Я боюсь высоты. Не только ее, конечно, но и ее тоже. Что не помешало мне подняться на Авачинский вулкан на Камчатке и до середины Монблана, пройдя два раза по гребню, где шаг влево, шаг вправо — падение гарантировано.
А ширина самого гребня — стопа. Страшно. Но ты идешь, потому что нельзя подвести команду. И с гребня я, как и следовало ожидать, упала, и человек из команды меня спас, мгновенно отреагировав.
Забралась обратно — ползком, ползком, почти на четвереньках, главное, вниз не смотреть — и снова вперед. Страшно, но — вперед. Главное — не подвести команду.
Когда едешь верхом на лошади по самому краю пропасти, особенно впервые, тебе не страшно, а очень страшно. Мой личный рецепт — не смотреть в пропасть. Я испробовала его много лет назад в Китае, когда во время съемок фильма «В поисках таинственной Шангри‑Ла» в провинции Юньнань мы ехали по краю пропасти на плохонькой машине, под колесами была размокшая глина, узкую — на одну машину — дорогу заливал дождь, а ограждения со стороны пропасти отсутствовали как класс. Водитель, он же представитель местного информационного бюро, с гордостью рассказывал, что строил эту дорогу несколько лет лично с многочисленными родственниками — чтобы доехать до монастыря наверху. Муж говорил: «Не смотри налево, смотри направо — на гору». Когда не помогало и это, я просто закрывала глаза. Когда едешь по краю пропасти на лошади, глаза закрывать нельзя.
Бездна, конечно, завораживает. Мысль, что один неверный шаг… Эта мысль мешает делать верные шаги, когда идешь сам. Эта мысль может передаться лошади: говорят, они легко улавливают страх седока. Поэтому бояться нельзя, даже если это самая естественная реакция в данной ситуации. Нужно смотреть на горы, не дать бездне себя заворожить, и… нужно довериться. Это — езда на лошади по краю пропасти — прекрасное упражнение, чтобы научиться доверять. Доверять бессловесному созданию, с одной стороны, трудно — не можешь обсудить правила, с другой — просто: у тебя уже есть опыт, и ты знаешь, что любые согласованные правила могут быть нарушены. А когда правил нет, то и нарушать нечего.
Моего мерина звали Рыжик, и он действительно рыжий. Когда коней привели, мой был самый флегматичный из трех, предназначенных для новичков. Я подумала, что повезло. Рано радовалась. Рыжик оказался с норовом, если так можно сказать про спокойных (по определению и моему ожиданию) алтайских лошадок. То он не хотел идти, то начинал скакать — и косился: как я там сверху? Может, испугалась, может, отстану от него, слезу и пойду своей дорогой? Но не для того я так высоко забралась.
Да, когда идешь пешком, контролируешь ситуацию, потому что видишь каждый свой следующий шаг (это как раз то, о чем мне напоминает перед каждым походом в горы муж — «ты должна четко знать, куда придется твой следующий шаг, сначала анализируй, потом ставь ногу»). Когда ты верхом, не контролируешь ничего, кроме собственного страха, и единственное, что можешь, — это думать, что Рыжик не дурак, тропу знает и что инстинкт самосохранения у него такой же сильный, как и у тебя. Это мое любимое упражнение, я его называю «отключаем эмоции, включаем мозги». Помогает.
На второй день возникает иллюзия, что ситуацию, а вместе с ней и Рыжика, ты все‑таки контролируешь. В жизни много иллюзий, и это одна из них. Тебе начинает казаться, что если ты говоришь: «Рыжик, давай!», «Рыжик, вперед!» — и Рыжик действительно делает то, что тебе хочется, ты хозяин положения. Ошибка. Рыжику наплевать, кто на нем сидит. Наездники меняются, хозяин, маршрут и работа остаются. Он может быть благодарен (если, конечно, ему знакомо это чувство) мне только за то, что я не вешу 100 кг, как его предыдущий наездник. Ну и чтобы показать, кто на самом деле на этой горе хозяин, он начинает скакать как раз тогда, когда мы обходим перевал Каратюрек (высота 3090 м) по самому краю. «Вы его прошли на лошадях?» — потом уточняли у меня те, кому и пешком было страшно. Да, на лошади. Страшно красиво.
Зачем идти в такой поход, если полон страхов? Как раз для того, чтобы от них избавиться.Нет, конечно, не только для этого — в первую очередь для того, чтобы увидеть горную красоту, без которой ты уже не можешь, — но и для избавления от страхов тоже. Ты преодолеваешь страх скатиться в бездну, когда идешь по ее краю на лошади. Ты преодолеваешь страх, когда прыгаешь (сам, без всякой лошади) по огромным валунам, опасаясь не допрыгнуть, не подняться (за спиной у тебя 15‑килограммовый рюкзак), сорваться с зазубренного края. Ты преодолеваешь страх, переходя ревущие горные ручьи по шатким бревнам — неверным, скользким. Ты никогда раньше этого не делала, и ты боишься, что не удержишься, покалечишься и всех подведешь. И этот страх подвести других двигает тебя вперед. Страх, оказывается, может быть отличным мотиватором и огромной движущей силой. Значит ли это, что страх — хорошо? Нет, это означает только, что он преодолим. Потому что, когда мы отправились в обратный путь, набившись в кузов многое повидавшего ГАЗ‑66 с цепями, намотанными на колеса (без них по раскисшей от дождей и грязи дороге на перевал не вскарабкаться), и он буксовал, откатывал назад, сбивая деревья, и шестнадцать человек молчали, потому что было не совсем понятно, как мы выйдем (вернее, выедем) из этой передряги, и сердце билось где‑то в горле, я понимала: это не от страха, это просто высота. И я чувствовала умиротворение от хождения по краю и легкую грусть от близкого расставания.
«Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!» Так говорил Заратустра. И я, преодолевая страхи и иллюзии, повторяю вслед за ним.
Алтай.
plesk@sb.by
