О великих актерах сегодня не говорят... Вернее, говорят, если речь идет о кумирах прошлого. Наверняка им также не было чуждо ничто человеческое. Тем не менее не я первая заметила, что в соревновании талантов век нынешний явно проигрывает веку минувшему. Те великие все–таки были другими — не только на сцене или съемочной площадке, но и в своем будничном «закулисье». Однако новый проект, который мы начинаем совместно с Белорусским государственным архивом–музеем литературы и искусства, — это не ностальгия по безвозвратно утраченному. Скорее, это попытка объективно исследовать тот путь, который прошло наше белорусское искусство.
Есть три типа великих актеров. Первый — это актер с большими ролями. Второй — так называемый типаж, в совершенстве выразивший свое время. И, наконец, актер–миф, создавший легенду о себе еще при жизни. Ирина Жданович — тот редкий случай, когда все три ипостаси соединились.
Публика ее боготворила и подолгу скандировала имя любимой актрисы после спектаклей, не желая расходиться. Критики не скупились на восторженные эпитеты, сравнивая ее с легендарной Комиссаржевской. Неудачных ролей, по единодушному мнению зрителей и прессы, у этой актрисы не было вообще. «Она заставляла стонать и рыдать вместе с ней, — писала Галина Владомирская, коллега Ирины Жданович по Купаловской сцене. — Понятие «великая актриса» у нас стало очень расхожим. Но я распишусь под этим. Великая была только Жданович! Все — остальные — хорошие актрисы...» В пантеоне легенд белорусской сцены Ирина Жданович выглядит едва ли не самой благополучной — и в творческой, и в личной жизни. Однако время, в которое ей довелось жить, не признавало баловней судьбы...
«Парижанка»
В 1920 году, когда возник первый Белорусский государственный театр (будущий Купаловский), Ирине Жданович было всего 14. Именно в этом нежном возрасте началась ее профессиональная карьера: Ирину зачислили в труппу на амплуа травести. Только в 40 лет она сыграла Джульетту — впервые на национальной сцене, доказав, что для нее нет ничего невозможного. Впрочем, достаточно взглянуть на ее портрет, чтобы убедиться — добиться внешнего сходства с юной шекспировской героиней актрисе было как раз проще всего. Фотография не врет: Ирине Жданович здесь 40, хотя даже без грима она выглядит вдвое моложе. Вот уж где буквальное подтверждение расхожей фразы о том, что истинная красота и талант не подвластны времени...
Впрочем, на профессиональную сцену она вступила еще раньше, в 11 лет, когда отец, незабвенный Флориан Жданович, доверил Ирине роль Данилки в Купаловском «Раскiданым гняздзе». Пожалуй, здесь понадобится небольшое отступление, ведь имя Ждановича сегодня даже иных завсегдатаев театра им. Я.Купалы может заставить свести брови к переносице. Тем не менее в списке тех, кто создавал белорусский профессиональный театр, Флориан Павлович числится в первых строках.
«Когда я родилась, — вспоминала его дочь, — отец мой... работал мелким служащим в Минской городской управе. Но все свободное время отдавал художественной самодеятельности драматического искусства, где участвовал как актер и режиссер»...
Закончив Варшавскую драматическую школу, Флориан Жданович совершенствовал актерское мастерство в польском театре в Минске, после организовал драматический кружок, с которым гастролировал по деревням и небольшим белорусским городам, наконец, в 1917 году возглавил Первое товарищество белорусской драмы и комедии, а в сентябре 1920–го под звуки «Интернационала» поднял занавес Белорусского государственного театра, с которого, собственно, и начинается история современного белорусского театра.
Фактически он же и стал первым педагогом Ирины, так что, когда набирали труппу первого в Белоруссии профессионального театра, юный возраст дочери его основателя никого не смутил.
«20–й год. В стране разруха... Репетировали спектакли в зале ресторана «Париж», — записывала она свои впечатления на разрозненных листках бумаги (где чернилами, а где карандашом). — Сцену нам давали за 2 — 3 дня до премьеры, потому что сцена была одна, а театральных коллективов — три, и балет, хор, оркестр. В помещении театра было очень холодно — не было дров. Зрители сидели в пальто, шапках, галошах. Не лучше было и с транспортом...
Помню, когда мы ехали на гастроли в Гомель и Витебск, нам дали 2 вагона, один из–под угля, второй — из–под селедки. Мы их сами мыли и чистили. Зарплату нам платили картошкой и соленой рыбой, а премировали — мукой...
Но нам было хорошо, радостно и весело, потому что мы любили искусство, любили свой театр и гордились им. А любить и уважать его нас учил наш режиссер, руководитель и организатор театра Евстигней Афиногенович Мирович».
Женщина
Через год в ее актерском багаже был чуть ли не десяток ролей — и Ирину решили послать учиться в Москву. Но, хотя вступительные экзамены она сдала с легкостью, московских педагогов возраст юной белорусской актрисы как раз таки смутил, все кончилось тем, что ее отправили домой «подрасти». Но в душе Ирины уже не было места разочарованию...
«Все это было очень романтично и, я бы сказала, необыкновенно, — писала она в своем дневнике, осторожно переходя к самому главному: — Этим летом я чувствовала себя уже равноправным членом общества... Но, несмотря на то, что я была как бы самостоятельным человеком, без разрешения и ведома старших мне пойти куда–либо не разрешалось. Да и сама я не очень стремилась куда–либо ходить, да и не в чем было. Платья перешивались с маминых старых платьев, а то даже с полотняной простыни, а то даже с грубого крестьянского полотна... А узор выполнялся просто краской. Туфли тоже мы сами шили, только кожаная подметка заменялась веревочной. Шляпы тоже мастерить приходилось самим. Но все это не усложняло мне жизнь, а, наоборот, делало ее интереснее, ведь столько фантазии нужно было вложить, чтоб туфли выглядели как настоящие... Веревку добывали на чердаках и обшивали картонную подметку...
Я все это так подробно описываю потому, что все это... производило впечатление друг на друга при нашем знакомстве.
Итак, лето 1921 года. Коллектив в отпуске — отдыхает. Но отец вместе с Е.А.Мировичем работали — им необходимо было пополнить театр способной талантливой молодежью. Искали в самодеятельности, школах. И вот... отец пришел и за обедом говорит: «Сегодня нам повезло. К нам пришли два молодых актера из «Белорусской хатки». По–моему, один из них очень способный — это Борис Платонов.
Я слушала и вдруг представила... Это имя и фамилия произвели на меня сильное впечатление»... (Последний абзац зачеркнут автором.)
Через 25 лет, уже будучи супругами с солидным стажем, Жданович и Платонов вспомнят свою юную любовь в шекспировском спектакле (Платонов в нем сыграет Ромео)... К моменту их встречи у него уже были первые поклонницы, она же выглядела угловатым подростком, играла преимущественно мальчиков, и многие недоумевали: что он в ней нашел? Годы спустя уже никому не приходило в голову задавать этот вопрос, хотя модными в то время формами Ирина так и не обзавелась.
Стоик
Всю свою жизнь Борис Платонов признавался ей в любви, причем часто — в стихах. Потому что не было женщины, способной конкурировать с ней, с ее потрясающими глазами. В каждой (!) рецензии на спектакли с участием Ирины Жданович отдельный абзац всегда посвящен ее выразительному взгляду, в котором и наивность Маши из «Капитанской дочки», и ревность Дианы из «Собаки на сене», и чистота Негиной из «Талантов и поклонников», и решительность Людмилы из «Поздней любви», и гордость Норы из «Кукольного дома»... Ирина Флориановна оставила множество записок, в которых педантично размышляла над спектаклями родного театра, над своими образами, штудировала всевозможную литературу по странам и эпохам, добиваясь неподражаемого взгляда своих героинь. И никто не видел боли в ее глазах, вечных слез по расстрелянному отцу, от которого Ирину, говорят, даже вынуждали отказаться. Одновременно репрессировали родного брата Флориана Ждановича, Антука Криницу, арестовали родных Бориса Платонова... Рассказывают даже, что, ожидая приезда «воронка», Ирина потеряла ребенка... Так или иначе, но после этого свои личные переживания она перестала доверять даже дневнику.
За свою долгую жизнь Ирина Жданович стойко пережила все этапы советской истории — роптать на судьбу было не в привычках того поколения. Напротив, даже как будто азартно она включалась во все, что происходило вокруг, — выбирала все более эмоциональные стихи, чтобы читать их солдатам на фронте, после с той же энергией отправлялась восстанавливать Минск, разрушенный войной (между репетициями), ставила собственные спектакли на злобу дня и преподавала мастерство студентам, наконец, уже в качестве депутата Верховного Совета БССР помогала колхозам доставать грузовики, а школьным драмкружкам — грим и занавесы... Со всех фотографий она смотрит твердо и нежно.
Но кто знает, что скрывали эти глаза?
