Как Георгий Поплавский по миру путешествовал, как едва матросом-уборщиком не стал и на чем в Вене «прокололся»
На этой неделе в Санкт-Петербурге открылась выставка «Исцеление реализмом. Белорусская современная классика». Одним из первых мастеров, чьи живописные, акварельные, графические работы представлены в зале Смольного собора, стал народный художник Беларуси, действительный член Национальной академии наук Беларуси и Российской академии художеств, лауреат Государственной и многих международных премий Георгий Поплавский (на снимке вверху).
Накануне его отъезда в северную российскую столицу «Р» заглянула в мастерскую художника. Чемоданное настроение легко задало тему беседы – путешествия. А дорог, дальних и близких, в жизни Георгия Георгиевича было немало. Он и по сей день уверен, что художник должен быть неуемным. С этюдником на плече, с блокнотом и планшетом в рюкзаке объехал полмира: от Белого моря до Средней Азии и Дальнего Востока, от Исландии до Индонезии. Бывал в Финляндии, Австралии, Эфиопии, Китае, Сирии, Индии, Пакистане, Кубе, Монголии…
Каждое из таких путешествий – это сотни эскизов, набросков, зарисовок, из которых затем рождались его знаменитые живописные и графические циклы. Каждое такое путешествие – это новые, яркие впечатления, встречи с интересными людьми и незабываемые истории, которые художник с удовольствием вспоминает до сих пор.
Сама Рамбеза звонила!
В середине 60-х окрыленный романтикой дальних странствий Поплавский задумал отправиться к берегам Антарктиды со знаменитой тогда китобойной флотилией «Юрий Долгорукий». Союз художников СССР идею поддержал, и художник взялся оформлять документы в далекий поход. Пока собрал все необходимые для такого путешествия справки, пока дождался разрешительной визы, прошло девять месяцев. В результате, когда новоиспеченный мореход прибыл к месту отправки судна в Калининград, флотилия уже ушла на промысел.
Как раз в то время в рейс готовился рыболовный траулер. На него и предложили переоформиться художнику. Маршрут был не менее привлекательный: Северная Атлантика, Ньюфаундленд и Лабрадор, заход на Кубу. Поплавский, конечно же, согласился.
— Прибываю на борт, как положено, за пять суток до отхода судна. А боцман на меня с матюками: «Где ты, такую твою, шляешься?! Груз твой пришел, принимай!» Я думаю, странно, какой груз, все мои вещи и этюдники в камере хранения. А боцман мне показывает на метлы, тряпки, бочки с хлоркой. Оказалось, в штатном расписании я числюсь матросом-уборщиком. Пытаюсь объяснить, что я художник, из Минска, быт рыбаков запечатлевать буду. А мне в ответ опять матом, мол, какой еще художник, видали мы таких художников, — вспоминает Георгий Поплавский.
В общем решать должностной вопрос отправили матроса-уборщика на берег, в отдел кадров. Но тот, не долго думая, махнул сразу к начальнику порта. Должность эту занимала дама по фамилии Рамбеза (эту необычную фамилию художник до сих пор помнит), и поначалу заподозрила она неладное: уж не потому ли мужику срочно и позарез в дальний рейс надо, что в бегах он от жены и алиментов? Долго объясняться Поплавскому пришлось – кто, откуда, да почему. Но разобрались, слава Богу.
Вернулся на борт, а его прямо у трапа старпом встречает: «Просим, Георгий Георгиевич, в кают-компанию!» Правда, потом еще где-то с месяц члены экипажа косо на новичка поглядывали, думали, что художник этот специально в команду подосланный: шутка ли — сама Рамбеза на счет него звонила!
«На досмотр!»
В конце 1980-х в ходе Дней культуры СССР в Вене должна была открыться персональная выставка Георгия Поплавского. В составе большой творческой делегации деятелей культуры и искусства из разных республик художник, к тому времени уже известный и в Минске, и в Москве, достаточно поездивший по миру, вылетел в зарубежную командировку.
Выставка имела успех. Гром грянул на обратном пути в аэропорту. Приземлившись в Шереметьево, художник поинтересовался у пограничника, где проход к «зеленому коридору», ведь именно так он вылетал в Вену. В ответ у него переспросили рейс, уточнили фамилию и... как-то подозрительно вежливо пригласили на личный досмотр.
Купленную в Вене запрещенную к ввозу в СССР книгу Александра Солженицына «Август 1914» в чемодане художника нашли без труда.
— Думаю, сообщили о ней из Вены. Ведь я жил там в гостинице советского посольства, сами же посольские посоветовали мне туда поселиться вместо отеля, мол, это намного удобнее и стоит дешевле. Книгу я начал читать еще в номере, и это, судя по всему, не осталось незамеченным, — вспоминает Георгий Поплавский, и шутит, что прокололся, почти как бедолага профессор Плейшнер из знаменитых «Семнадцати мгновений весны».
Кстати, вместе с Солженицыным у него тогда изъяли и альбом Сальвадора Дали. Правда, позже вернули. Поплавскому удалось убедить специальную комиссию, что это издание представляет для него, художника, профессиональный интерес. А вот за привезенного Солженицына долго разбирали на разных заседаниях, клеймили на президиуме Союза художников, исключили из числа претендентов на Государственную премию.
Между прочим, позже в ЦК партии Поплавскому показали несколько кляуз, которые настрочили на него коллеги. Автор одной из них называл Поплавского человеком с двойным дном и сетовал, что если бы художника получше проверяли после каждой из его многочисленных поездок, то и не такое нашли бы.
Поплавский не отрицает: конечно, нашли бы. Из Австралии в свое время привез роман «Доктор Живаго», из Филяндии – финский нож, что тоже запрещено, из Индонезии – две деревянные скульптурки, которые удачно выменял на фотоаппарат «Смена» и наручные часы, из Монголии – настоящий шаманский бубен...
Не тот герой
В семье Георгия Поплавского художники все — и жена Наталья Николаевна, и дочь Екатерина. На этюды по Беларуси и просторам бывшего СССР они, как правило, выезжали семьей. Сначала вдвоем, а едва Кате исполнилось три года — втроем.
В 1969-м в Приморский край тоже отправились вместе. Георгий и Наталья Поплавские (к тому времени уже лауреаты премии Ленинского комсомола) везли свою передвижную выставку графики по местам комсомольских строек. Мероприятие уже близилось к завершению, но домой Поплавские решили не торопиться. Забравшись в такую даль, они, заядлые путешественники, не могли упустить возможность побывать еще и на Сахалине. Во Владивостоке был куплен билет на судно до Корсакова.
Устроив жену с дочкой в каюте, Георгий Георгиевич отправился к капитану разузнать, где бы по прибытии с жильем устроиться, ведь гостиницы в Корсакове нет. Представился: художник Поплавский. Объяснил: выставку везет, едет с семьей. Слово за слово, разговорились, тем более что тема общая легко нашлась – о дальних странах да морских походах. В общем, понял капитан: свой человек на борту, морская душа, надо помочь. И радиограмму на берег отправил, мол, едет Поплавский, поселите в Дом моряка.
— Приходим в Корсаков. В Доме моряка администраторша нас как родных встречает и сообщает: «Товарищ Поплавский, в школе узнали, что вы к нам приезжаете, просят провести встречу с учениками». А потом смотрит на мою 16-летнюю дочь Катю и с удивлением спрашивает: «Когда же вы успели такую большую вырастить?» — с улыбкой вспоминает Георгий Георгиевич.
Так и выяснилось, что приехал в Корсаков Поплавский, но другой. А дело в том, что в то время на слуху еще была нашумевшая история о четверых советских солдатах, которых во время урагана унесло штормом на барже от одного из Курильских островов в Тихий океан. Пока не спасли, им пришлось выживать 49 суток, варить и есть свои ремни и сапоги, когда закончились запасы продовольствия. Одним из героев этого дрейфа был рядовой Поплавский, за которого и приняли художника-однофамильца.
А встреча со школьниками в Корсакове состоялась и получилась очень интересной. И работы художников из Минска ребятам понравились. Особенно иллюстрации Натальи Поплавской к детским сказкам.
Спасительный заказ
А вот в Южно-Сахалинске на постой Поплавских определили в гостиницу обкома партии. Правда, когда художники прибыли на место, на них глянули с недоумением и свысока: дескать, что за жильцы такие — с огромными вещмешками да рюкзаками, в нашу, обкомовскую, люди солидные заезжают, с дипломатами, а не всякие мешочники. Невдомек было гостиничному персоналу, что багаж у путешественников особенный, в туго набитых рюкзаках — и готовые работы, предназначенные для выставки, и новые, сделанные во время пути наброски, зарисовки, и этюдники, и краски с кистями, и прочие необходимые художникам вещи.
Впрочем, еще больше удивились местные жители, когда Поплавский во что бы то ни стало захотел на тамошнюю бумажную фабрику попасть. Все руками машут – нельзя ни в коем случае, запрещено, объект закрытый, секретный. А художник не унимается, ну жутко интересно ему посмотреть, как бумагу делают на производстве, которое японцы еще до Первой мировой войны построили.
Дошел до главного инженера – разрешите. Но и тот ни в какую не соглашается.
— Сижу у него в кабинете, уж и не знаю, как еще убеждать. И вдруг обращаю внимание: графический портрет Подгорного висит и росчерк внизу мой. А тогда заведено было так: весь тираж печатали с подписью автора. «Вот, — говорю хозяину кабинета, — портрет у вас на стене моей работы». Он засомневался. Говорю: «Посмотрите с обратной стороны». Снимает, поворачивает, а там все как положено – «Минский художественно-производственный комбинат. Художественное фото БССР. Художник Г.Г. Поплавский» и печать. Он обалдел, кинулся ко мне: «Вы же такого большого человека рисовали!» – вспоминает Георгий Георгиевич.
Надо ли говорить, что экскурсию по фабрике ему устроили подробнейшую, провели по всем цехам, рассказали и показали все. Художник уже и сам не рад был такому повороту дела. Производство-то старое, запахи жуткие.
— На портретах членов Политбюро художники неплохо зарабатывали. Выгодные были заказы, но и дело ответственное. Упаси Бог отступить от утвержденного «наверху» отретушированного образца. Готовые отпечатанные работы везли в министерство, где спецотдел сравнивал, соответствуют ли они эталону, — рассказывает Георгий Поплавский.
За некоторыми художниками были даже закреплены «свои» члены Политбюро, в изображении которых они поднаторели. У Поплавского, например, лучше, чем у кого, выходил Суслов. Доводилось рисовать и портреты Ленина, Сталина, Энгельса, но чаще — Маркса. От изображения вождя мирового пролетариата все художники старались отказаться, слишком уж долго нужно было возиться, прорисовывая бороду. Поплавскому же, в отличие от других, удавалось легко и быстро с ней управляться.
Между прочим, один большой, выполненный маслом портрет Ленина художник совсем недавно и неожиданно для себя обнаружил, разбирая свои работы в мастерской. Справедливо рассудив, что лучшее место для истории – в музее, передал его в фонд музея в Браславе.
Кстати, о музеях. Картины народного художника Беларуси Георгия Поплавского находятся во многих собраниях нашей страны и России, в фондах музеев в Вашингтоне, Кельне, Калькутте, Мадрасе, Венеции, Вене, украшают многие частные коллекции.
А недавно около полусотни своих ранних графических работ знаменитый мастер передал в дар Бобруйску — городу, в котором он вырос, где пережил войну и оккупацию, где сделал свои первые рисунки и решил стать художником. В Бобруйске создается Художественный музей имени Георгия Георгиевича Поплавского. Переданные произведения станут основой его будущей коллекции.
На репродукции: «Партизанские тропы», холст, масло, 2009 г.
Фото: Валерий ХАРЧЕНКО, «Р»
