Пирожки из фиников и чувство меры

Что думали великие о праздниках

А ведь праздники–то на носу! Новый год, Рождество, каникулы, гости, подарки... И хлопотно, и радостно... Не зря великий грек Демокрит говорил о том, что жизнь без праздников — это длинный путь без заезжего двора. Правда, ко всевозможного рода пиршествам и торжествам философы и поэты относились по–разному... Были среди них и совершенные аскеты вроде Кратета Афинского, который даже глиняную чашу выбросил, увидев, что мальчик пьет из ручья, зачерпывая рукой... Хватало и гурманов. Во всяком случае, почти все классики оставили свои невероятно яркие описания пиров: от Гомера и Петрония до Рабле и Байрона, от лукуллова пира до пира во время чумы...

Стаялi на стале плады з Марока

I з фiнiкаў салодкiх пiражкi,

А самы лепшы аравiйскi мока

Быў у кiтайскiм посудзе, якi

Здзiўляў красой i не рабiў апёкаў.

Так звучит отрывок из поэмы Байрона «Дон Жуан» в переводе на белорусский язык Владимира Скоринкина. Впрочем, Байрон тут же делает оговорку: «Вiно, любоў, няспанне па начах, /Як i абжорства, наблiжаюць крах». Наверное, слова эти были основаны на собственном опыте... Байрон как раз к аскетам не относился. В общем, как говорил Пифагор: «Садись за жизненный пир, но не облокачивайся на него». Но, с другой стороны, помните слова булгаковского Воланда о том, что вызывают подозрение мужчины, избегающие дружеских застолий, общества прекрасных женщин и бокала вина? Наши предки толк во всем этом знали. В поэмах «Энеiда навыварат» и «Тарас на Парнасе» античные боги и герои демонстрируют нравы белорусской «засцянковай шляхты» и крестьян: «Прыгожа дужа дзеўка Геба / Гарэлкi ў чаркi налiла», «Узяўшы хустачку, Венера / пайшла «мяцелiцу» скакаць»...

Шляхетские застолья на нашей земле, как известно, были особым явлением. Удавшимся считался праздник, с которого ни один гость не мог уйти своими ногами. Про все это можно прочитать в книгах Владимира Короткевича — и про лосиные губы в уксусе, и про варенье из стеблей аира, и про особый голубой ликер, настоянный на «дзiвасiле»... Впрочем, герой Короткевича Андрей Белорецкий, употребляя все эти деликатесы, переходит на мысли о том, что рядом крестьяне умирают с голоду, а любимая девушка одиноко пребывает в родовом поместье... Так и кусок в горло не пойдет. В анонимной пьесе XIX века «Адвячорак» звучит народная мораль по этому поводу: «Як свабоды блiснiць сонца, / Празнiчкам вумны сынок / Сядзiць з граматкай у аконца — / Нi пабяжыць у шынок...» Думается, эту мысль полностью одобрил бы Гете, поучавший: «Не следует с излишней торжественностью приступать ни к какому делу: торжественно праздновать следует только окончание дел». В поэме Якуба Коласа «Новая зямля» на сельском застолье по поводу окончания сбора меда «сыр, як першы снег, бялюткi, /Каўбас прыемнейшыя скруткi, /Што толькi ёсць на Беларуси. /А масла!.. Не! Маўчу, баюся/ У час пайковай суяты/ Дражнiць пустыя жываты». Как вы поняли, об этом пасторальном изобилии писалось уже после установления новой власти, при которой праздники, как и продовольственный паек, были строго регламентированы. Даже Новый год считался подозрительным торжеством, не говоря уже о Пасхе или Калядах. В повести того же Якуба Коласа «На прасторах жыцця» комсомольцы, чтобы отвадить стариков от обрядов возле святого колодца, устраивают свой «фэст» на осушенном болоте. В басне Кондрата Крапивы «Калядная размова» описывается разговор крестьянина и церковных колоколов. Просвещенный крестьянин отказывается идти в церковь. И горюют колокола: «Каляда прыйшла да нас, /Ды без сала, без кiлбас». Отныне все должны были идти на митинг, парад, партийное собрание... Хотя Ландау сказал довольно точно: «Чем меньше народу, тем больше праздник». Разумеется, «цнатлiвыя» празднования — это прекрасно и духовно. Но вот Бернард Шоу, человек, кстати, достаточно выдержанный, говаривал, что алкоголь — это анестезия, которая помогает перенести мучительную операцию под названием «жизнь»... Главное — все в меру. Иначе для вас, чего доброго, и Рождество превратится, согласно американской пословице, в мероприятие, когда вы пытаетесь убедить детей, что вы — Санта-Клаус, а жену — что вы не Санта-Клаус...