Не отрекаются любя

Анечка Глухова родилась после чернобыльской трагедии полностью слепой.  Двустороння атрезия глазных яблок — это первый диагноз. Вторичная задержка психического развития — второй, точнее, неизбежное следствие первого, если родители оставляют малыша.
“Если бы с Анечкой с рождения занимались, если бы она родилась такой сейчас, то вполне можно было бы провести коррекцию, и девочка смогла бы сначала учиться в специальной школе в Гродно или Минске, а затем жить в обществе, работать, как многие другие слепые люди”, — с сожалением и болью говорит Лариса Ефименко, заместитель директора Червенского дома-интерната для детей-инвалидов и молодых инвалидов с особенностями психо-физического развития. — Но Анечке не повезло дважды. Она родилась не в то время —  летом 1988 года, и не в том месте — в Чаусском районе Могилевской области, сильно пострадавшем от радиоактивного дыхания взорвавшегося реактора. И мать Ани, возможно, под воздействием всеобщей чернобыльской истерии, через пять дней после рождения дочери отреклась от нее”.
На фото вы видите двухлетнюю Аню в саду Дома ребенка в деревне Блонь Минской области, в котором жили дети, родившиеся с патологией в результате аварии на Чернобыльской АЭС. По крайней мере, примерно такая аннотация была под снимком в Белорусском государственном архиве кинофотофонодокументов, где я нашла это фото. Сейчас Дома ребенка в Блони нет — расформировали несколько лет назад.
Как раз когда малышке было два годика, в ее личном деле записали: “При поступлении в Дом ребенка состояние девочки удовлетворительное. Спит спокойно, ест с аппетитом. Сидит в манеже, на ощупь играет с игрушками. Ведет себя спокойно. Ест с помощью взрослых. Не контактна. Разговорной речи не понимает”. Отчего-то, читая эти краткие сухие сведения, я вспомнила маленькую голубую книжечку с надписью “Ваш малыш”, которую родители вели от моего рождения. Первые фотографии, первая улыбка, первое слово,  рост и вес по месяцам, забавные детские афоризмы — все это мама кропотливо записывала. И сейчас, беря в руки старую книжицу, умиляется моим детским перлам вроде “Я бы плакала, если бы не родилась”. Плакала ли Анечка, оставшись одна без родителей? Этого нигде не записано и, наверное, найти человека, который вспомнил бы это, вряд ли возможно.
— Когда Аня попала к нам, проводить коррекцию было уже поздно. Ее смотрели, кормили, поили, одевали, обували — и все. И сейчас специалистов для психокоррекции таких детей недостаточно, но они есть. А для Ани в свое время был нужен еще и тифлопедагог — специалист, работающий с плоховидящими и незрячими детьми, — объясняет директор Червенского дома-интерната Александр Давыденко, куда Аня поступила из Блони.
Проникнуть во внутренний мир такого ребенка очень сложно. Лариса Ефименко, которая как раз и является тифлопедагогом, считает, что слепых и слабовидящих детей можно сравнить с аутистами, полностью замкнувшимися внутри себя:
— Слепому ребенку очень страшно, страшнее даже, чем глухому. Глухой хотя бы по мимике человека, по губам может понять, с какими намерениями к нему идут. Мир же слепого ребенка — на расстоянии вытянутой руки. Чтобы завоевать доверие слепого ребенка, нужно показать ему, что ты такой же человек. Сначала брать его ручки, проводить по своему лицу, чтобы он подпустил тебя к себе, поверил...
Воспитатель первой группы, в которую Аня попала после поступления в Червенский дом-интернат, Нина Дановская вспоминает:
— Постепенно Анечка стала повторять слова, которые говорил воспитатель, правда, не осознавая их смысла. Сама не видела, но если давали в руку ложку или хлеб, ела осмысленно. Ее сажали за стол, и Аня играла с игрушками, особенно ей нравились озвученные — колокольчики или что-нибудь мягкое, шуршащее. Ирландцы, помогающие дому-интернату, заметив это, привезли ей специальные браслеты и погремушки. В ее группе был мальчик из Дома ребенка из Блони, и он выделял Анечку среди других. Часто они сидели  рядом, обнявшись. Ласка ведь всем нужна, а детям особенно.
У интернатских детей вообще очень хорошо развито чувство сострадания, ведь они сами пережили многое. В группе Ани было много колясочников, и они установили над девочкой своеобразное опекунство. В первое время Анечка не хотела ходить, видимо, боялась нового пространства. И девочки придумали выход: Аня шла и катила чью-нибудь коляску, а рядом ее подстраховывал воспитатель. Те же воспитанницы, которые сами не могли передвигаться, вели за руку слепую девочку.
По просторным ярким коридорам нового здания дома-интерната мы идем к Ане сегодняшней, девятнадцатилетней. Условия для жизни детей, обделенных судьбой, и молодых инвалидов действительно созданы прекрасные. Уютные спальни на три-четыре человека, игровые комнаты с огромным количеством игрушек, в том числе специальная сенсорная комната, бассейн, мастерские трудотерапии, цветы, прекрасно оборудованная детская площадка во дворе... Пандусы, специальные сиденья  в ванной, поручни в коридорах и комнатах — все сделано для того, чтобы максимально облегчить жизнь больных детей. Особенно впечатляют сказочные картины на стенах, в оформлении которых принимала участие и одна из воспитателей. Только жаль, что видеть этого Анечка Глухова не может, зато способна чувствовать заботу людей, которым действительно небезразлична судьба воспитанников дома-интерната. И встреча с такими людьми — это единственное, когда в жизни хоть в чем-то   к ней сжалилась судьба.