Иногда в пятницу вечером я захожу в небольшой комфортный барчик. Прошу кружечку пенного или пару кваса. Смотрю телевизор, слушаю музыку, расслабляюсь, релаксирую, газету читаю. Посетителей в кафешке собирается немного, а потому официантки доброжелательны, стремительны и предупредительны. Цены в меню цифрами не раздражают, работает кондиционер, ножи с вилками и скатерти чистые, пепельницы меняют без напоминаний, туалет ухоженный. Если есть на свете рай, то он здесь.
За соседним столиком иногда располагается одна и та же компания из 4 человек (бронируют, видимо). Волей–неволей наблюдаю за ними, прислушиваюсь к разговору. Старинные друзья, как я понял, всем за 30. Двое парней — плотного телосложения, коротко стриженные, загорелые, негромко разговаривающие, аккуратно и стильно одетые, — трудятся вместе: что–то связанное с торговлей машинами. Берут граммов 200, сок, салаты, картошку фри. Третий обычно выглядит не слишком опрятно: хмурый, плохо выбрит, волосы торчат во все стороны, мятые брюки, потрепанный рюкзак, курит дешевые сигареты без фильтра. Заказывает рюмку, бокал и бутерброд. Четвертый всегда в темном костюме и белой рубашке, без галстука, с кейсом, покупает единственную кружку, отпивает из нее по чуть–чуть, из всех он самый болтливый и улыбающийся, служит в каком–то совместном предприятии компьютерщиком.
Общается квартет не спеша, выпить и поесть не торопится, на других внимания не обращает, целиком поглощен собой. И беседа напоминает выпуск новостей — кто–то говорит, остальные молчат, минимум диалогов. Тандем информирует о заключенных и планируемых сделках и общих успехах в бизнесе: «Позавчера подняли «штуку», в понедельник проходим растаможку, через месяц едем в Германию, сейчас лучше всего идет такая–то модель такой–то серии, Ринат обещал расплатиться в евро»... «Бомж» вещает редко, почти ничего о настоящем дне, в основном вспоминает: «Это было не в 2005–м, а в 2006–м — я в том году ногу сломал; на переэкзаменовку пошел в полной уверенности, что завалю; Наташка сама виновата, ей все твердили, что он изменяет; доплыли, язык наружу, сердце колотится, а физрук секундомер забыл включить»... «Денди» и тему прошлого подхватывает, и о сегодняшнем делится: «Не в 2006–м, а именно в 2005–м — мы тогда тебе в больницу телевизор принесли («Точно», — соглашается приятель); особенно люблю, когда мы с ним по квартире гуляем — я за ручку его возьму, она у него мягонькая, как губка, он переваливается забавно, ножки еще плохо держат, устает быстро, идет–идет, а потом раз — и плюхается, не успеваю подхватывать, но упрямый, как Зойка моя, встает и мы снова с ним комнату изучаем; я пробовал упростить программку, но шефу старый вариант больше нравится»...
Чем заканчиваются их посиделки — не знаю, раньше ухожу. Наверное, степенно прощаются, хлопают друг друга по спинам, передают приветы знакомым, договариваются о следующей встрече. Типичные, простые жители Минска. Но, знаете, что меня поражает в их речах? Ну не матерятся — это да, удивительно. Обходятся без пошлости и скабрезности (и не только по отношению к женскому полу) — и с таким сталкивался. Ни разу (!) они не говорили о том, что должно волновать обычных граждан, нас с вами. Будто провал хоккейной сборной, неудача на «Евровидении», ситуация с валютой, повышение цен остались ими незамеченными. Ностальгируют мужчины о чем–то действительно памятном и дорогом, о собственной жизни рассуждают по–деловому кратко, о семейных делах сообщают очень тепло и со смехом. Телевизор не слушают, на прелести Рианы не реагируют, интернет не обсуждают. Словно оставили весь заедающий быт за порогом заведения общественного питания, табуировали не самое приятное, обрушивающееся на человека чуть ли не ежечасно, — от чего он и начинает звереть. Придумали своеобразное правило, разрешив себе хотя бы один день в неделю побыть Робинзонами и Пятницами? Потому что не получится уж совсем отгородиться от того, что окружает. Или же настолько достал этот безумный, безумный, безумный мир, что спасаются они от него индифферентным безразличием, думая и заботясь лишь о себе и своих близких? Счастливые люди...
