Роман Ивана Сабило «Открытый ринг» (Санкт-Петербург, издательство «Дума», 2000 год) охватывает более чем полвека нашей жизни. Становление личности молодого человека, его возмужание, непростой путь в литературу даны на фоне картин нашего бытия, в котором судьба героя тесно связана с судьбой его страны.
– Иван Иванович, с «открытым рингом» в вашем романе ассоциируется перестройка. Скажите, по вашему мнению, были победители в этом бою?
– Открытый ринг – термин из бокса, которым я много лет занимался. На этот бой выходят обычно спортсмены, которые приглядывают себе место в сборной команде или хотят повысить класс мастерства. На открытом ринге спортсмены держат экзамен на техничность, умение выбирать тактику, моральную крепость. Открытый ринг – беда для тех, кто не подготовлен, они оказываются избиваемыми. Вот такими мешками для избиения и оказалось большинство людей в стране, когда началась перестройка.
Толчком к написанию романа стал приход к власти Горбачева. Его сладкоречие обмануло многих. Вот и моя мама, простая белорусская женщина, интуитивно умевшая разбираться в политиках, сказала: «А мне, сынок, нравится этот хлопец». Я же за этим многословием сразу угадал какой-то обман. Горбачев звал всех «заглянуть в окно», чтобы увидеть мир, но я знал, что эти реки, горы и солнце на самом деле ненастоящие – рисунок, витраж!
Писать роман я начал в 1988 году, но жизнь вносила в него свои коррективы, поэтому печатал я его по частям. Так, в 1996 году в журнале «Аврора» была опубликована глава «Человек, которого не было» – о взаимоотношениях с Довлатовым. Завтра, к слову сказать, на улице Рубинштейна, на доме, где жил Довлатов, откроют мемориальную доску.
– Вы родом из Беларуси, но учились и как писатель состоялись в России. Чувствуете ли сегодня разницу в духовном облике наших стран?
– Да, есть отличия. Мне очень мил духовный облик минчан. Вот из последних наблюдений. Входим с женой в троллейбус, погода солнечная, тепло, все настроены благожелательно. На остановке входит господин и начинает бурно выступать. Две женщины поднимаются, уступают ему место. «Чего вдруг?» – удивляется тот. «А мы всегда уступаем место приезжим», – ответили ему. Вот вам и мораль – в Минске не принято грубить в общественном транспорте.
В составе делегации города-героя Ленинграда приезжал на вручение Минску Знака отличия за мужество горожан. Жили в гостинице «Беларусь». И в день отъезда у церквушки в первый раз увидели женщину, похожую на нищую. Дали ей деньги, а одна дама – крупную купюру, другой не было. Так что вы думаете, женщина догнала нас и пыталась дать сдачу. «С одного человека так много взять не могу, это не по-божески».
Иногда задаюсь вопросом: кому принадлежит власть в России? При всем уважении к ВВП – отнюдь не высшим должностным лицам или народу, как записано в Конституции. Думаю, и ответ есть – принадлежит она буржуазии. А буржуазия, как известно, совестью и правдой не руководствуется в своих делах. Вот сейчас в экономике России произошли изменения к лучшему, возможно, это поспособствует выздоровлению общества. И тогда можно будет ответить на вопрос, когда состоится объединение Беларуси и России.
В течение 13 лет я возглавлял писательскую организацию в Санкт-Петербурге, и почти все писатели высказывались за объединение с Беларусью. Очевидно одно: если Россия потеряет Беларусь – замкнется Балтийско-Черноморская дуга, и она окажется отторгнутой от Европы. Крошечное окно в Калининграде вряд ли будет удержано. Так что тем, кто думает лишь о том, как разбогатеть, напомню два изречения: «Там, где кончается бедность, начинается жадность» и «Постоянно стремиться к богатству – все равно что пытаться наполнить бездонную бочку». Думать нужно об экономике, а еще больше – о культуре России. Если падет культура, из кризиса выходить будет еще труднее. Одна отрада – театральный зритель снова заполняет залы, убедился в этом вчера, на премьере «Веселой вдовы» Легара в Санкт-Петербургском театре оперетты.
– Вы вводите в роман понятие «межняка» в литературе и жизни. Поясните читателям: кого вы так называете?
– Слово это происходит от агрономического термина «межник» – пустое пространство между грядами и полями, где гуще всего растут сорняки, агрессивно наступающие на полевые культуры. Межняк в моем понимании – это человек, живущий вроде в России, а вроде и за границей. До перестройки таких не было, а теперь у них по нескольку гражданств. Независимо от национальности, межняк преследует исключительно корыстные цели, стараясь подстроить под них чувство правды, верности, справедливости.
Студенты университета спрашивали меня на встречах, не межняки ли, с моей точки зрения, Тургенев, Герцен и Огарев. «Конечно, нет, – сказал я. – Тургенев жил во Франции, любил француженку, но он не написал ни одного произведения по-французски и до корней волос оставался русским человеком. А Герцен и Огарев предавали критике многое в России, но остались верны Отечеству, как и поклялись в том когда-то». А вот Александр Исаевич Солженицын для меня типичный межняк. И здесь в свое время был обласкан, и в Америке пригодился, и снова сюда вернулся. Все его творчество построено на том, чтобы «разобраться» со страной. А в русской литературе не принято было мстить обидчикам. Достоевский безвинно попал на каторгу, но все впечатления использовал только для того, чтобы наиболее полно выразить беду, а не мстить царю.
– Вы второй год живете в Москве, являетесь секретарем исполкома Международного сообщества писательских союзов. Расскажите, как собираете писательские силы?
– Проводим совместные вечера, участвуем в работе писательских съездов. В июне я был гостем Съезда писателей Казахстана. Прошел он в критическо-созидательном ключе. Мы говорили о необходимости сотрудничества, о переводческой школе, которая гибнет. Все меньше появляется переводов на русском языке, а этим самым отсекается путь казахским, киргизским, белорусским писателям в мировую литературу. Сейчас работаем над совместным с Министерством информации Беларуси и Агентством по печати РФ проектом по выпуску 50-томной «Библиотеки русской и белорусской литературы». Выйдет по 25 томов с произведениями русских и белорусских классиков, а также современных писателей.
Золотой запас Сергея Арцибашева
Спектакль «Женитьба» московского Театра на Покровке в постановке художественного руководителя двух московских театров и блистательного актера, народного артиста России Сергея Арцибашева имел такой ошеломительный успех на «Фестивале фестивалей» в Минске, посвященном 10-летию Союзного государства, что у всех возникло ощущение, что «продолжение следует».
Именно после этих гастролей Арцибашев был выдвинут на соискание премии Союзного государства – за спектакли «Три сестры» А. Чехова, «Месяц в деревне» И. Тургенева, «Ревизор»
Н. Гоголя в Театре на Покровке, «Карамазовы» по Ф. Достоевскому (пьеса В. Малягина), «Мертвые души» по Н. Гоголю (пьеса В. Малягина) и «Женитьба» Н. Гоголя в Московском академическом театре имени Вл. Маяковского (1991—2005 годы), а также за исполнение роли Чичикова в спектакле «Мертвые души».
– Сергей Николаевич, расскажите о своих связях с Беларусью и как это связано со спектаклями-номинантами?
– В 1972 году, в честь 50-летия образования СССР, наш первый курс Свердловского театрального училища занял первое место с программой, посвященной Беларуси. Это была моя первая режиссерская работа. И в своем первом фильме «Этот негодяй Сидоров» я снимался на минской студии. Несколько раз был в Минске с театральными гастролями. В ГИТИСе на моем курсе учился талантливый парень из Минска Рид Талипов, ныне известный белорусский педагог и обладатель Гран-при международных фестивалей.
А «Женитьба» – наш любимый спектакль, и где бы мы его ни показывали, люди воспринимают эту историю так, словно Гоголь написал ее про них. Мне приятно это видеть, потому что у меня был грандиозный замысел, и, вероятно, суть его я смог донести до зрителей. Работать над «Женитьбой» мы начали на рубеже 1994—1995 годов, когда был разрушен Советский Союз и в стране возникали бесчисленные конфликты. Мне хотелось поставить спектакль с ярко выраженной идеей объединения. Мечталось о мировой премьере, где в роли невесты выступила бы актриса из России, а женихов сыграли культовые актеры из разных стран, скажем, уровня Марлона Брандо из Америки. Сейчас это было бы абсолютно реально, а тогда у меня не было менеджеров и спонсоров, которые подхватили бы идею. Я понимал, что это утопия, и решил воплотить свою идею хотя бы в границах СНГ, где вместе с русской невестой плясали бы грузин, белорус, киргиз… И зрителям было бы понятно, что все наши беды начинаются тогда, когда мы начинаем ссориться. Но и это оказалось утопией. И тогда ко мне на Покровку пришли мои друзья из театров на Таганке и имени Маяковского, и мы сделали этот спектакль. В 2006 году на гастролях в Минске играли «маяковцы» – Игорь Костолевский и Михаил Филиппов. Замечу, что «Женитьба» идет у меня в двух вариантах – на Покровке и в Театре Маяковского.
А в моем первом спектакле на Покровке – «Три сестры» – заложена программа моих размышлений о театре. Это был ответ на авангардные постановки, которые заполонили сцены, хотя мой спектакль тоже считался авангардным. Но в то же время это была работа в духе школы реалистического, психологического театра, ведь я приверженец мхатовских традиций, ученик Марьи Осиповны Кнебель, ученицы Станиславского, Немировича-Данченко и Михаила Чехова. Я очень рад, что такие спектакли востребованы публикой.
– Почему вы ставите классику во времена реформ, моды, новаций?
– Потому что она жива во все времена. Классика не может пылиться на полке и скучно «проходиться» в школе. Для нас это как кислородные подушки, наш золотой духовный запас. Между прочим, меня записывают в авангардисты, но я не ломаю классику, потому что ценю традиции русского реалистического психологического театра, где режиссер, как говорит Немирович-Данченко, должен умирать в актере. Многие режиссеры боятся делать это, потому что хотят, чтобы зрители оценили их буйную фантазию. Мне неинтересны эти вымыслы. И у меня есть современный подход к постановке произведения, свои средства выражения, но суть всегда идет от авторов. И я фантазирую в своих спектаклях, но потом, как правило, убираю все это, чтобы не отвлекать зрителя от основного смысла. Мне всегда хочется, чтобы у зрителя пробуждался творческий потенциал и он вместе со мной играл свой спектакль.
У меня вообще была идея поставить на сцене те произведения, которые изучают в школе, и доказать зрителю, что и Чехов, и Гоголь, и Тургенев – наши современники. Они пишут о человеке, для человека и во имя человека. И проблемы там вечные, мы можем оказаться в таких же ситуациях, как и герои 100—200 лет назад, и пережить такие же чувства. Вот пьеса «Месяц в деревне» многим кажется скучной, а когда я прочитал ее внимательно, то увидел, что Наталье Петровне 29 лет. это молодая женщина, и, возможно, у нее это первая страстная любовь, несмотря на замужество. А когда возникли страсти и пошел разговор о том, разрушительна или созидательна такая любовь, появился нервный, бурный спектакль. Помню, в Египте на фестивале экспериментальных спектаклей мы играли «Месяц в деревне» без перевода. И что вы думаете, арабские женщины плакали в тех же местах, где и русские зрительницы.
– Как вы считаете, искусство способно изменить человека к лучшему?
– Убежден, что да. Однажды с Театром на Покровке мы играли «Ревизора» для медработников. На обсуждении один человек обратился ко мне примерно с такой речью: «Вы понимаете, что вы сделали?! Нет, вы не понимаете… Я знаю эту пьесу с детства, видел много спектаклей, фильм, но никогда она не задевала меня так, как сегодня. Знаете, о чем я думал на спектакле? Ну почему Арцибашев может взглянуть на известную вещь под новым углом зрения, а я нет?!. Скорее бы закончился вечер, прошла ночь и я пошел на работу! Я тоже хочу творить на своем рабочем месте…»
– Почему вы против театральной реформы?
– Я не против, в театре нужны реформы, но они должны помогать творчеству, а не разрушать достижения русского репертуарного театра. На западе наш опыт вызывает зависть, а мы пытаемся уйти от этого, потому что государство отказывается помогать стационарным театрам. Без дотаций театр не выживет. Кто-то начнет заниматься антрепризой, кто-то ставить попсовые спектакли. Непонятен также критерий, по которому государство берет под опеку театры. Помогали хотя бы тем коллективам, которые сохраняют традиции и славу русского театра. Посмотрите, за границей Станиславский – бог, а у нас он оплеван, осмеян, кто не пнет его – тот отставший…
– Задумывались ли вы когда-нибудь о проблеме объединения народов после распада Союза?
– Лично для меня распад Союза стал горестным событием. Сложнее стало общаться, появились границы, а вместе с тем нецивилизованность в решении многих проблем, грубость, вражда. Печально видеть, как люди поддаются истерике, а кто-то разжигает страсти, пользуясь ситуацией. Это губительно сказывается на творчестве, так что я голосую за объединение братьев-славян.
