– Ваш отец ушел из жизни слишком рано, в 42 года, и вы теперешний уже намного его старше. Изменились ли ваши впечатления о нем за эти годы? Каким сейчас он вам вспоминается?
– Мне было почти 16, когда отец умер, и точно могу сказать, что в этот фатальный день, 25 июля 1980 года, я словно родился второй раз. Его смерть заставила меня многое понять, переосмыслить, я сумел объяснить себе многие его поступки, и это понимание было для меня крайне важно. Постепенно осознал ключевую истину: главной, определяющей чертой моего отца было его исключительно строгое, предельно собранное отношение к самому себе и к своему творчеству – таланту, дарованному богом.
Читайте также
– Это способ творить, самовыражаться, его темперамент. И когда он делал то, что его действительно волновало, это возвышалось до крика, до отчаяния, иногда до какого-то шутовства. Как-то отца спросили, на какой вопрос самому себе он хотел бы получить ответ. И знаете, что он сказал – причем моментально, не раздумывая? «Больше всего я хочу узнать, сколько мне отведено времени – лет, дней, часов – для творчества». Представляете?! Не для жизни, а именно для творчества!
Возможно, говорю слишком кручено, но я действительно осмыслил: семья просто не могла быть в приоритете у отца, поскольку главной потребностью для него было лишь одно – реализовывать свой дар. А самым трудным испытанием – не сломаться изнутри. Поэтому представление многих о Высоцком как о рубахе-парне, прожигающем жизнь, неверное. Он не был таким.
– У вас было ощущение, говоря по-нынешнему, крутости – при таком-то отце, идоле поколения, чьими песнями заслушивались все?
– Между прочим, лично на меня самое сильное впечатление производили не столько отцовские концерты, сколько его роли в театре. А вообще, мне нравилась жизнь отца. Нравился его стиль, даже в одежде – он же одевался по-молодежному, ходил в джинсах, коротких куртках. И популярность его сумасшедшая меня восхищала – когда мы выходили из театра или после концерта, его всегда окружали толпы людей. Я наблюдал за этим и мечтал о такой
Читайте также
Но, поверьте, мании величия от того, что я сын крутого отца, у меня не было. Да, мы с братом росли, когда он был уже очень знаменит. Но для нас это было естественным, мы жили с этим, и воспринимали как должное. Так же как наше общение с папой, с которым мы могли ссориться и, наоборот, безумно радоваться чему-то, обижаться на него за что-то и одновременно любить. Правильно говорят: большое видится на расстоянии. Никто же не ожидал, что все это внезапно кончится. Нам казалось, что так будет всегда. Кроме того, отец не культивировал в нас какую-то особенность. Мы жили довольно скромно, учились в обычной школе, ничего навороченного не имели, отец нас не задаривал, не баловал. Другое дело, если с кем-то из нас что-то случалось, он включался моментально. Допустим, когда я серьезно заболел, тут же достал какие-то невероятно дефицитные лекарства и примчался к нам с ними, организовал мне обследование у медицинских светил.
С главным режиссером Театра на Таганке Юрием Любимовым в его знаменитом кабинете
– Известно, что Владимир Семенович любил машины, быструю езду. Не может же быть, чтобы на вас с братом, мальчишек, это не производило впечатления, не вызывало гордости.
– Разумеется, нам нравилось ездить на иномарках, но опять же для нас это являлось нормой. А машины отец действительно обожал, тщательно следил за ними, и они у него всегда были чистыми. У него разные марки были: «Фиат», «Пежо», «Рено», BMW, «Мерседесы». Страшно переживал, когда с автомобилем что-то случалось – например, гвоздем капот поцарапали или антенну завязали узлом, или нужно было в ремонт отдавать… Часто совершенно по-детски хвастался своими авто. По поводу последнего, спортивного «мерса», не раз говорил: «Такого нет даже у Брежнева!» Однажды мы с ним ехали, и я, помню, обратил внимание на ароматизатор в салоне – таких в нашей стране в помине не было. А отец сказал, что у этого автомобиля есть даже автопилот, после чего отпустил руль – для убедительности. Я поверил, и только лет через десять, уже после его смерти, мне в Германии сказали, что это исключено.
– Из своих многочисленных загранпоездок отец что-нибудь привозил сыновьям?
Владимир Высоцкий с сыном Аркадием
А брату, который последние два года учился в физико-математической школе, помню, папа привез из Франции какой-то уникальный микрокалькулятор. И они вместе забавлялись, производя на нем вычисления. Отец все умножал на ноль, ответ получался «error», и это было ужасно смешно. Аркадию этот инструмент действительно пригодился – незаменимым оказался для решения сложных задач. То есть, повторяю, отец умел сделать именно тот подарок, который был особенно нужен. И это касалось не только нас. Он и к друзьям-знакомым своим был очень внимателен: всех одаривал, и всегда с учетом интересов каждого конкретного человека. Как я потом понял, он покупал то, что ему самому нравилось, вызывало интерес. Я этот принцип у него перенял, особенно когда выбираю подарки своим детям.
– А в ваших днях рождения отец участвовал?
– Бывало. Но у нас по-особенному складывалось. Поскольку я родился летом, когда все разъезжаются, а брат – осенью, наши с Аркашей дни рождения традиционно объединялись в один – осенний. Соответственно отец поздравлял одновременно нас двоих. Либо он приходил и что-то дарил, либо мы с ним вместе шли в магазин, он обозначал какую-то сумму, и мы сами выбирали себе подарки.
Аркадий и Никита Высоцкие в детстве
– Он давал вам какие-то наставления, вел беседы воспитательного характера?
– Естественно, были разговоры, правда, вспомнить что-то конкретное не смогу, потому что тогда не придавал им значения. Но замечания и недоумения по поводу меня и брата у отца были точно. Поводов хватало: мы и дрались, и из пионеров нас выгоняли… Бывало, скажем так, он «вмазывал» серьезно. Не физически, конечно, но начинал, допустим, выговаривать на тему, что есть хорошо и что есть плохо. Разумеется, мне эти нравоучения казались неприятными, но потом до меня доходило, что он прав. Если же мы просили отца вмешаться и разрулить какие-то школьные или пацанские проблемы, он говорил: «Решайте сами». И маме внушал: «Как можно – они набедокурили, а я поеду за них заступаться?! Нет, так не годится». И тут, я считаю, он прав. Представляете, если бы Высоцкий нагрянул в школу и поставил бы там всех на уши из-за двоек сыновей, разве это было бы правильно?
Да, в каких-то вещах он умел жестко отказывать, и это было очень неприятно. Мне однажды крепко досталось за брошенную небрежно фразу: «Подумаешь, пап, деньги, чего их считать-то, это же просто вода». Он прямо взорвался: «Да как ты смеешь так говорить?! Ты, ни копейки в своей жизни не заработавший!» Меня такая реакция, помню, сильно разозлила. Глупый был…
– Ну отец-то ваш не понаслышке знал, каким трудом деньги достаются.
– Да, он себя не щадил. Вот я частенько дулся за то, что у него на нас не хватает времени, и как-то высказал ему с упреком: «До тебя невозможно дозвониться!» Он серьезно посмотрел на меня и сказал: «Давай так поступим: приезжай-ка завтра в 07:30 утра и весь день проведешь со мной». Когда я прибыл к означенному времени, отец был уже собран. Мы тут же выехали, и… понеслось. Смена событий, как в калейдоскопе. У него были десятки разных встреч и разного рода дел. Он даже валюту обменивал на рубли в каком-то специальном банке – я такое даже представить себе не мог. Плюс днем был занят на генеральной репетиции спектакля «Турандот, или Конгресс обелителей», а вечером – концерт. Между которыми мы успели посетить автосервис и звукозаписывающую фирму «Мелодия». А ночью, после концерта, отец отправился на киносъемки. Уже один – у меня просто не было сил. Он же наутро улетал выступать в другом городе…
Много впечатлений получил я от того сумасшедшего дня. И понял то, что папа хотел мне сказать. Он действительно жил в предельном напряжении, постоянно куда-то спеша, опаздывая, все делал стремительно, на бешеной скорости. И на машинах своих гонял так же.
– То есть присутствие отца в вашей жизни было достаточным, нехватки не ощущали?
– Трудный вопрос. Я себя об этом не раз спрашивал, но ответа так и не находил. Мы жили отдельно с 1968 года, когда мне было четыре года, а Аркаше – шесть лет. У отца сложилась другая семья, мама тоже вышла замуж. Наверное, иногда мне не хватало его, порой обида разъедала, но в основном все было нормально. Родители сумели все правильно организовать. Отец из нашей жизни не исчез, мы продолжали общаться и с ним, и с его родителями. Другое дело, что встречались не так часто, как хотелось бы. Порой не видели папу по несколько месяцев, а потом он вдруг появлялся – неожиданно, без предупреждения. Случалось, мы с Аркадием ехали к нему, если что-то очень нужно было. Тоже без звонка, так как опасались, что, если позвоним, он откажется от встречи, сославшись на занятость.
Короче говоря, брошенным сыном я себя не ощущал. Хотя… Может, и застряла в душе какая-то обида. Наверное, я даже сам себе что-то не договариваю. Но что поделать, это жизнь, и в ней ничего нет однозначного.
А по большому счету, у меня было хорошее детство. Я занимался спортом – играл в баскетбол, много читал, ходил по театрам, мне все было интересно. И в этом смысле все, что зависело от отца, он делал, мы многим ему обязаны. Не говоря уж о том, что он содержал нас до последнего дня своей жизни. При том что отцом в классическом понимании этого слова, который нянчится, носит на руках, сюсюкает, сопли вытирает, он не был. Хотя в цирк, помнится, сводил меня – мороженое купил, и мы вместе смотрели представление с шикарных мест. А в антракте пришли в гримерку самого Юрия Никулина! Я был потрясен.
– Вы не видите что-то такое высшее, символическое в том, что и у вас, по аналогии с отцом двое сыновей, с точно такой же разницей в возрасте – два года, и вы также расстались с их матерью?
– Я тоже задумывался об этом. Наверное, в каком-то смысле да. В умных книгах по психологии не зря пишут, что частично сценарий своей жизни мы считываем с наших родителей и подсознательно копируем его. Но все же не думаю, что на меня это повлияло впрямую. И, кстати, я, как мне кажется, в семейных отношениях поначалу был не таким ответственным, как отец. Ко мне это пришло с годами.
– Скажите, а у кого-нибудь из членов вашей семьи было предчувствие смерти Владимира Семеновича?
– Нет, мы же все сильны задним умом. Да и он не планировал умирать. Наоборот, у него было громадье самых разных планов.
Аркаша повидался с папой прямо накануне смерти, а я – за пару дней до этого. У него дома, на Большой Грузинской. Бабушка попросила приехать. Она очень трепетно относилась к нашим отношениям, следила за тем, чтобы мы общались, перезванивались. Когда я летом находился в пионерском лагере или уезжал на спортивные сборы, присылала мне открытки от имени отца. Я прекрасно понимал, что пишет их она, и это было очень трогательно. Вот и в тот раз ей захотелось устроить семейный вечер. И мы вместе, втроем, смотрели по телевизору Олимпиаду. Только отец был какой-то угрюмый, замкнутый, погруженный в себя, ни на что не реагировал. А Нина Максимовна все пыталась растормошить сына, поднять ему настроение. Не получилось. Он посидел немного и куда-то ушел. Навсегда…
Но вот что поразительно. Прямо накануне смерти папы к нам в большую комнату залетела голубица. Билась там, билась и никак не хотела улетать. Долбилась в стены, в шкафы, за диван спряталась, все вокруг было в ее перьях. Долго мы с мамой пытались ее поймать, но потом, естественно, справились – выпустили, вернее, она вылетела в открытое окно. Никто даже не подумал тогда о народной примете, по которой такое событие считается очень дурным, смертельным знаком. А когда все случилось, вспомнили…
Татьяна ЗАЙЦЕВА, ООО «ТН-СТОЛИЦА» (специально для «ЗН»)
Фото Юлии ХАНИНОЙ, Global Look Press и из личного архива Никиты Высоцкого
