Родная кровь

Старею. Становлюсь сентиментальной. Все чаще оглядываюсь в прошлое. Все больше нахожу в нем хорошего, ласкового, теплого. Все активнее ищу встреч с людьми, которые были дороги, но потом — с годами и расстояниями — растворились во времени и пространстве. Все сильнее опасаюсь новых встреч, увлечений, привязанностей. Все пронзительнее становится счастье, все ощутимее: вот он, этот миг, здесь и сейчас, лови, наслаждайся, будь счастлива!

Или, может быть, не старею вовсе? Просто старше становлюсь? Мудрею? Нащупываю — ну вот же, вот оно — собственные ответы на извечные вопросы? Или — просто кризис среднего возраста? Пришел возраст вопросов о достижениях, успехах, возраст давать оценки людям, которые рядом, и оценивать себя — что и кого не смогла сберечь, чего добилась (или, наоборот, так и не смогла достичь), с кем безнадежно распрощалась и почему совершала глупости, которые уже давно не кажутся милыми шалостями. Да, наверняка это он — тот самый кризис, о котором столько говорят и пишут. Здравствуй.

У всех подруг и друзей — та же история: бьемся над вечными вопросами. Время изменений себя (а иногда и себе), расставаний с прежним собой, прежней жизнью и очень часто — прежними спутниками. Грустно. Без потерь через это время никто не проходит — нужно быть сильной, знаю. А я устала. Устала быть сильной — хочется свернуться калачиком, прижаться к самому родному, всхлипнуть... И чтобы он понял. Понял, пожалел и даже отпустил — так, немножко. Может быть, даже не очень далеко, но отпустил — непременно, потому что хочется ощутить пьянящую свободу одиночества. Знаю, что скоро она покажется утомительной, но сегодня ведь грезится такой желанной...

Я снова приехала домой. Потому что зализывать раны, обретать прежнюю силу, быть самой собой, без украшений и обманов — только здесь. Дом — это возвращение к себе. Возвращение–воспоминание: кем на самом деле была та маленькая девочка, не носившая бантов и мечтавшая стать писателем? От чего замирало ее сердце тогда? А сейчас? И как вернуть в нынешнюю — стремительную, бурную, беспокойную, суетную — жизнь те радости и ценности, на которых стоял когда–то весь мой мир?

...Еду в поселок Корма — я не была там 25 лет, а маленькой девочкой каждое лето ездила с бабушкой. Бабушка пережила там войну, и мы навещали людей, которые не дали ей умереть. Но сегодня я вернулась благодаря другой своей бабушке — мы решили устроить большой семейный сход, встречу родственников. С некоторыми я не виделась 22 года. Как–то мы встретимся, не стали ли чужими за эти долгие годы, вобравшие в себя свадьбы, рождения–взросления детей и похороны родителей? Волнуюсь.

Напрасно — родная кровь оказывается сильнее всех тревог и печалей: мы встречаемся так, как будто и не было этих разлучных лет. Смеемся, бурно жестикулируем, разговаривая (это наша семейная черта, узнавая которую, веселимся — практически всех наших спутников жизни она хотя бы немного, но раздражает), выпиваем, конечно, и вспоминаем, вспоминаем...

Из троих детей нашей бабушки Лизы сегодня остался только дядя Шура — средний, он теперь патриарх нашего семейного клана. Ему — право первого тоста, очень краткого: «Роднитесь!» Бабушкин младший сын — мой папа, он ушел трагически и совсем молодым 22 года назад, его старшая сестра — не так давно. Нас девять двоюродных братьев и сестер, живем не только в Беларуси, но и дальше — в Москве, Петербурге, а меня вот в Пекин занесло. Сестра Алена живет в Корме, именно к ней мы и приехали, она говорит, что даже Гомель для нее — большой город. В Пекине, наверное, она бы растерялась. А я так давно мечтала о том, чтобы побывать в деревне, сходить в баню, походить утром по высокой, покрытой росой траве и чтобы из звуков — только мычание коров да звон их же колокольчиков, когда они уходят из дома пастись на луг...

Все это я получила. И даже больше: получила огромный, незабываемый (теперь точно знаю) урок жизнелюбия. Муж Алены Володя, философски попыхивая папиросой, слушая мои сетования на жизнь да на настигший кризис среднего возраста, сказал: «А я вот хочу сказать: жизнь моя с каждым днем становится все лучше. Я так люблю свою жену, мы с ней столько лет так хорошо прожили... И с каждым днем я люблю ее все сильнее».

И такими глупыми и вздорными показались мне поиски затерявшейся куда–то радости. Ведь все, что на самом деле нам нужно, это, чтобы твой мужчина после 20 лет совместной жизни (а жить Алена с Володей стали в 17) сказал, что любит тебя с каждым годом все сильнее. И нет ничего важнее. А смех у Алены и сегодня такой же, как 20 или 30 лет назад, — у ее мамы, моей тети Вали, всю жизнь был такой же: рассыпчатый, переливчатый, легкий до беззаботности...

Я хочу так смеяться, потому что, пока не утрачена эта счастливая способность, — все в жизни сбудется. Обязательно.

Кстати

Постоянным читателям «Писем из Пекина» Инессы Плескачевской будет любопытно узнать, что в китайском издательстве литературы на иностранных языках вышла ее книга «Китайские традиции и мудрости». Пекин готовится к Олимпиаде, в том числе ведет активную информационную кампанию. И нам очень приятно сознавать: в издательстве сочли, что именно работы нашего корреспондента помогут иностранным читателям лучше понять и, как следствие, полюбить Поднебесную.

Пока книга вышла на английском языке, в сентябре будет опубликована русская версия, а до Олимпиады ее обещают перевести на французский и немецкий языки. И знаете что еще? Написанные Инессой Плескачевской «Китайские традиции и мудрости» будут распространяться на территории Китая и за рубежом. Вот так–то...