Почему убивают журналистов

Почему именно журналисты оказались на этом опасном месте, определенно сказать трудно. Может, сама специфика работы требует смелости — той, когда страшно, а делать надо. Не исключено, что сегодня журналист может заявить о себе не только тогда, когда нападет на оригинальный сюжет или первым прибежит на место происшествия, но и тогда, когда скажет правду. И это касается всех журналистов, западных и восточных, ангажированных и заявляющих о своей априорной табуированности.

Чаще всего убивают тех, кто в горячих точках, кто надевает каску, бронежилет и лезет в пекло. Не только потому, что такой смелый и бесстрашный, но и потому, что иначе информации будет грош цена и зритель, читатель, избалованный кровавыми картинками, начнет привычно щелкать кнопками в поисках того, что его заденет, пощекочет, заставит оторвать голову от подушки. Но раньше убивали отдельных журналистов, нынче же, как во Франции, убивают целыми редакциями. Что изменилось? Если в аспекте метафизическом, то мир вновь готов отстаивать собственное понимание ценностей с помощью средств уничтожения, военными средствами. Если с позиции обывателя, то убивают тех, кто решил поднять голову, высунуться дальше обозначенных пределов, кто решил иметь и защищать мнение, вызывающее оппозицию со стороны агрессивных и вовсе не толерантных граждан.

Не надо обожествлять и поэтизировать журналистов, они, как и все люди, могут быть слабыми, могут наступить на горло собственной песне и сказать вовсе не то, что думают на самом деле. Но вот убивать за сказанное слово нельзя, тут двух мнений быть не может. Нельзя убивать за мысль, за то, что человек оценивает и осмысливает события иначе, чем иной человек. В этом смысле толерантность и панацея, и жизнеспособная философия.

Главная проблема сегодняшнего европейского (в частности) общежития заключается вовсе не в том, что кто–то решил отстаивать свою точку зрения с помощью автомата — на то и спецподразделения, чтобы решить эту проблему. Главное даже не в создании правовых условий этого общежития, конституционных гарантий общего существования людей с различными религиозными, национальными, экономическими и духовными интересами. Рано или поздно юристы, политики решат и этот вопрос. Главное заключается в том, чтобы понять: а есть ли в принципе у человека такие тормоза (духовные, интеллектуальные, иные), которые позволят совершить скачок из царства питекантропов и троглодитов в царство подлинной — как писали классики — человеческой свободы? Может, таких тормозов вовсе не существует и толерантность надо срочно менять на более эффективный способ существования?

Конечно, убивают сегодня не только журналистов — в этом–то вся беда и вся трагедия. Убивают детей, причем обосновывая это самыми высокими словами о неведомой никому целесообразности. Убивают стариков, женщин и при этом говорят, что «так надо», «такова логика противоборства», «жизнь заставила» и т.д. Попав в плен, в руки представителей правоохранительных органов, большинство убийц становятся белыми и пушистыми жертвами обстоятельств, политического произвола.

И еще очень хотелось бы, чтобы разного рода марши, демонстрации, протесты против произвола, против убийства ни в чем не повинных людей стали явлением не только западноевропейским. Чтобы любая кровь и в любом уголке стала причиной общественного негодования. Не надо думать, что кому–то больнее, когда гибнут близкие люди, а кто–то может это перетерпеть, в силу фатализма, равнодушия или «недоразвитости». Болит у всех одинаково, и мы видим это совсем близко у наших собственных границ. Наверное, человечество сможет победить беду терроризма, уничтожения за инакомыслие лишь тогда, когда кровь невинных жертв станет общей болью всех и сразу, вне зависимости от традиций, уровня материального благополучия, политических стратегий и прочей дребедени, абсолютно пустой и второстепенной по сравнению с главным — конкретной человеческой жизнью.