Мы понимаем, что, раз меняется мир, меняется и язык.— Владимир Маркович, каких перемен ждать?
— Прежде всего не следует волноваться: «реформа» языка не декларируется, она в принципе невозможна. Язык нельзя взять и реформировать, он развивается сам по себе. Изменения происходят в нем с разной скоростью, медленнее или быстрее, но все они могут произойти только естественным путем.
— Однако уже опубликован проект постановления о новых правилах русского правописания. Неужели нам придется переучиваться грамотно писать?
А вторая реформа прошла чуть больше ста лет назад, в 1917—1918 годах, когда были убраны некоторые буквы и изменены правила. С тех пор реформ не было, и сейчас то‑ же не предполагается — общество не готово.
— А почему общество так нервно относится к изменениям в языке?
— Мы воспринимаем язык как ценность и очень консервативны по отношению к нему — как ни в какой другой области. Оттого перемены воспринимаются остро. Например, было бы логично убрать мягкий знак на конце слов после шипящих и писать слова «мышь», «ночь», «стричь», «беречь» без мягкого знака...
— Что вы говорите! Такое даже слышать страшно!
— Ну почему же. Например, до реформы 1917‑го года писали же такие слова, как «врач», «нож» с твердым знаком на конце. Дело привычки. Но это в теории. Если бы мы попробовали ввести такое правило сейчас, это вызвало бы бурю негодования и гнева: «Руки прочь, не коверкайте русский язык!» Поэтому лингвисты прекрасно понимают, что, хоть теоретически сделать это было бы полезно, но практически реализовать невозможно. А то, что обсуждается в последнее время, — это даже не новые правила правописания, а всего лишь новые формулировки правил. Мы не меняем сами нормы. Все слова мы как писали, так и будем писать.
— Тогда зачем же нужны изменения? Разве у нас как‑то плохо сформулированы правила?
— Дело в том, что до сих пор формально действует cвод 1956 года. Это единственный в нашей истории свод обязательных правил орфографии и пунктуации. В нем многое устарело. И на практике в некоторых случаях эти правила давно игнорируются, а многие слова мы пишем, заглядывая не в них, а в современные словари и справочники.
— Это какие слова?
— Один из ярких примеров касается слов, заимствованных недавно. Это слова с первой частью «интернет‑», «бизнес‑», «медиа‑» ... Как их писать? В 1956‑м их не было. Поэтому, конечно, мы пишем эти слова с опорой на современные словари и справочники. К примеру, на полный академический справочник «Правила русской орфографии и пунктуации», вышедший в 2006 году, который гласит, что слова с первой частью «интернет‑» и «бизнес‑» пишутся через дефис, а с «медиа‑» — слитно. Нам очень нужен общеобязательный свод правил, который учитывает изменившуюся с 1956-го картину мира.
— Тот свод, что подготовлен Министерством просвещения, и будет нашим «основным законом»?
— Нет, пока речь идет о кратком своде только лишь орфографических правил и только самых основных, которые остро нужны. Но это еще не полный свод. В Институте русского языка РАН идет работа над полным академическим сводом правил русской орфографии и пунктуации. Эти правила пишутся «по кусочкам» и обсуждаются на заседаниях Орфографической комиссии. Мы получим полный свод примерно в 2024-м.
— Что в нем будет самое заметное?
— Ну, например, правило, касающееся иностранных слов со звуком «э» в корне. По правилам 1956 года их следует писать с буквой «е», и есть всего лишь три исключения: «мэр», «пэр» и «сэр». Получается, что такие слова, как «сэндвич», «мэтр» или «фэнтези», мы должны писать с «е». Но мы так не пишем, и это давно зафиксировано в словарях и справочниках, а правила устарели. Вот здесь будет новое правило.
— Все‑таки перемены есть. Не разойдется ли русский язык в России с русским же в других странах? Не получится ли, например, что у россиян и белорусов в итоге окажутся разные правила русского правописания?
— Нет, конечно. Наоборот, для всех русскоговорящих наконец появляется общий обязательный свод орфографических правил, и это очень важно.
— Скажите, язык нуждается в защите? Нелепые заимствования, жаргон, канцеляризмы — все это портит его?
— Моя точка зрения — язык невозможно испортить. Но нужно различать язык и речь. Язык — это система, абстракция. Речь — то, что представлено материально, то, что мы производим, пишем, слышим. Речь может быть красивой и некрасивой, а язык не может быть плохим или хорошим.
Очень многие действительно боятся изменений в языке. Это парадокс, потому что мы понимаем, что, раз меняется мир — меняется и язык, и было бы странно, если бы мы сейчас говорили и писали так же, как во времена Ивана Грозного. В теории все это понимают, но на практике люди очень переживают из‑за того, что в языке появляются новые слова, новые значения, меняются ударения, грамматические характеристики слов. Это отношение к языку как к какому‑то бедному вечному ребенку, которого нужно посадить под стеклянный колпак и ни в коем случае его не касаться, а просто восхищаться и оберегать. Но язык не так устроен. Ценность его именно в том, что он меняется и позволяет нам описывать меняющийся мир.
— Знаете, когда двое моих сыновей‑подростков переговариваются, я ни слова не понимаю. Но это же катастрофа, разрыв поколений?
— Так в том и задача, чтобы родители не поняли. Как любой жаргон, молодежный — это язык замкнутой социальной группы. Подростки стремятся отгородиться от мира скучных взрослых, поэтому говорят так, чтобы их не понимали. Это могут быть игровые термины, заимствования из английского и т.д. Все это было всегда, во все эпохи. И мы такими были. И наши дети будут так же ворчать, что их дети и внуки портят русский язык. А вот современный подросток, говорящий языком писем Достоевского, — вот это ненормально.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Владимир Пахомов — главный редактор портала «Грамота.ру», научный сотрудник Института Русского языка им. В. В. Виноградова РАН, член Орфографической комиссии РАН, председатель Филологического совета «Тотального диктанта».
Екатерина Пряхина
pryakhina@rg.ru
