Начало пути
В Минске в одной из традиционных набожных семей Наппельбаумов 18 января 1869 года родился мальчик, которого нарекли именем пророка Моисея. Как и библейскому тезке, судьба уготовила ему немало путешествий, приключений и тревог. А также известность и славу.В 1884 году юный Мойше поступил учеником в фотоателье известного фотографа Викентия Боретти. В начале карьеры он выполнял в основном черновую работу в лаборатории, возился со светочувствительной эмульсией, пластинками, проявлял и закреплял изображение. Но профессия была многообещающей во всех смыслах, да и с учителем парню повезло. Спустя годы Наппельбаум с признательностью вспоминал: «Фотография Боретти отличалась строгим вкусом, культурой мастерства. Я до сих пор благодарен моему первому учителю за то, что мне не пришлось в его мастерской столкнуться с пошлостью, мещанством и делячеством. В доме Боретти я слушал Шопена, видел портреты композитора Венявского, поэта Адама Мицкевича». Кстати, наставник молодого Наппельбаума увлекался не только искусством, но и репортажной съемкой. Об этом говорит его фотография «Крестный ход около Петропавловского кафедрального собора в память святых Кирилла и Мефодия в Минске 6 апреля 1885 г.». Историк Надежда Савченко относит эту работу к разряду фоторепортажных: «Никакой инсценировки действия со стороны фотографа, никакой режиссуры, фотограф является только зрителем. На площадке перед храмом и прилегающих к нему переулках мы видим огромное количество празднично одетых людей со знаменами и хоругвями, иконами; окна в зданиях открыты — в них люди. Ощущается праздничность, торжественность момента. Фотографу удалось создать законченную композицию, в которой все части кадра уравновешены между собой».
На центральной улице Минска — Губернаторской — располагалось такое количество фотосалонов, что впору было назвать ее Фотографической.На рубеже ХIX — начала XX веков количество фотосалонов, художественных и фотовыставок в Минске было больше, чем в Вильно и даже Москве. А центральной улице Губернаторской подошло бы название Фотографическая — на всем ее протяжении располагались фотосалоны модных мастеров светописи Метеора Израиля, Льва Эпштейна, Абрама Левинмана, Григория Миранского и других. После нее наиболее престижной у фотомастеров считалась улица Захарьевская. Минские фотографы осваивали новую технику, светочувствительные материалы, изощрялись в придании визави наиболее выигрышных поз и использовании вычурных декораций. Естественно, росли и цены на услуги. Например, дагеротипный портрет обходился заказчику в двадцать пять рублей — большие деньги, которыми располагали только зажиточные горожане.
Позднее маэстро портретного жанра заметит: «К тому времени, когда я начал заниматься фотографией, она превратилась в коммерческое предприятие и переживала период упадка».
Охота к перемене мест
В 1888 году в семье Наппельбаумов случился переполох: сын заявил, что покидает насиженное гнездо. Странствия Моисея растянулись на семь лет, а вехами на пути стали Смоленск, Москва, Варшава, Вильнюс, Евпатория. Затем — рывок за океан: Нью-Йорк, Филадельфия, Питтсбург… Такой свободы передвижений у него не случится более никогда. В чем же причина столь странного на первый взгляд «забега»?
На этот вопрос Наппельбаум ответил в книге «От ремесла к искусству»: «Не только стремление учиться, повидать работы различных мастеров, не «охота к перемене мест» побуждали меня переезжать из города в город. Я искал заработка... Не найдя работы в Минске и не имея возможности открыть собственную фотографию, я подобно многим моим современникам, наивным мечтателям, отправился искать счастья в Америке… Моя Америка была эмигрантской. Обездоленные, нищие, голодные легионы «лишних» людей переплывали океан». Возвращается Наппельбаум в родной город лишь в 1895 году. О сумме собранных честным трудом за океаном денег неизвестно, но, судя по всему, она была достаточной — по возвращении он открывает в Минске портретное фотоателье.
В историческом архиве сохранился документ, рассказывающий об этом моменте из биографии Моисея Соломоновича, а также его умении сочетать неизвестную ранее способность хранить в душе как в одной чаше одновременно патриотизм и предпринимательство. В прошении М. С. Наппельбаума к губернским властям Минска, датируемом 7 августа 1903 года, говорится о необходимости расширения площади принадлежащего ему ателье. Значит, дела шли в гору. Как явствует из документа, проситель радел не только о получении прибыли, но и о благе Отечества: «Имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне открыть при моей фотографии, находящейся в городе Минске по Захарьевской ул. в доме Френкеля, также фототипию с типографией. Миллионы экземпляров разных видов, копии с картин, открытых писем и т.п., не говоря уже о более серьезных издательских работах, привозятся из-за границы, где существуют целые фабрики… Я твердо убежден и надеюсь, что с Божьей Помощью мне удастся создать и развить новое дело в нашем крае (кроме своего личного благосостояния) и тем самым принести хоть маленькую пользу своему дорогому Отечеству».
Работы раннего Наппельбаума сохранились до наших дней и трепетно сберегаются в семейных альбомах. Они привлекают взгляд изысканным почерком мастера, который оживлял постановку вазами с искусственными цветами, вычурной венской мебелью. Тем не менее к своей работе сам мастер критичен: «Вопросам композиции я уделял огромное внимание. Увы, все еще думая главным образом об эстетической стороне кадра, о гармонии линий, я недостаточно вникал во внутреннее состояние человека, мало заботился об осмысленном размещении фигур на плоскости. Меня увлекало причудливое сочетание линий, я пытливо приглядывался, какой рисунок дает чуть изогнутое туловище и небрежно брошенная на ручку кресла рука. Я изучал линейную схему согнутой в локте руки и резко повернутой к плечу головы. Я снимал головы крупным планом в профиль, придирчиво рассматривая, как вписывается линия шеи и затылка в рамку кадра. Я тратил часы на укладывание складок платья, стараясь передать красоту линий».
Однако совсем скоро мировоззрение мастера изменится. Как и его художественные приемы.
|
|
Эстетика кадра
Две революции — февральскую и октябрьскую — Наппельбаум пережил в Петрограде. Неодолимая, как вспоминал Моисей Соломонович, сила влекла его в этот город с его «культурой, театрами, картинными галереями, шедеврами архитектуры. Никакие трезвые рассуждения не могли меня остановить. Я был уверен, что только в культурной, образованной среде смогу добиться успеха». Он решительно порывает с прошлым — на смену салонным фотографиям приходят психологические фотопортреты, в которых преобладает выразительный образ на черном фоне с яркими бликами, созданными ретушерской кистью и узконаправленным светом знаменитой наппельбаумовской лампы. Но причина успеха кроется не в ювелирном владении световой техникой. Точнее, не только в этом. Наппельбаум обладал даром создавать образы, передавать тончайшие нюансы эмоционального состояния модели, пластическую цельность образа.
Виражи судьбы
После Октябрьской революции жизнь мастера заложила крутой вираж — ему поручили провести фотосъемку Ленина, Сталина, Дзержинского и других партийных и государственных деятелей того времени. Конечно, доверие власть могла оказать лишь самому проверенному и опытному фотографу. Наппельбаум как нельзя лучше соответствовал этим критериям.Из воспоминаний Моисея Соломоновича: «В конце января 1918 года мне сообщили, что за мной приедет директор издательства Илья Ионов и повезет фотографировать Владимира Ильича Ленина… Я был далек от политики, и мои представления о деятелях революции были весьма примитивны». Наппельбаум явно подчеркивает свою отчужденность от политики. Однако факты свидетельствуют, что он неоднократно обращался к руководству страны с просьбой оказать поддержку в организации и проведении фотовыставок, открытии фотостудий. Например, в воспоминаниях «От ремесла к искусству» читаем следующие строки: «После переезда правительства в Москву я обратился с просьбой о приеме к Якову Михайловичу Свердлову и был принят в Кремле. Я пришел с идеей организации государственной фотографии. Он отнесся к моему предложению внимательно и заинтересованно. И сейчас же были даны соответствующие указания».
От Кремля до Серебряного века
Фотосъемка председателя Совета народных комиссаров РСФСР Владимира Ленина в 1918 году оказалась весьма удачной и перспективной: портрет понравился вождю, его окружению и позволил мастеру прослыть «придворным фотографом» со всеми вытекающими позитивными моментами. Оригинальный титул, несомненно, сочинили завистники, но сам Наппельбаум не особенно от этого и страдал. Кстати, конкуренция была серьезной. Например, образ вождя революции и его соратников стремились запечатлеть, кроме Моисея Наппельбаума, и его не менее талантливые коллеги — Павел Жуков и Петр Оцуп. Спрос рождал предложение: народы Европы хотели воочию увидеть вождя мирового пролетариата.Но Наппельбаум имел оригинальный почерк, который выделял его среди остальных. В книге «История пишется объективом» историк фотоискусства, журналист Леонид Волков-Ланнит отмечает именно агитационную и пропагандистскую значимость его работ.
Вслед за Лениным к Наппельбауму потянулись и другие вожди революции. В воспоминаниях он детально описывает процесс фотосъемки наиболее известных политических и государственных деятелей. С особым трепетом говорит о работе над портретом Железного Феликса — главы ВЧК Феликса Дзержинского.
Заслужив благодарность и признание власти, Наппельбаум решил навести объектив фотоаппарата в сторону «тонкой прослойки» — творческой интеллигенции. Ему удается создать уникальную коллекцию великолепных портретов мастеров русской культуры: Юрия Анненкова, Анны Ахматовой, Александра Блока, Александра Глазунова, Сергея Есенина, Всеволода Мейерхольда, Михаила Кузмина, Владимира Маяковского, Федора Шаляпина. Сохранились вдохновенные образы и других представителей творческой элиты: художников, писателей, музыкантов, артистов разных поколений. Всего более четырехсот уникальных портретов, каждый из которых — настоящее произведение искусства.
 В. И. Ленин. |
 И. В. Сталин. |
 Ф. Э. Дзержинский. |
 Н. С. Хрущев. |
Гений и власть
Покинув Минск в 1910 году, больше в Беларусь мастер не вернулся. «Я отдал 75 лет жизни фотоделу, — вспоминал он. — 75 лет успехов и поражений, надежд и разочарований. Меня не увлекала пейзажная светопись, не захватили ни бытовые, ни репортажные снимки. Неизъяснимыми чарами всегда манило меня лицо человека».Выдающийся художник психологического фотопортрета Моисей Наппельбаум прошел тернистый жизненный путь от подмастерья до высот мастерства.
О внешности Моисея Соломоновича трудно судить по фотографии, пусть даже и самой великолепной. Наппельбаум любил позировать, демонстрируя профиль, что подтверждает множество снимков. А вот его характер и внешний вид писатель Корней Чуковский обрисовал лаконично: «Говорливый, общительный, в широкой художнической блузе». Рискнем высказать надежду: одиссея и творчество Наппельбаума еще ждут своего романиста, киносценариста и режиссера.
Виктор ШИМОЛИН, доцент факультета журналистики БГУ.
infong@sb.by
Знакомый ваш Сергей Есенин
Последний снимок поэта, буквально за сутки до его гибели.Одна из трех дочерей Моисея Наппельбаума — Ида — унаследовала от отца искру таланта, причем немалую. В его отсутствие именно она выполняла все заказы на фотографирование, а еще писала стихи, рисовала. Ида поддерживала дружеские отношения со многими известными поэтами и писателями тех лет, которые часто собирались в просторной квартире Наппельбаумов на Невском проспекте. Среди таких встреч были и судьбоносные.
В автобиографической книге «Угол отражения» Ида Моисеевна вспоминает: «Однажды появился проездом из Москвы Сергей Есенин. С ним приехал молодой московский поэт Иван Приблудный. Есенина привели его друзья, молодые петроградские поэты — «имажинисты», как они себя называли. Это были: Семен Полоцкий, Владимир Ричиотти, Григорий Шмерельсон и Вольф Эрих, которому Есенин потом посвятил свое прощальное стихотворение. Есенин был спокоен, сдержан». Ида предложила группе сфотографироваться на память и повела собравшихся в стеклянный павильон. Вдруг неожиданно появился хозяин, который, как отмечает дочь, в тот период только наезжал в Петроград, а жил в Москве, где по заданию Якова Свердлова организовывал фотоателье при ВЦИКе, во втором Доме Советов. «Он сразу же подошел и буквально несколькими штрихами — изменив наклон головы, положение трости в руках Есенина — придал композиции равновесие и живописность, — продолжает Ида Наппельбаум. — Затем предложил Есенину сделать его отдельный портрет. Тот уже успел надеть шубу. Не захотел ее снимать, а отец и не настаивал: так и снял поэта в шубе. Стоявшим у портьеры, с папиросой в руке. На фотографии Есенин задумчив, кажется, что он погружен в себя. Это был последний снимок поэта».
Задумчивость Есенина объясняется, возможно, внутренними душевными терзаниями, предчувствием близкой развязки, которая произойдет вскоре в гостинице «Англетер» и завершится трагической гибелью.
Кстати, посмертные снимки поэта следствие поручит именно Моисею Наппельбауму. Санкт-петербургский журналист Юрий Чуканов провел собственное расследование гибели поэта. Автор ссылается на воспоминания общественного деятеля Николая Брауна.
«Я знал поэтессу Иду Наппельбаум, — говорит Браун. — Ее брат Лев помогал отцу-фотографу во время съемок… Если кто-то и видел Есенина в изначальном его облике — это могли быть только спецкадры из ОГПУ, которые прибыли с Моисеем и Львом Наппельбаумами. Кстати, и их визит не случаен. Старший Наппельбаум, которого пригласили из Москвы, славился тогда как портретист, лучший ретушер фотографий — ему поэтому очень часто поручали фотографирование вождей, деятелей искусства. Он умел отретушировать их так, что комар носа не подточит. Наппельбаум и ОГПУ постарались, чтобы Есенин на посмертных фотографиях выглядел идеально...»
