Последний абзац

У каждого века свои вехи. С 1 января 1919 года начала отсчет наша новейшая история. В этот день Временное рабоче-крестьянское Советское правительство Белоруссии обнародовало Манифест об образовании БССР. 85 лет прошло с тех пор. Целая эпоха, сотканная в единый орнамент из множества нитей. Светлых и темных. Героических и трагических событий. А еще из судеб выдающихся людей, земляков, чьи имена - уже сама история.

Известный журналист Александр Шабалин подготовил авторский цикл материалов под рубрикой "ХХ век, штрихи". Публикуем материал этого цикла, посвященный одному из крупных деятелей эпохи Белорусской Советской Социалистической Республики.

В этих заметках - только один штрих к уже достаточно полно высвеченному портрету Петра Мироновича Машерова, человека, оставившего яркий след в истории нашей республики. Только один рабочий эпизод из его жизни. Эпизод небольшой, но, на мой взгляд, знаковый, дающий возможность в несколько непривычном ракурсе увидеть масштабную личность Машерова. Эпизод, по которому, как по живому срезу дерева, можно при желании оценить дух ушедшей эпохи и по-человечески понять бесконечные внутренние борения того, кто обременен высокими властными полномочиями, несет на себе тяжелый груз государственной ответственности.

Группа по подготовке доклада первого секретаря ЦК КПБ на предстоящем съезде партии завершала работу. Нас было пятеро, и трудились мы, что называется, от зари и до зари в загородной партийной резиденции. Регулярно, а было это, как правило, вечерами, во время ужина, к нам наведывался сам Петр Миронович, чтобы отрецензировать то, что уже сделано, поделиться новыми идеями, которые могут быть использованы в дальнейшем.

Машеров всегда был богат идеями. Он неделями, месяцами, а то и годами их вынашивал, так и этак "обкатывал" в своем окружении, в беседах с людьми, мнение которых ценил, пока эти идеи не вызревали до такой степени, чтобы можно было положить их на бумагу, а потом и озвучить в широкой аудитории. Он самым дотошным образом старался вникнуть во все - даже во второстепенные на первый взгляд детали. Для него не существовало мелочей. Знаю, например, как, готовясь к встрече с коллективом оперного театра, Машеров за ночь проштудировал монографию "Постановка голоса певцом оперной сцены"...

В моменты, когда он, развивая какую-то мысль, что называется, "заводился", его нельзя было перебивать - он просто не слышал чьи бы то ни было реплики, уточнения, даже вопросы. Местами он был многословен, иногда в его жестах и интонации проглядывало откровенное позерство, но даже в этих случаях слова в его речи звучали убедительно, весомо, ложились, как булыжники в добротный фундамент, как кирпичная кладка - одно к одному - у мастеровитого каменщика.

Говорят, короля делает свита. Вот, дескать, и доклады пишут одни, а пользуются результатами их интеллектуальных усилий другие. Наивное заблуждение. Конечно, в том, что от рабочей группы по подготовке того или иного выступления, речи, доклада в определенной степени зависит и успех оратора, сомневаться не приходится. Но реальным автором речи все же является тот, кто выходит с ней на трибуну.

И вот работа нашей пятерки подходит к своему финишу уже здесь, в Минске, в здании ЦК. Остается сделать заключительный аккорд: сочинить последний абзац.

Тут-то дело и застопорилось. Нам предстояло устами кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС дать оценку работы самого Политбюро и, конечно, его лидера. Мы знали, что подобные абзацы тщательно изучались, анализировались в соответствующем секторе ЦК КПСС, что из-за расставленных в них акцентов, случалось, круто менялась вся дальнейшая карьера того, кто все это произносил.

Время близилось к полуночи. И вот в помещение, где мы работали, заходит Петр Миронович со стопкой бумаг - готовыми на данный момент страницами доклада. Усталый, какой-то опустошенный, в сером пуловере вместо привычного элегантного костюма, с расстегнутым воротом сорочки.

Группа насторожилась: не понравилось написанное?

А он обвел присутствующих безразличным, совсем ему не свойственным, взглядом, заговорил

: - Вы неплохо поработали. Спасибо. Все мои основные мысли учтены. Но нужен последний абзац. Без него и доклада нет...

Помолчал. И вдруг произнес - как бы сам себе - слова, от которых у меня, тогда еще достаточно молодого человека, мурашки по спине побежали

: - Надоело... Сколько можно...

Еще помолчал и - уже непосредственно нам

: - В общем, на сегодня хватит. Завтра к восьми подготовьте короткий заключительный абзац. Все оценки должны быть предельно спокойными и сдержанными.

Надо хорошо знать те времена, чтобы понять, насколько рискованно все это прозвучало в стенах высокого - не столько, конечно, по количеству этажей, сколько по своей значимости - здания. От таких слов до полной политической смерти - один шаг, особенно, если еще учесть, что Машеров - человек обаятельный, популярный в народе, с реальной звездой Героя на груди за реальные заслуги в Великой Отечественной войне - с трудом вписывался в тогдашнюю кремлевскую элиту.

Не в пример многим увядающим старожилам Кремля он был смел в решениях и дерзновенен в поиске. Его и сегодня считают одним из самых прогрессивных политиков своего времени. Он ставил задачи, казавшиеся невыполнимыми, за что его иногда называли прожектером. Когда, к примеру, в Беларуси собирали стабильные 12 - 13 центнеров зерна на круг и лишь "маяки" замахивались на 20, а то и 25, он на одном из пленумов ЦК обосновал возможность и необходимость выхода республики на рубеж в 30 центнеров зерна с гектара. В реальность поставленной цели мало кто верил. Сомневались ученые, практики, чиновники.

Все это и впрямь можно было бы назвать прожектерством, если бы уже через три-четыре года средний урожай в республике не превзошел отметки в 20 центнеров. А сегодня мы имеем и заветные 30.

И все же там, "наверху", Машерова, невзирая на все его заслуги (а может, и в силу их), откровенно недолюбливали.

Здесь позволю себе сделать еще одно небольшое, но немаловажное, на мой взгляд, отступление. Вскоре после оглашения официального заключения о причинах гибели Машерова я получил возможность ознакомиться в Верховном суде со всеми четырьмя увесистыми томами этого дела, которое изучил, что называется, под увеличительным стеклом. Начисто отрешившись от уже имевших место толкований происшедшего, я попытался самолично постичь, как и почему произошла эта трагедия. Любые сомнения подвергались тщательной перепроверке, неясности - уточнению.

Вывод, который тогда у меня вызрел и который я никому не навязываю, был однозначным: Петр Миронович Машеров погиб в результате нелепого, рокового, трагичного стечения обстоятельств, никак между собою не связанных.

Но остался все же вопрос, на который я так и не нашел для себя ответа: кто и по какой причине смотрел сквозь пальцы на то, что кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, вопреки утвержденному на самом верху протоколу и строжайшим инструкциям, подлежащим неукоснительному исполнению, время от времени отправлялся в поездки по республике без мигалок, должной охраны и необходимого количества машин сопровождения, да еще с водителем со слабым зрением?

Что - кто-то ждал несчастного случая, делал на него ставку?

Вернемся, однако, к истории с последним абзацем. Нет надобности говорить о том настроении, в котором мы пребывали, готовя этот злосчастный текст со "спокойными, сдержанными оценками".

Мы его в конце концов вымучили, но он... не понадобился.

Утром следующего дня автор доклада - гладко выбритый, в новенькой сорочке, белоснежность которой подчеркивали шикарный черный костюм и темно-бордовый галстук, с подогнанной волосок к волоску прической - собрал членов группы в своем фешенебельном кабинете. Глядя куда-то поверх наших голов, сказал

: - Будем завершать доклад. В последнем абзаце надо во весь голос сказать о плодотворной деятельности Политбюро, о несомненных заслугах и высоком личном вкладе в общее дело Генерального секретаря, с именем которого связаны авторитет КПСС, авторитет всей страны. На работу даю вам ровно один час.

И хотя взгляд был направлен мимо нас, в нем читалась надежда, что мы вынесли из сказанного нечто большее, чем было произнесено вслух...

Конечно, вынесли...

Нехитрое дело - "подловить" крупного политика на просчете, который на поверку может оказаться просто кажущимся ("Каждый мнил себя стратегом, видя бой со стороны"). Куда важнее и порядочнее - понять человека, уже в силу своего статуса обреченного знать и видеть намного больше, чем это дано другим, положиться на его чутье и мудрость и поверить в то, что его решения продуманны и внутренне обоснованны практически всегда. Особенно в ситуациях, где все варианты проигрышны.