Для Светланы Артюшковой и Дануты Ласута эти портреты — напоминание о мужественных родственниках.Фото Александра КУШНЕРА.
Этим портретам в родительском доме в деревне Тябуты Воложинского района нынче отведено самое почетное место — на полке старинного серванта. Рисунки заботливо «спрятаны» за стеклом. Ведь бумага, того и гляди, может рассыпаться. Впрочем, осознание того, насколько бесценны эти листы, пришло, увы, слишком поздно.
— Папа — Петр Петрович Мандрик — всегда особенно бережно относился к ценным для него вещам и никогда ничего не выбрасывал, — вспоминает Светлана Петровна. — Эти портреты мы нашли еще в 1970–х. Они лежали в отцовской тумбочке, в одном из журналов. Заинтересовались, начали расспрашивать. Отец был хорошим рассказчиком, но многим деталям значения тогда мы не придали...
Сейчас же эту историю приходится восстанавливать буквально по крупицам. Женщины вспоминают: папина семья проживала на хуторе, на краю леса. Судя по дарственной надписи на обороте одного из портретов, дело было в 1942–м. Гитлеровцы гнали пленных и одного, видимо, упустили. Он затерялся, а потом набрел на хату и попросил помощи. Дед не отказал.
— Он всегда был фаталистом, считал: если не сегодня умру, то завтра. А к тому же у него была огромная ответственность за Родину, — добавляет Данута Петровна.
— Сколько раз его могли обнаружить! — эмоциональна Светлана Петровна. — Шестнадцатилетнего отца фашисты даже выводили на расстрел. Детям в то время было не до игр, они слишком быстро становились взрослыми и своим родителям помогали не только по хозяйству. Папа, например, шил сапоги — у нас в доме до сих пор хранятся лоскуты хорошо выделанной кожи. Обшивал в том числе евреев. Предателей хватало, кто–то донес, папу на заднем дворе нацисты поставили на колени под «ружье». Бабушка Мальвина отбила — бросилась на землю, стала руки солдатам целовать... Его пощадили. Страшно подумать, что было бы, если бы гитлеровцы узнали еще и о военнопленном.
А тот оказался, как сам себя называл, «маляром» (художником, если переводить на русский). Назвался Сергеем Глушковым. Поэтому, прежде чем уйти, своих спасителей отблагодарил портретами. Именно они для семейства Мандриков и спустя 75 лет — напоминание о тяготах Великой Отечественной, а также о мужестве их родственников.
Всего портретов пять. Целое проживающее на хуторе семейство! Дедушка Петро, бабушка Мальвина с лисьим воротником. Их дети — 16–летний Петр (отец Дануты и Светланы) и его младшая сестра Маша. Бабушкина сестра — тоже Мария. Сестры признают: сходство — поразительное. Разве что глаза у всех потухшие, в них нет никакого блеска. Хотя в войну могло ли быть иначе? Остальные же характерные черты лица художник сумел подметить мастерски. Женщины всматриваются в отцовский портрет и кивают: а ведь действительно веко у него всегда было таким же, приопущенным...
— Что стало с художником — никто из нас, увы, не знает, — говорит Светлана. — Свидетелей этой истории в живых уже нет, да и в деревне спросить не у кого. Старожилов не осталось. Родители ни самого Сергея Глушкова, ни его родственников никогда не искали — он у них ассоциировался с тяжелыми воспоминаниями. Мы — пытались. Через социальные сети в том числе. Но тщетно. А может, кто–нибудь из ваших читателей знает его судьбу?
К сожалению, ничем не смогли помочь корреспондентам «СБ» и в Воложинском районном краеведческом музее. Лишь заметили: Тябуты были одной из тысячи самых обыкновенных деревенек с непримечательной размеренной жизнью.
— Как считаете, этим портретам место на серванте или все же в музее? — напоследок интересуюсь у Светланы и Дануты.
— Пока жива мама, их место — в нашем деревенском доме. Что касается музея... Мы об этом задумывались. С одной стороны, вроде бы и жалко расставаться. С другой — будут ли эти портреты интересны другим?
Компетентно
— Еще летом 1941–го нацисты подготовили ряд приказов, согласно которым за выданного военнопленного полагались премии. Те же, кто не проинформировал о беглеце или — еще хуже — рискнул его укрыть, подлежали расстрелу. Снисхождение оказывали лишь тем, кто подобным образом спасал своего родственника. Однако впоследствии начиная с 1942 года наказывали и таких — отправляли на принудительные работы. Что касается непосредственно Воложинского района, то на местных хуторах укрывалось немалое количество беглецов, хотя там они долго не задерживались. Максимум полгода. Ведь любой подобный факт не мог остаться незамеченным. К тому же с апреля 1942–го фашисты проводили в тех краях полный учет пришлого населения. Если выяснялось, что человек взял к себе кого–то «незаконного» — его имущество конфисковывалось, а у жителей хуторов — вовсе сжигалось. Возможности отблагодарить спасителей у военнопленных, как правило, не было, поэтому с ними заключали своего рода сделку — использовали в качестве батраков. Конечно, были и примеры полного бескорыстия. Некоторые беглецы, к слову, впоследствии и вовсе становились «примаками» — полноправными членами семей. История с портретами, пожалуй, из этого же альтруистического ряда... Кстати, выкупить военнопленных можно было вполне легально. Хоть из лагерей, хоть из тюрем. Особенно в Минске. За сало, мясо, яйца, деньги — например, за несколько золотых монет.
