"ПИЛЬНОСТЬ ЕГО ПРИМЕНЯЕТЬ МАЛЕВАНИЕ..."

В 1969 году с незабвенным другом моим и наставником в области художественной критики и искусствоведения Володей Бойко затеяли мы документальное кино о гравюрах Франциска Скорины. Только-только вышла в свет знаменитая монография Лявона Баразны, в которой впервые после 500 лет умолчания были собраны и опубликованы все гравюры скорининских пражских и виленских изданий.

Параллельно со сценарием я написал и статью для весьма популярного по тем временам журнала "Вокруг света". По неистребимой моей безалаберности опубликованная статья не была мною сохранена. На днях, перебирая собственный архив, неожиданно наткнулся на рукопись той своей статьи и решил поделиться ею с читателями "Кунсткамеры".

C 1517 года в Праге на протяжении всего трех лет Ф.Скорина переводит, готовит к печати и издает почти все основные книги Библии - первые печатные книги на старобелорусском языке, первые русские печатные книги. В предисловии к первой из них - "Бытие" читаем: "Зуполнь выложена на русский язык доктором Франциском Скориной, из славного города Полоцька, напред Богу ко чти и людем посполитым к навчению". В книгах - прекрасные гравюры такого класса, что Стасов сказал о них: "То изящество рисунка, то мастерство гравюры, которые на столь короткое время проблистали в скорининских изданиях, никогда уже больше не повторились ни в одном издании церковно-славянской печати второй половины XVI века, всего XVII и первой половины XVIII века".

Но кто автор этих гравюр? - на этот вопрос не могли ответить ни Стасов, ни Равинский, ни Каратаев, ни Владимиров, ни знаменитый белорусский искусствовед Щекотихин. Сбивало с толку, запутывало следующее обстоятельство: великолепные гравюры, о которых сказаны столь восторженные слова, существуют только в пражских изданиях Скорины. Гравюры "Малой подорожной книжицы", которую он напечатал в Вильно около 1522 года, - разительно хуже.

Иллюстрации пражских изданий отличаются блеском фантазии, изысканностью техники, юмором и в то же время точной направленностью, которая позволяет сказать о них самому автору: "...абы братие моя, Русь, чтучи могли лепей разумети", а в "Малой подорожной..." - сухость и аскетизм, характерные для поздней немецкой готики.

Это несоответствие бросалось в глаза всем и давало основания предполагать, что сам Скорина к гравюрам никакого отношения не имел (не мог же он в самом деле за пять лет разучиться рисовать?), а пользовался услугами двух мастеров - одного в Праге, другого в Вильно... Разобраться в этой путанице не так-то легко.

Переворачиваю десятки исследований по гравюрам XVI столетия, просматриваю старинные книги, изданные в то время в Праге, - даже намека нет на что-либо похожее на гравюры скорининских изданий. Снова и снова просматриваю гравюры в книгах Скорины. Их автор был не просто прекрасным художником, он был удивительно смелым человеком с широкими гуманистическими взглядами, да к тому же еще и... насмешник.

Ну чего стоит хотя бы титульный лист к книге "Иисус Сирахов". На нем изображен диспут ученых мужей-схоластов, судя по костюмам, современников Скорины. Но что за фигуры - самовлюбленные, с выпирающими из-под ряс животами... Какая уж тут святость - самая настоящая карикатура. Однако! Карикатура в Библии?! А вот - титульный лист к книге "Руфь". И тоже что-то не видно святости в библейских персонажах - просто крестьяне работают в поле, склонились под жарким солнцем жнецы, женщины вяжут снопы. Титульный лист книги "Премудрость Божья". На престоле, поджав ноги, Господь, а перед ним - сам Скорина. Только глядит не на Бога - на землю. И не благолепие у него на лице, а грусть, и руки его простерты не к Господу, а к грешной земле. Отсюда уже один шаг до ереси... Так и есть - на иллюстрации к первой книге "Бытие" Господь нарисован без нимба. Среди всякой сущей на земле живности стоит не Бог - человек. Ошибка? Забывчивость? Ну, нет!.. Таких ошибок люди в те времена не делали, за меньшее можно было угодить на костер. Это - вольнодумство, это - позиция.

Итак, если и был в Праге некий художник, который делал для Скорины гравюры, то он должен был думать и чувствовать так же, как Франциск Скорина, быть его единомышленником, разделять его гуманистические идеалы и, пожалуй, не будет натяжкой сказать, прожить такую же жизнь, как Франциск. Так откуда же он возник, этот таинственный художник, вернее, куда же он подевался из Праги после 1520 года?

Может, пойти по самому легкому пути и согласиться с тем, что сам Скорина и был автором гравюр, поскольку никакого иного не просматривается? Ведь имел он звание доктора наук "вызволеных" Краковского университета, а в эти науки в те времена входили и философия, и математика, и музыка, и... рисование. Кроме того, Скорина - ботаник, а ботанику XVI века никак нельзя было обойтись без рисования. Если к тому же вспомнить буквицы, заставки, виньетки его книг, а они изобилуют растительными орнаментами: в букву "Г" изящно вплетен василек, "А" - перевита цветами льна, в букве "Ж" - мальва, "П" - клевер, "И" - "фонарики", "К" - мак. И подбор цветов-то очень своеобразный - простые полевые цветы, и выполнены они со знанием дела.

Очень хотелось бы согласиться с собственными желаниями, однако ведь это только намеки, косвенные доводы. А для того чтобы утверждать авторство Скорины в создании гравюр, необходимы основательные, недвусмысленные свидетельства. Снова обращаюсь к текстам Скорины. Должно же быть что-то, что помогло бы выйти на правильный путь, подтвердить или опровергнуть столь соблазнительную гипотезу.

"Песнь песней", послесловие: "А совершенна ест повелением, прецею и выкладом ученого мужа в лекарских науках доктора Франциска Скорины из славного града Полоцька..."; послесловие к книге "Бытие": "Божею помощью зуполнь выложены и вытеснены повелением и пильностью ученого мужа в лекарских науках доктора Франциска Скорины"; "Иисус Сирахов": "...пильность его применяеть малевание... сердце свое выдасть ко искончанию дела и пильностью своею окрасить недоконалую речь".

И опять намеки... Их, правда, становится все больше и больше, да и выглядят они все убедительнее: "пильность его применяеть малевание", "пильностью своею окрасить недоконалую речь" - казалось бы, чем не свидетельство, но как же быть со "вторым" художником в Вильно? Подозрение о его существовании разбивает в пыль, казалось бы, стройную систему убедительных, хотя и косвенных доказательств. Ах, как необходимо твердое: "Это - мое!" - а такого утверждения обнаружить в текстах не удается. Что же делать нам с этим виленским художником? Просто детективная история какая-то...

И вот однажды, когда, честно говоря, уже отчаялся распутать ее, я выписал в библиотеке имени В.И.Ленина редчайшее издание - на весь Советский Союз считанные экземпляры - "Всемирной хроники", изданной Шеделем в Нюрнберге, в типографии Кобергеров, лет на 15 - 20 раньше скорининских книг. Выписал так, на всякий случай.

...И вижу в "Хронике" гравюру, до мелочей знакомую мне по "Малой подорожной книжице", изданной Скориной в Вильно. Сверяю: да, одна и та же гравюра! Бережно, унимая нетерпение, переворачиваю листы "Всемирной хроники"... и нахожу остальные три гравюры "Малой подорожной книжицы" - титульные листы "Акафиста Богородице", "Акафиста Иисусу", "Канона Иисусу". Совпадает все - формат, композиция, рисунок!

Считаю количество штрихов, которыми обозначены круги на воде в "Малой подорожной книжице" и в гравюре из "Всемирной хроники"... Совпадает! А на складках плаща?.. Подсчитываю штрихи, а сам уже уверен - совпадет! Совпало. Это значит, что мы установили - второго художника в Вильно не было. Был некто в типографии Кобергеров в Нюрнберге, сделавший печатные доски для "Хроники" Шеделя задолго до того, как Скорина в Праге напечатал свою первую книгу. Вот откуда различие стилей, манер, композиции. Вот откуда эти неожиданные сухость и педантизм - прямиком из Германии, из Нюрнберга...

Таким образом, можно считать, что камня, который столько лет сбивал с толку исследователей творчества Скорины, просто-напросто не существовало, как не было в Вильно и художника, который якобы делал гравюры для Скорины.

Обращаюсь к академику А.Сидорову, крупнейшему специалисту по книжной графике XVI века. Показав ему фотографии, рассказываю о своих затруднениях. Сидоров долго разглядывает снимки, тоже, как и я, штрихи подсчитывает. Наконец поднимает голову, глядит куда-то в пространство, чуть пошевеливая губами, словно пробует, как бы половчей начать фразу

: - Видите ли... В начале XVI века в типографии Кобергеров, знаменитой, между прочим, типографии, в которой работали ученики Дюрера, произошел скандал. Три гравера нарушили какие-то цеховые законы, за что и были изгнаны из Нюрнберга. Вполне возможно, что, собираясь, так сказать, в путь-дорогу, они прихватили с собой несколько досок гравюр. След их потом затерялся. Вполне возможно, что где-то они встретились со Скориной и просто продали ему доски.

А я вспоминаю: уже начав печатать "Малую подорожную книжицу", Скорина срывается с места и едет в Кенигсберг. Зачем? Вполне возможно, что изгнанные из Нюрнберга граверы (или один из них) осели в Кенигсберге и именно там встречается с ними Скорина...

- Но почему же он не сделал оригинальные гравюры, не заказал их, в конце концов, если не мог сделать сам, а воспользовался, если можно так сказать, уже бывшими в употреблении?

Академик усмехается

: - Вы знакомы с техникой обрезной гравюры?.. Нет? Объясняю. Прежде всего делается рисунок, потом он переносится на деревянную доску из груши, бука или вишни... Обрезается... То есть наносится ножом каждый штрих, а потом выбирается фон. Работа эта требует незаурядного умельства и опыта. Чаще всего два последних этапа - обрезание и выемка фона - выполнялись подмастерьями. Это объяснялось тем, что для подобной работы требовалась немалая сноровка в работе с деревом.

Сидоров глядит на меня с весьма откровенной улыбкой...

- Скажите, молодой человек, а почему вы, пытаясь доказать причастность Скорины к созданию гравюр, упускаете такой веский аргумент, как его личная монограмма - изображение солнца и луны, соединенных вместе? Сейчас она уже "работает" не косвенно, а прямо. Ведь этой монограммой, которой отмечено большинство гравюр пражских изданий, Скорина словно сам говорит: "Это - мое!"

Ну вот и произнесены эти слова.

Франциск Скорина был, по словам А.Сидорова, делатель книг. Он отвечал в книге за все... Несомненно, он был автором большинства гравюр в пражских изданиях - он их задумывал, рисовал, следил за исполнением в материале и, поставив на них свою монограмму, свидетельствовал через века: "Это - мое!"

Поэтому сегодня мы можем сказать о Франциске Скорине - Мыслитель, Гуманист, Просветитель, Первопечатник и... Художник.