурной славой. Говорили, будто оно заговоренное. Люди любят искать кругом мистику.

Тем не менее, когда егерь сам с некоей опаской подошел к заброшенному дому, увидел в лучах фонаря, что входная дверь распахнута. Дальше — больше. Часть главной комнаты была обвалена, и под одной из балок лежал архитектор. Похоже — мертвый. Рядом — заряженное ружье. Балка была сухой, и нормальный мужчина при желании мог бы освободиться. Так не мог или не хотел? На мысль о второй версии наводило то обстоятельство, что при необходимости попавший в переплет архитектор мог выстрелить из ружья, чем наверняка привлек бы внимание егеря. Впрочем…

Генрих вернулся домой и позвонил в райцентр. Через час приехали «скорая» и милиция. Позже экспертиза установила, что умер Станислав Георгиевич от обширного инфаркта. Что ж, такое вполне могло случиться. Только вот что именно послужило его причиной? Тут немало вопросов и загадок.

Проснулся я рано, но идти к озеру не было смысла: оно все было окутано густым туманом. И я занялся в общем-то любимой работой: колол дрова хозяину усадьбы. Он рассказал мне, где находится тот пустующий дом, и вскоре я отправился туда. Если в конце деревеньки спуститься с довольно крутого косогора и не идти к мосту, под которым бежит небольшая речушка, а повернуть вдоль воды вправо, то из-за редких деревьев выглянет это странное строение. Дом, хотя и держится на «ногах», но впечатление оставляет мрачное, будто страдает он какой-то глубокой старческой болезнью. Да и само место наводит на мысль, что здесь наверняка водится множество гадюк и прочих гадов. Приближаться к дому мне расхотелось, но я дал себе слово, что летом в хороший ясный день обязательно его сфотографирую и покажу читателям. Ибо вся эта история, хотя и кажется надуманной и маловероятной, случилась на самом деле.

Ближе к вечеру, после часа активной ловли, я все же зацепил приличную щуку килограмма на три. Подумал: а что если подарить ее моему обидчику? Возможно, действительно я был в чем-то не прав…

Генрих отпускал меня неохотно. Когда прощались, вдруг выложил:

— Через месяц, как все это случилось, приехала дочь архитектора. Красивая такая! Сама за рулем. Большой букет привезла. Просила домик тот показать. Да не дошли мы. Дожди размыли в те дни кладку, да и была она сама в легоньких сапожках. Положила цветы на землю у ручья. А вот чаем моим не побрезговала. Хвалила. Рассказала, что у отца накануне тех дней обнаружили онкологию. Родным он не рассказывал…

— Вот как, — вставил я. — Наверное, это многое объясняет…

— А что объясняет? — пожал плечами старый егерь. — Вы, чинуши там всякие, не можете жить по-людски. Все грызете друг друга. Оттого и болеете. И мысли у вас такие…

— Ну не обобщай, Генрих, — похлопал я по плечу старика и сел в машину.

Потом в пути не раз еще вспоминал его слова. Разве не прав он?

Сам же я, похоже, излечился от обид и злобы, поскольку всю дорогу до столицы пребывал в добром расположении духа, несмотря на холодную дождливую морось, наседавшую со всех сторон. Правильно сделал, что накануне успел переобуться в зимние шины. Если разумно ехать — не занесет.