Об умении замечать мелкое и незначительное

Нашла фильм Джима Джармуша «Ночь на Земле». В памяти была музыка Тома Уэйтса, я как раз делаю программу для «Альфа Радио», посвященную музыке в кино. И вот захотела рассказать об Уэйтсе, очень колоритном музыканте и актере.

«Когда я был мальчиком, луна была жемчужной, а солнце золотым...» С этих слов, выплюнутых Уэйтсом, начинается пятая по счету полнометражная авторская лента режиссера Джармуша. И я смотрю на старый добрый мир конца 80–х — начала 90–х, когда и для меня луна была жемчужной. Говорили, с годами я стану уставать быстрее и замедлюсь, а я разогналась, так что теперь неспешное искусство прошлого века нервирует. Представляете, я смотрю «Ночь на Земле» и отвлекаюсь на десятки мыслей, на телефон, на план завтрашнего дня и всей своей жизни. Потом устаю и ухожу писать эту статью. На экране застывает Нью–Йорк.

Давным–давно, когда еще не был снят «Париж, я люблю тебя!», Джармуш объединил пять новелл, чтобы показать ночь на земле через истории таксистов от Лос–Анджелеса до Хельсинки, и там еще Нью–Йорк, Париж и Рим. Кебмены как проводники, знающие все про день и ночь больших городов. Они прокладывают свой бесконечный маршрут по магистралям и задворкам, находясь в постоянном движении сквозь ирреальное, реальное и «квазинеореалистическое» (не я, Джармуш придумал). Такси, Земля, ночь — такой Ковчег. Вроде истории рассказаны нейтральным тоном, а прошибает до слез, особенно в конце. Холодная ночь Хельсинки, отчуждение, одиночество, рассвет.

Я бы хотела смотреть этот фильм долго, как будто это просто жизнь за окном, но соседка включила телеканал, передающий круглые сутки криминальные новости, а по проспекту мчатся мотоциклы, на невероятной скорости (рев преотвратнейший), вспоминаю, что их называют «одноразовыми», и ощущаю странное соседство всего одноразового. Мужика, который поджег продмаг где–то в российской глубинке и теперь об этом взахлеб рассказывает корреспондент; затихший проспект, после того как байкеры прошили его вдоль; пищащий где–то ребенок и мой экран телевизора, оказавшийся одной ногой в Нью–Йорке, в той джармушевской истории. Моргнула — и все исчезло.

Чем важно искусство? Умением напомнить о незначительном.

— Ты поел? — мы спрашиваем  у наших детей о главном, как спал, ел, был ли в туалете.

Незаметно оно и становится основой существования — обеспечение элементарного. Есть ли у человеческого организма потребность осмысливать то, что никак не влияет на пищеварительный тракт и систему кровообращения? Прямо вот чтоб ПОТРЕБНОСТЬ! Думаю, не родись Джармуш — сто лет не нужна. Это ему самому важно было высказаться, потому что есть такой город в Огайо — Каяхого–Фолс, и остаться там на всю жизнь — большая ошибка. Я вспоминаю интервью Джармуша:

— В детстве мать привозила меня в кинотеатр, где показывали «Слизь», «Атаку гигантского краба–монстра» и «Тварь из Черной лагуны». Мне эти фильмы очень нравились. В 17 лет я уехал из Огайо, оказался в Нью–Йорке и обнаружил, что не во всех фильмах присутствуют гигантские крабы–монстры. Это стало для меня настоящим откровением.

Мне очень смешно, но, похоже, вот соседка не предполагает, что криминальная хроника лишь муляж жизни. Для нее повседневность — грязь, люди–сволочи. Телевизор хорошо помогает не разувериться в такой концепции.

Я к чему?!

Художник — первичен, он — чистая курица. Творец. И вот уже мир другой. Каким бы он был, не родись Бетховен и Джуди Гарленд? Понимаете, да?

Однажды видела сон, очень похожий на правду. В нем цветное заполняло пустоту, так что совершенно ясно пришло — будущее рисуется здесь и сейчас. Из нашей воли, желаний, мыслей. А потом я заглянула в кафе, там наливали напитки в очень красивые одноразовые стаканы, расписанные в стиле Пьеро Форназетти, и я загадала, что рисунок на стакане будет ответом на мой тайный вопрос. Когда кофе был готов, из–за соседнего стола неожиданно встал мужчина, подошел к барной стойке и забрал мой стакан, так что бармен даже не успел его остановить. Я лишь заметила, что на рисунке было дерево и птица, но это был уже не мой кофе... А бармен, извинившись, начал варить другой напиток для меня и налил его... в абсолютно белый стакан. Без луны и без солнца (посмотрите работы итальянского дизайнера, художника и скульптора Форназетти).

Будущего нет. Сложно, если в твоей голове нет навигатора. Нет словесного, интуитивного чувства, что тебе открывается на этой Земле что–то особенное. О чем ты можешь напомнить. О ночах на Земле.

Ну, пойду досмотрю фильм.

«Когда я был мальчиком...»